"Если это "внезапно" случится, я тотчас вас расстреляю!" Однако негодяй был прав - как прийти к любимой женщине и сказать ей?.. Она, конечно же, все давно поняла... но как сказать?!
И я решился. Я вошел к ней и начал без всяких предисловий: "Мадам! У вас есть дети, у меня нет. Но мой сын нужен Франции, мне необходимо принять меры для упрочения моей династии. И для этого мне надо развестись с вами и жениться вновь... Слезы бесполезны, интересы Франции для вас и для меня должны быть превыше всего". Она упала в обморок... и мне с адъютантом пришлось переносить ее на кровать.
Я собрал семейный совет в Тюильри, в нашем дворце, который она должна была теперь покинуть. Мать, братья, сестры и она сидели за моим круглым столом, заваленным военными картами. Я и здесь обошелся без предисловий. Я сказал: "Одному Богу известно, как мне трудно исполнить свое решение. Я люблю эту женщину и буду любить до конца моих дней. Но я должен принести в жертву свои чувства. Это жертва ради Франции. Пятнадцать лет мы были вместе. Я хочу, чтобы ты, Жозефина, сохранила титул императрицы и считала меня своим лучшим другом... навсегда!"
Я положил перед ней протокол о разводе и подписал его. Она подписала вслед за мной. За время семейного совета она не проронила ни слова. Она уехала в Мальмезон, и три дня я не мог ничего делать - впервые.
Я часто писал ей в Мальмезон. Я очень тосковал... Можно по пальцам перечесть наши свидания после развода, ибо они были мучительны для нас обоих. Помню, в самом конце декабря я пригласил ее в Трианон с Гортензией. Ужин накрыли в моем кабинете... Как в былые времена, я сел напротив ее, она - в свое кресло... Все было, как прежде. Только во время ужина стояла мертвая тишина. Она была не в состоянии что-то проглотить, и я видел, что она близка к обмороку. Я и сам дважды тайком утер глаза... Они уехали сразу после ужина...
А потом была встреча с невестой. Мои придворные долго разрабатывали этикет. Но я все поломал, у меня не было времени на эти придуманные глупости. Я встретил ее в Компьене и... прыгнул к ней в карету...
Император помолчал и добавил почти мстительно:
- И там лишил ее невинности! Завтрак нам подали уже в общую постель. Он засмеялся. - Именно так император милостью Революции стал родственником Людовика и Марии-Антуанетты, казненных этой Революцией... Возможно, это действительно была ошибка - пытаться влить молодое вино в старые мехи... У новой жены были полные губы, пышная грудь, несколько великоватый габсбургский нос, но зато молода... у нее тело пахло яблоками. Жениться надо на австриячках, Лас-Каз, они свежи, как розы, и пахнут яблоками.
Я, конечно же, подумал, как странно все это ему говорить теперь, когда он уже знает, что "свежая как роза" тотчас его предала и нынче живет с австрийским генералом, которого подсунули ей Меттерних и заботливый папа Франц...
Но император повторил, глядя на меня в упор:
- Жениться надо на австриячках, свежи, как розы... - И добавил, помолчав: - Вот так я развелся с императрицей Жозефиной.
Маршан рассказал мне: "Перед смертью он был в полузабытьи... и вдруг очнулся и произнес: "Я видел мою славную Жозефину, но она не разрешила мне себя обнять".
- Тринадцать епископов отказались присутствовать на церемонии бракосочетания в знак протеста против высылки Папы из Рима. Пришлось сослать и их, лишив сана... А Париж устроил блестящий праздник. Я и новая императрица присутствовали на обеде в ратуше, потом - на Марсовом поле, где выстроилась моя гвардия. От лица всей Великой армии гвардейцы славили брак своего императора. Австрийский посол решил не отстать и первого июля устроил торжественный прием. И тут случилось ужасное - во время фейерверка загорелась бальная зала. Жена посла и много гостей сгорели заживо... Насмерть перепуганную Марию Луизу я сам вынес из горящих комнат... И я еще раз убедился: мои отношения с судьбой складываются по-новому - и опасно.
Вскоре Фуше, делая доклад, подробно рассказал, что говорили в Париже. Конечно же, вспоминали торжества в честь брака Людовика и Антуанетты, когда во время фейерверка сгорело множество народа, говорили, что Мария Луиза тоже австриячка и родственница той, "от которой пошли все несчастья". Говорили и о других зловещих совпадениях и предзнаменованиях. Фуше докладывал мне об этом с плохо скрытым злорадством. И я позаботился, чтобы этот год, кроме брака, принес мне еще одну радость - избавление от этого мерзавца. Я постоянно не ладил с ним. Он взял привычку преследовать людей моим именем, и часто я ничего не знал об этих преследованиях. Когда в ярости я вызывал его, он холодно доказывал, как опасны эти люди и какую услугу он мне оказал, посадив или выслав их. Он ловко выскальзывал из моих рук... и продолжал рыть, рыть и рыть... Но в десятом году он, наконец, попался. Я узнал, что, не имея от меня никаких полномочий, он тайно начал вести переговоры с англичанами о мире. Вел он их все через того же банкира Уврара. Я велел тотчас арестовать Уврара и отправить в Венсеннский замок, где он быстро все выложил следствию.
На первом же заседании Совета министров я спросил Фуше: "Правда ли то, что показал Уврар?" Он совершенно спокойно ответил: "Да, Уврар сказал правду. Я вел переговоры с Англией... тайно. Ибо я хотел сделать вам подарок, подготовив мир с самым опасным вашим врагом, сир". "Вы заслуживаете эшафота, вы понимаете это?" "Скорее благодарности, сир", - ответил Фуше. После чего я обратился к министрам: "Что полагается за подобные деяния?" И они дружно подтвердили - смерть!.. Но Фуше был абсолютно спокоен. Он отлично знал - наказания не будет. Он обладал изумительно изворотливым умом, так что вообще отказаться от его услуг я не мог. Но освободить от него министерство полиции я должен был. Чтобы не слишком злить опасного негодяя, я решил назначить его губернатором Рима. Главное - держать его подальше от Парижа...
Я велел ему прибыть в Тюильри и сказал: "Я решил вас простить, хотя уверен, что совершаю большую ошибку. - Он вежливо поклонился. - В моем сердце только два города - Париж и Рим. Второй я отдаю вам".
Он вновь поклонился. И поблагодарил.
Новым министром полиции я назначил боевого генерала Савари. Знаю, выдвижение Савари заставило умных людей пожимать плечами. Да, человек он второстепенный, у него не хватает ни опыта, ни способностей, чтобы стоять во главе такой машины. Но зато он был мне предан, как верный пес. Он безропотно расстрелял герцога Энгиенского. Да что герцог! Вели я ему отделаться от собственной жены и детей, он и тогда не стал бы колебаться... Фуше попросил у него три недели на сборы, чтобы вывезти принадлежащие ему вещи. И простодушный Савари, не спросив меня, согласился. Я узнал об этом лишь на третий день и велел ему немедля ехать в министерство и гнать оттуда Фуше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
И я решился. Я вошел к ней и начал без всяких предисловий: "Мадам! У вас есть дети, у меня нет. Но мой сын нужен Франции, мне необходимо принять меры для упрочения моей династии. И для этого мне надо развестись с вами и жениться вновь... Слезы бесполезны, интересы Франции для вас и для меня должны быть превыше всего". Она упала в обморок... и мне с адъютантом пришлось переносить ее на кровать.
Я собрал семейный совет в Тюильри, в нашем дворце, который она должна была теперь покинуть. Мать, братья, сестры и она сидели за моим круглым столом, заваленным военными картами. Я и здесь обошелся без предисловий. Я сказал: "Одному Богу известно, как мне трудно исполнить свое решение. Я люблю эту женщину и буду любить до конца моих дней. Но я должен принести в жертву свои чувства. Это жертва ради Франции. Пятнадцать лет мы были вместе. Я хочу, чтобы ты, Жозефина, сохранила титул императрицы и считала меня своим лучшим другом... навсегда!"
Я положил перед ней протокол о разводе и подписал его. Она подписала вслед за мной. За время семейного совета она не проронила ни слова. Она уехала в Мальмезон, и три дня я не мог ничего делать - впервые.
Я часто писал ей в Мальмезон. Я очень тосковал... Можно по пальцам перечесть наши свидания после развода, ибо они были мучительны для нас обоих. Помню, в самом конце декабря я пригласил ее в Трианон с Гортензией. Ужин накрыли в моем кабинете... Как в былые времена, я сел напротив ее, она - в свое кресло... Все было, как прежде. Только во время ужина стояла мертвая тишина. Она была не в состоянии что-то проглотить, и я видел, что она близка к обмороку. Я и сам дважды тайком утер глаза... Они уехали сразу после ужина...
А потом была встреча с невестой. Мои придворные долго разрабатывали этикет. Но я все поломал, у меня не было времени на эти придуманные глупости. Я встретил ее в Компьене и... прыгнул к ней в карету...
Император помолчал и добавил почти мстительно:
- И там лишил ее невинности! Завтрак нам подали уже в общую постель. Он засмеялся. - Именно так император милостью Революции стал родственником Людовика и Марии-Антуанетты, казненных этой Революцией... Возможно, это действительно была ошибка - пытаться влить молодое вино в старые мехи... У новой жены были полные губы, пышная грудь, несколько великоватый габсбургский нос, но зато молода... у нее тело пахло яблоками. Жениться надо на австриячках, Лас-Каз, они свежи, как розы, и пахнут яблоками.
Я, конечно же, подумал, как странно все это ему говорить теперь, когда он уже знает, что "свежая как роза" тотчас его предала и нынче живет с австрийским генералом, которого подсунули ей Меттерних и заботливый папа Франц...
Но император повторил, глядя на меня в упор:
- Жениться надо на австриячках, свежи, как розы... - И добавил, помолчав: - Вот так я развелся с императрицей Жозефиной.
Маршан рассказал мне: "Перед смертью он был в полузабытьи... и вдруг очнулся и произнес: "Я видел мою славную Жозефину, но она не разрешила мне себя обнять".
- Тринадцать епископов отказались присутствовать на церемонии бракосочетания в знак протеста против высылки Папы из Рима. Пришлось сослать и их, лишив сана... А Париж устроил блестящий праздник. Я и новая императрица присутствовали на обеде в ратуше, потом - на Марсовом поле, где выстроилась моя гвардия. От лица всей Великой армии гвардейцы славили брак своего императора. Австрийский посол решил не отстать и первого июля устроил торжественный прием. И тут случилось ужасное - во время фейерверка загорелась бальная зала. Жена посла и много гостей сгорели заживо... Насмерть перепуганную Марию Луизу я сам вынес из горящих комнат... И я еще раз убедился: мои отношения с судьбой складываются по-новому - и опасно.
Вскоре Фуше, делая доклад, подробно рассказал, что говорили в Париже. Конечно же, вспоминали торжества в честь брака Людовика и Антуанетты, когда во время фейерверка сгорело множество народа, говорили, что Мария Луиза тоже австриячка и родственница той, "от которой пошли все несчастья". Говорили и о других зловещих совпадениях и предзнаменованиях. Фуше докладывал мне об этом с плохо скрытым злорадством. И я позаботился, чтобы этот год, кроме брака, принес мне еще одну радость - избавление от этого мерзавца. Я постоянно не ладил с ним. Он взял привычку преследовать людей моим именем, и часто я ничего не знал об этих преследованиях. Когда в ярости я вызывал его, он холодно доказывал, как опасны эти люди и какую услугу он мне оказал, посадив или выслав их. Он ловко выскальзывал из моих рук... и продолжал рыть, рыть и рыть... Но в десятом году он, наконец, попался. Я узнал, что, не имея от меня никаких полномочий, он тайно начал вести переговоры с англичанами о мире. Вел он их все через того же банкира Уврара. Я велел тотчас арестовать Уврара и отправить в Венсеннский замок, где он быстро все выложил следствию.
На первом же заседании Совета министров я спросил Фуше: "Правда ли то, что показал Уврар?" Он совершенно спокойно ответил: "Да, Уврар сказал правду. Я вел переговоры с Англией... тайно. Ибо я хотел сделать вам подарок, подготовив мир с самым опасным вашим врагом, сир". "Вы заслуживаете эшафота, вы понимаете это?" "Скорее благодарности, сир", - ответил Фуше. После чего я обратился к министрам: "Что полагается за подобные деяния?" И они дружно подтвердили - смерть!.. Но Фуше был абсолютно спокоен. Он отлично знал - наказания не будет. Он обладал изумительно изворотливым умом, так что вообще отказаться от его услуг я не мог. Но освободить от него министерство полиции я должен был. Чтобы не слишком злить опасного негодяя, я решил назначить его губернатором Рима. Главное - держать его подальше от Парижа...
Я велел ему прибыть в Тюильри и сказал: "Я решил вас простить, хотя уверен, что совершаю большую ошибку. - Он вежливо поклонился. - В моем сердце только два города - Париж и Рим. Второй я отдаю вам".
Он вновь поклонился. И поблагодарил.
Новым министром полиции я назначил боевого генерала Савари. Знаю, выдвижение Савари заставило умных людей пожимать плечами. Да, человек он второстепенный, у него не хватает ни опыта, ни способностей, чтобы стоять во главе такой машины. Но зато он был мне предан, как верный пес. Он безропотно расстрелял герцога Энгиенского. Да что герцог! Вели я ему отделаться от собственной жены и детей, он и тогда не стал бы колебаться... Фуше попросил у него три недели на сборы, чтобы вывезти принадлежащие ему вещи. И простодушный Савари, не спросив меня, согласился. Я узнал об этом лишь на третий день и велел ему немедля ехать в министерство и гнать оттуда Фуше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77