Три армии русских должны были вот-вот соединиться. Перед нами стоял Чичагов, с тыла меня нагонял Кутузов, а с севера подходил Витгенштейн. Причем у каждого из них было больше солдат, чем во всей моей поредевшей армии. И ночью в палатке, пытаясь согреться в жалких лохмотьях когда-то великолепного мундира, наш модник Мюрат спросил меня: "Это - конец?" Я сел и при нем стал думать за русских - как им вести сражение... И настолько увлекся - уж очень хороша была у них позиция! - что даже забыл, против кого я выстраиваю победу. Я показал Мюрату, как нас следует уничтожить. Но ему было чуждо наслаждение красотой диспозиции. Он сделал нормальный вывод храбреца: "Ну что ж, значит, мы все погибнем - нельзя же нам сдаваться!" Я его успокоил: "Это случится, если они будут действовать, как я, но к нашей с вами радости меня с ними нет..."
Все-таки ночью я приказал сжечь знамена Великой армии и все донесения из Парижа. А на рассвете показал Мюрату ложный маневр, которым я обману русских, - и мы перейдем Березину. Надо было видеть, как радовался этот не самый умный и совершенно мне доверявший храбрец!
Все получилось... Я начал наводить ложную переправу южнее городка Борисова и этим маневром обманул адмирала Чичагова (с благодарностью вспоминаю имя этого ничтожества). Освободив для настоящей переправы берег реки севернее Борисова, я приказал саперам возвести два моста. Стоя по грудь в ледяной воде, они вбивали в илистое дно брода сваи. Был страшный мороз... Кто сочтет, сколько их замерзло, ушло на дно?.. Но мосты они навели...
Наконец, глупец Чичагов все понял и поспешил к настоящей переправе. Нам надо было спешить, по мосту уже били орудия. Копошащаяся масса людей и повозок торопилась перейти на безопасный берег. Они давили друг друга, стараясь побыстрее войти на мост. Понтонеры и охрана пытались навести порядок. Но напиравшие сзади давили, затаптывали друг друга, люди падали в реку, на лед. Один из мостов рухнул, и великое множество солдат нашло приют на дне Березины... Они так и остались стоять под водой, я видел это... Обоз с московскими трофеями и казной (он вошел на мост последним) оказался там же - на дне, с мертвецами... Русские уже подходили, пришлось взорвать второй мост. И на берегу осталось тысяч десять несчастных, не успевших переправиться. Их порубила в ярости русская кавалерия. Так бездарные русские генералы выместили злобу на беззащитных солдатах и маркитантах.
И все-таки после переправы я был в хорошем настроении. Это была первая маленькая победа среди череды ужасов. Мне удалось сохранить пятьдесят тысяч солдат. Такова была теперь Великая армия...
Дальнейшее отступление продолжалось при тридцатиградусном морозе. Падали последние лошади, не имевшие сил тащить жалкие остатки артиллерии, и тут же на них набрасывались люди, вырывая куски мяса из еще теплых трупов... Чаще всего умирали ночью. Костры наших бивуаков горели вдоль всей дороги, опасные костры! Горе тем ослабевшим, кто, немного отогревшись, засыпал возле них в эти морозы. Товарищи их будили, но несчастные умоляли оставить их в покое, им казалось, что сон - это спасение. И они засыпали навсегда с блаженной улыбкой покоя. И дорога была покрыта замерзшими улыбающимися трупами... Но старая гвардия, мои усачи, по-прежнему поражали мощью и выправкой. И они по-прежнему расплывались в улыбке, когда видели "своего императора".
В Вильно я подвел итоги кампании: Великая армия стала достоянием истории... она осталась в русских снегах. Я собрал маршалов и спросил их совета. Я сказал: "Вы знаете мою присказку: "Париж, как женщина. Ее нельзя надолго оставлять одну". Я должен вернуться в Париж раньше сведений о... случившемся". "Но путешествие слишком опасно, кругом казаки, сир", - стали возражать маршалы... Еще раз хочу отметить, Лас-Каз: казаки - это лучшая легкая кавалерия в мире. Они появлялись, как привидения, нападали и исчезали. Они терзали наши тылы, перехватывали курьеров - моя связь с Францией была прервана... Однако я сказал маршалам: "Это не более опасно, чем мой отъезд из Египта. Не забывайте, господа, о моей звезде". Но на их лицах было написано: где она, эта звезда?
Мне и самому было интересно выяснить это до конца. К тому же жалкая, разбитая армия, привыкшая к поражениям, - что я мог с ней сделать?! И я подытожил: "Итак, господа, я вас оставляю. Я уезжаю, чтобы набрать триста тысяч новых солдат. Нужна новая армия, эта кампания - не конец войны. И русские еще заплатят мне за победы их климата!"
Пятого декабря вместе с Коленкуром я отправился в Париж. А в ночь на девятнадцатое мы уже въезжали в Тюильри... Коленкур вам рассказал об этом путешествии? Принесите мне завтра его рассказ. На сегодня хватит, - сказал император и добавил насмешливо: - Вы, как всегда, изнемогли. "Изнеможение" слово, достойное дам...
Коленкур рассказал мне об этом путешествии в ту самую последнюю ночь в Елисейском дворце, и тогда же я все добросовестно записал. Привожу его рассказ: "Пятого декабря около десяти часов вечера император и я сели в деревянный возок - грубо склоченный ящик, поставленный на полозья. На запятках сидели два совершенно замерзших адъютанта в тулупах. Несмотря на то, что император тоже был в огромном тулупе, ему должно было быть очень холодно, ибо стояли чудовищные морозы. Из четырех окон (весьма дурно застекленных) возка нещадно дуло обжигающим ледяным ветром. И всю дорогу до Германии я старательно укрывал императора полой своей огромной шубы. Но он совершенно не замечал ни неудобств, ни моей заботы. Всю дорогу он размышлял вслух. И был удивительно оживлен... и весел, как ни странно! Впрочем, так всегда бывало с ним, когда он принимал важное решение. Много шутил, терзал меня насмешками вроде: "А что если нас захватят по дороге и передадут англичанам? Хороши вы будете, Коленкур, в железной клетке..." Правда, каков он сам будет в этой клетке - ничего не говорил. И вообще, к моему изумлению, он будто совершенно не переживал случившееся.
Сначала повторил свое любимое: "Меня победил только климат, и русские ответят за эту победу, они будут наказаны! - Потом сказал: - Фортуна была слишком благосклонна ко мне. Я решил в один год достигнуть того, что могло быть выполнено только в течение двух кампаний. Это была ошибка... Но я должен был взять эту столицу Азии. Кто знает, приду ли я туда когда-нибудь еще?.. - И начал подробно разбирать ошибки маршалов в московском сражении. Про свои сказал весьма кратко: - Я просидел в Москве слишком долго, надеясь заключить мир. Я совершил грубую ошибку. Но в моих силах ее исправить". И заговорил о новой трехсоттысячной армии, которую он наберет... Признаться, я был изумлен. Император вел себя, как шахматист, проигравший очередную партию и уже думающий о следующей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77