Внезапно разозлившись, Сорген быстрым финтов поменял направление удара и сильно стукнул Луратена по ключице, а потом прямым выпадом ткнул пордуса в живот тупым концом. Впрочем, искусственный человек лишь слегка поморщился. Солдаты вокруг гоготали; слышались крики, что проще научить собаку петь песню или рыбу – ходить на хвосте по суше. Сорген в ярости повернулся к ним:
– Если кто-то желает остаться на всю жизнь немым, пусть продолжает смеяться; остальным лучше заткнуться!
Солдаты немедленно затихли и стали отворачиваться, с неохотой возвращаясь к своим занятиям. Ухмылки и усмешки не покидали их лиц. Почти все продолжали коситься и подавать друг другу безмолвные знаки с помощью подмигиваний и нахмуривания бровей.
– Теперь ты нападай! Попытайся проткнуть меня мечом, – велел Сорген своему ученику и попытался сосредоточиться. Больше всего ему хотелось превратить всех зрителей в стаю толстых, уродливых жаб, а потом как следует отдубасить тупого неженку Луратена. Встав в оборонительную позицию, он с почти плаксивым выражением лица смотрел на нелепые и бестолковые попытки пордуса достать его мечом. Не надо было даже обороняться – глупое существо безвольно мотало концом меча в локте от живота Соргена или же тыкало куда-то далеко в сторону.
– Ты болван! Недоумок, тупица! – снова взорвался колдун. Зрители опять хихикали, но он перестал обращать на них всякое внимание. С силой грянув меч оземь, Сорген пнул его подальше и затряс руками перед бледным, несчастным лицом Луратена. – Ведь мы же договорились! Я старался ради тебя, но ты не выказываешь никаких попыток помочь. Никакого желания! Наверное, на самом деле тебе плевать, дойдешь ты или нет, увидишь своего господина, или нет.
– Мои страстные желания будут либо благосклонно приняты судьбой, либо растоптаны ею, – промычал пордус.
– Молчи, несчастное создание! – завопил Сорген. Он вырвал из руки пордуса меч и отшвырнул его далеко в сторону. Ухватив Луратена за шиворот, он поволок его прочь с плаца, в сторону казарм.
Наемников там было, как всегда, немного – главным образом те умельцы, которые успели спустить огромное жалование вперед других.
– Эй, здесь ли Дерранио? – спросил колдун почесывающегося Гримала. Тот неспешно встал и, оглядевшись, ответил:
– Нет, хозяин! – в голосе его появились нотки тревоги: – Неужели чего натворил, подлец?
– Нет. Мне нужна его булава, которую он нашел в сумке разбойника из Умарны.
– Хм-мм, – Гримал вразвалочку прошествовал по казарме к одному из топчанов и порылся в лежавших рядом с ним сумках. – Вот она! Куда ж ей деться: в бою от нее толку мало, а тех денег, которых Дерранио за нее просил, ему никто не давал. Я потом ему скажу, что вы взяли.
– Пусть придет ко мне, я ему за нее заплачу.
– Не надо, Мастер!
– Надо. И смотри, передай, иначе тебе худо будет.
– Слушаюсь! – судя по виду, Гримал покорился, но не согласился. Он передал Соргену булаву и удалился в свой угол, что-то бурча и непрестанно почесываясь. Колдун вышел наружу и протянул оружие Луратену, который дожидался его у дверей с совершенно безучастным видом. Краткие мгновения его воодушевления исчезли без следа. Он поглядел на булаву взглядом, лишенным всякого интереса. На медную рукоять с вычурной золотой отделкой был насажен бронзовый шар с шипами и выступами, старыми, наполовину сточенными и сломанными. Рукоять размером чуть более локтя была слегка погнута, из полудюжины рубинов, украшавших когда-то крошечную чашку для защиты кисти, половина отлетела. Только кожаная петля для подвески булавы на руке или на поясе была новой: пордус взял ее двумя пальцами и легко поднял оружие, разглядывая его, как дохлую крысу, с неподдельным отвращением.
– Возьми ее и не вздумай забыть где-нибудь в своей печальной рассеянности. Потом, в горах, когда на тебя кинется какое-нибудь чудовище или вооруженный дикарь, вспомни о том, что в твоих собственных силах пробиться сквозь препятствия навстречу… любви. Может быть, у тебя достанет духа и разумения стукнуть кого по башке этой дубиной. Тут особого умения не надо, только сила – а она у тебя есть.
Стоило Соргену вернуться в свои покои и выпить залпом половину кубка дрянного местного вина, как к нему заявился Рогез. Пропыленный и потный, как проскакавший десяток льюмилов конь, князь ворвался без стука и, заламывая руки, набросился на Соргена.
– Твои солдаты… эти варвары! Эти чудовища! Они ведут себя, словно захватчики! – закричал коротышка.
– Что случилось? – удивленно спросил Сорген и даже отложил персик, который намеревался скушать. – Говори толком, а не стенай, как баба по умершему муженьку.
– А ты не слыхал? Весь город гудит, как растревоженный улей. Моя набережная, моя прелестная нефритовая балюстрада!! Они откололи с нее больше двух сотен шаров, эти негодяи!
– Вот прохвосты! – воскликнул Сорген, пряча улыбку. Схватив Рогеза за плечо, он сжал его и сказал торжественно: – Прости меня, орман , но нельзя их осуждать. Они – как неразумные дети, потому как наверняка провернули эту пакость навеселе. К тому же, тут есть и моя вина, потому как, не подумав, я сообщил им, что на той стороне гор нефрит ценится гораздо дороже, чем тут у вас. Не думал, что они будут такими наглыми – ведь я выдал довольно денег, чтобы купить нефритовых безделушек на базаре… Надо с ними поговорить на этот счет.
– Поговорить? – чуть успокоившийся князь подпрыгнул и затрясся в новом приступе негодования. – Им надо… их надо…
– Что? Что ты хочешь сделать с солдатами, которые будут костяком нашей армии в предстоящем походе? В конце концов, представь мне счет. В моих сундуках осталось еще немного сурахийского золота, я заплачу. Неужели твоим мастерам будет трудно восстановить красоту – а то и сделать все даже лучше?
Недовольно ворча, Рогез согласился, что Сорген в чем-то прав.
– Конечно, негоже лишать себя солдат… Но оставлять такое вопиющее безобразие безнаказанным – это поругание власти! Что станут говорить обо мне в народе? Что можно крушить княжескую собственность и не бояться возмездия? Давай их хотя бы выпорем.
– Сообщи своим подданным, что в наказание за проступки ты лишил всех злодеев мужской силы. Я сейчас отправлюсь в казарму, чтобы провести назидательную беседу, а заодно запру всех там до самого выступления из города, так что они не появятся в публичных домах. Это сразу заметят.
– Да? Хорошая идея, – совершенно успокоившись, Рогез отправился восвояси. Сорген все же съел персик, и только потом снова заявился в казарму, учинив разнос своему войску. Шары отбирать он не стал, зато лишил денег всех тех, у кого они еще оставалось. Несмотря на стенания и покаяния наемников, колдун погрузил их всех в глубокий сон, а потом еще и запечатал двери казармы, чтобы никто не мог ни выйти, ни войти…
Утром их маленькая армия покинула город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Если кто-то желает остаться на всю жизнь немым, пусть продолжает смеяться; остальным лучше заткнуться!
Солдаты немедленно затихли и стали отворачиваться, с неохотой возвращаясь к своим занятиям. Ухмылки и усмешки не покидали их лиц. Почти все продолжали коситься и подавать друг другу безмолвные знаки с помощью подмигиваний и нахмуривания бровей.
– Теперь ты нападай! Попытайся проткнуть меня мечом, – велел Сорген своему ученику и попытался сосредоточиться. Больше всего ему хотелось превратить всех зрителей в стаю толстых, уродливых жаб, а потом как следует отдубасить тупого неженку Луратена. Встав в оборонительную позицию, он с почти плаксивым выражением лица смотрел на нелепые и бестолковые попытки пордуса достать его мечом. Не надо было даже обороняться – глупое существо безвольно мотало концом меча в локте от живота Соргена или же тыкало куда-то далеко в сторону.
– Ты болван! Недоумок, тупица! – снова взорвался колдун. Зрители опять хихикали, но он перестал обращать на них всякое внимание. С силой грянув меч оземь, Сорген пнул его подальше и затряс руками перед бледным, несчастным лицом Луратена. – Ведь мы же договорились! Я старался ради тебя, но ты не выказываешь никаких попыток помочь. Никакого желания! Наверное, на самом деле тебе плевать, дойдешь ты или нет, увидишь своего господина, или нет.
– Мои страстные желания будут либо благосклонно приняты судьбой, либо растоптаны ею, – промычал пордус.
– Молчи, несчастное создание! – завопил Сорген. Он вырвал из руки пордуса меч и отшвырнул его далеко в сторону. Ухватив Луратена за шиворот, он поволок его прочь с плаца, в сторону казарм.
Наемников там было, как всегда, немного – главным образом те умельцы, которые успели спустить огромное жалование вперед других.
– Эй, здесь ли Дерранио? – спросил колдун почесывающегося Гримала. Тот неспешно встал и, оглядевшись, ответил:
– Нет, хозяин! – в голосе его появились нотки тревоги: – Неужели чего натворил, подлец?
– Нет. Мне нужна его булава, которую он нашел в сумке разбойника из Умарны.
– Хм-мм, – Гримал вразвалочку прошествовал по казарме к одному из топчанов и порылся в лежавших рядом с ним сумках. – Вот она! Куда ж ей деться: в бою от нее толку мало, а тех денег, которых Дерранио за нее просил, ему никто не давал. Я потом ему скажу, что вы взяли.
– Пусть придет ко мне, я ему за нее заплачу.
– Не надо, Мастер!
– Надо. И смотри, передай, иначе тебе худо будет.
– Слушаюсь! – судя по виду, Гримал покорился, но не согласился. Он передал Соргену булаву и удалился в свой угол, что-то бурча и непрестанно почесываясь. Колдун вышел наружу и протянул оружие Луратену, который дожидался его у дверей с совершенно безучастным видом. Краткие мгновения его воодушевления исчезли без следа. Он поглядел на булаву взглядом, лишенным всякого интереса. На медную рукоять с вычурной золотой отделкой был насажен бронзовый шар с шипами и выступами, старыми, наполовину сточенными и сломанными. Рукоять размером чуть более локтя была слегка погнута, из полудюжины рубинов, украшавших когда-то крошечную чашку для защиты кисти, половина отлетела. Только кожаная петля для подвески булавы на руке или на поясе была новой: пордус взял ее двумя пальцами и легко поднял оружие, разглядывая его, как дохлую крысу, с неподдельным отвращением.
– Возьми ее и не вздумай забыть где-нибудь в своей печальной рассеянности. Потом, в горах, когда на тебя кинется какое-нибудь чудовище или вооруженный дикарь, вспомни о том, что в твоих собственных силах пробиться сквозь препятствия навстречу… любви. Может быть, у тебя достанет духа и разумения стукнуть кого по башке этой дубиной. Тут особого умения не надо, только сила – а она у тебя есть.
Стоило Соргену вернуться в свои покои и выпить залпом половину кубка дрянного местного вина, как к нему заявился Рогез. Пропыленный и потный, как проскакавший десяток льюмилов конь, князь ворвался без стука и, заламывая руки, набросился на Соргена.
– Твои солдаты… эти варвары! Эти чудовища! Они ведут себя, словно захватчики! – закричал коротышка.
– Что случилось? – удивленно спросил Сорген и даже отложил персик, который намеревался скушать. – Говори толком, а не стенай, как баба по умершему муженьку.
– А ты не слыхал? Весь город гудит, как растревоженный улей. Моя набережная, моя прелестная нефритовая балюстрада!! Они откололи с нее больше двух сотен шаров, эти негодяи!
– Вот прохвосты! – воскликнул Сорген, пряча улыбку. Схватив Рогеза за плечо, он сжал его и сказал торжественно: – Прости меня, орман , но нельзя их осуждать. Они – как неразумные дети, потому как наверняка провернули эту пакость навеселе. К тому же, тут есть и моя вина, потому как, не подумав, я сообщил им, что на той стороне гор нефрит ценится гораздо дороже, чем тут у вас. Не думал, что они будут такими наглыми – ведь я выдал довольно денег, чтобы купить нефритовых безделушек на базаре… Надо с ними поговорить на этот счет.
– Поговорить? – чуть успокоившийся князь подпрыгнул и затрясся в новом приступе негодования. – Им надо… их надо…
– Что? Что ты хочешь сделать с солдатами, которые будут костяком нашей армии в предстоящем походе? В конце концов, представь мне счет. В моих сундуках осталось еще немного сурахийского золота, я заплачу. Неужели твоим мастерам будет трудно восстановить красоту – а то и сделать все даже лучше?
Недовольно ворча, Рогез согласился, что Сорген в чем-то прав.
– Конечно, негоже лишать себя солдат… Но оставлять такое вопиющее безобразие безнаказанным – это поругание власти! Что станут говорить обо мне в народе? Что можно крушить княжескую собственность и не бояться возмездия? Давай их хотя бы выпорем.
– Сообщи своим подданным, что в наказание за проступки ты лишил всех злодеев мужской силы. Я сейчас отправлюсь в казарму, чтобы провести назидательную беседу, а заодно запру всех там до самого выступления из города, так что они не появятся в публичных домах. Это сразу заметят.
– Да? Хорошая идея, – совершенно успокоившись, Рогез отправился восвояси. Сорген все же съел персик, и только потом снова заявился в казарму, учинив разнос своему войску. Шары отбирать он не стал, зато лишил денег всех тех, у кого они еще оставалось. Несмотря на стенания и покаяния наемников, колдун погрузил их всех в глубокий сон, а потом еще и запечатал двери казармы, чтобы никто не мог ни выйти, ни войти…
Утром их маленькая армия покинула город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109