.. То можно уже не Успеть!
Борец мгновенно свернул свой НП, сорвав со штатива и бросив в дальний, заваленный случайным мусором угол бинокль. И за ним штатив. И все прочие, не нужные ему сейчас вещи. Потом, после, их можно будет вернуться и забрать.
И заодно после себя прибрать...
Прыгая через пять ступеней, Борец спустился на первый этаж. Там, уже очень спокойно, он открыл дверь во двор, быстрым шагом вышел на улицу, пересек улицу и зашел в подъезд. Подъезд дома Шустрого.
В подъезде, где никого не было, он, снова прыгая через три ступеньки и надевая на ходу перчатки, забежал на нужный этаж и, встав возле нужной двери, позвонил.
Что делать дальше, он до конца не продумал. Он знал только, что надо что-то делать. Немедленно делать. Пока...
— Кто? — спросил из-за двери недовольный голос. — Ты, что ли? — щелкнул замок.
Борец сдвинулся из поля зрения глазка и прижался спиной к стене. Дверь приоткрылась.
— Забыла, что ли, чего?
Капитан мгновенно протиснулся в приоткрывшуюся щель, схватил хозяина дома за потенциально опасные, не исключен но, удерживающие оружие руки, притянул их к земле и сильно ударил лбом в лицо.
Шустрый охнул, обмяк и осел на пол.
Борец втянул его в коридор и, оглянувшись, прикрыл дверь. Минимум минуты две поверженный враг должен был быть безопасен. Но все равно... Капитан вытащил из халат Шустрого пояс и очень крепко, вывернув, стянул ему за спиной кисти рук. Длинную полу халата он, скрутив в плотный кляп, засунул ему в рот.
Клиент был обезврежен и упакован. Как часовой, которых капитану Борцу в его боевой практике приходилось обездвиживать и обезвреживать не один десяток раз. И между прочим, ни один самостоятельно не развязался и не закричал.
Покончив с хозяином, Борец прошел в комнату и первое, что увидел, — иностранные паспорта. Паспорта были новые, только что выданные. Вчерашним числом выданные. Паспорта были выписаны на Шустрого и еще на каких-то людей. Виз в паспортах не было. Но все равно были паспорта, что доказывало, что уголовники готовятся к переходу через границу. А визы... визы можно проставить в любую минуту.
Сволочи!
Борец устало сел в стоящее рядом кресло. Устало не потому, что перетрудился, бегая туда-сюда по лестницам, а потому, что сделал то, что сделал. Спонтанно сделал. И еще неизвестно, хорошо или плохо сделал... В любом случае вот они, паспорта, и вот он, Шустрый. У которого, кроме него, Борца, тоже находятся дискеты со счетами банков. Вот только где находятся?
В коридоре завозился поверженный пленник. «Язык», которого еще нужно было разговорить. Очень быстро разговорить. Ведь положение почти как на фронте — территория даже не нейтральная, а чужая, в любую следующую минуту противник может хватиться своего пропавшего бойца, может начать его искать и может прийти сюда.
Шустрый замычал. И завозился еще активней. Борец вышел в коридор, ухватил его за плечи, проволок по полу и бросил на диван, где он совсем недавно очень неплохо и совсем в другой компании проводил свое время.
— Мты-ы кто-о-о? — промычал Шустрый, испуганно глядя на здорового бугая, который стоял перед ним.
— Кто я? — переспросил Борец.
— Мм-мгы, — закивал головой Шустрый.
— Прохожий я. Шел мимо. Зашел на огонек. Говорить будешь?
Шустрый отчаянно замычал.
— Значит, не будешь? — сделал вывод Борец и резко ударил пленника в челюсть. Профессионально ударил, раскраивая кожу.
— Мм-у-у-у! — замычал Шустрый.
— Ну так будем говорить? Или будем молчать? — еще раз спросил капитан.
Шустрый скосил вниз глаза. И еще раз. И еще. Показывая на торчащий изо рта кляп.
Кляп Борец не вытащил специально. И задавал вопросы, не вытащив кляп, тоже специально. «Языка» надо вначале бить, а потом давать возможность говорить. Когда бьют, не давая возможности ничего сказать, — это страшно. Это значит, что могут убить, и значит, что ты не очень нужен. Прежде чем дать возможность говорить, надо сломить «языку» волю. Во фронтовых условиях это происходит автоматически. Пока «языка» захватывают, обездвиживают и где волоком, где на себе перетаскивают через линию фронта, на нем живого места не останется. Этого перетаскивать было некуда. И значит, следовало давить на психику на месте.
— Значит, хочешь молчать. Хочешь упорствовать. Еще несколько крайне болезненных ударов по корпусу.
— У-уу! Угу! Мммм-м!
— Ах, у тебя кляп? — вспомнил Борец. — Ах ты говорить не можешь?
— Мгы-ы! — закивал Шустрый.
— А кричать не будешь?
— Мммы-мы! — замотал головой Шустрый.
Борец выдернул кляп. С силой выдернул, как пробку из бутылки, не заботясь о целостности зубов «языка». С «языками» вообще лучше не церемониться. Тогда они быстрее начинают говорить.
— Уф-ф-ф! — перевел дух Шустрый.
— Это все, что ты мне хотел сказать? — возмутился Борец и на этот раз ударил ногой по колену, одновременно плотно зажав рот пленника ладонью.
— У-у-ух-ыы! — невнятно закричал Шустрый.
— Ну что? Вспомнил?
— Что? Что, вспомнил? — затараторил пленник, как только ему открыли рот.
— Про дискеты? И про паспорта.
— Про какие паспорта?
— Про эти вот паспорта, — показал Борец. И, выждав короткую паузу, ударил ими пленника наотмашь по разбитым губам. — Вспомнил?
— Что?
— Откуда и зачем эти паспорта?
— Эти? Эти из фирмы. Их нам фирмовые сделали. Когда мы на них наехали.
— Зачем сделали?
— Чтобы ехать. За границу ехать. Потому что по простым нельзя.
— Куда ехать за границу?
— Папа не сказал.
— Какой Папа?
— Ну Папа! Наш Папа! Главный наш. Это он сказал, чтобы мы паспорта...
— А дискеты?
— Какие дискеты?
Сильный, костяшками пальцев удар под правое подреберье. Туда, где располагается печень.
— Ой!
— Где дискеты?
— Какие?
— Ты сам знаешь какие.
— Не знаю. Мамой клянусь!
Еще один удар. Такой же силы и туда же.
— А-а-а-й!
— Ну так где дискеты?
— Ты же убьешь меня!
— Конечно, убью.
— А если я скажу?
— Оставлю жить. Если все скажешь. Особенно про дискеты.
— Про дискеты я не знаю...
Борец вытащил и щелчком открыл большой перочинный нож. Очень большой нож.
— Ну? — еще раз спросил он. И ухватил Шустрого за нос. — Вспомнил?
— Ты что делаешь? Ты что хочешь?!
— Я хочу узнать про дискеты. Или хочу отрезать тебе нос.
— Врешь! Ты не сможешь! Не посмеешь!..
— Смогу! И посмею, — очень спокойно сказал Борец и, резко проведя лезвием ножа слева направо и сверху вниз, отрезал кончик носа, отбросив в сторону кусок мяса.
— А-а-а! — сдавленно, потому что под ладонью, заорал Шустрый, пытаясь увидеть то, что упало на пол.
— Ну что, вспомнил?
Рана была небольшая, пострадал только самый кончик носа, но рана была очень болезненная, очень кровавая и трудно переносимая психологически. Потому что с этим, обрезанным наполовину носом надо было жить дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Борец мгновенно свернул свой НП, сорвав со штатива и бросив в дальний, заваленный случайным мусором угол бинокль. И за ним штатив. И все прочие, не нужные ему сейчас вещи. Потом, после, их можно будет вернуться и забрать.
И заодно после себя прибрать...
Прыгая через пять ступеней, Борец спустился на первый этаж. Там, уже очень спокойно, он открыл дверь во двор, быстрым шагом вышел на улицу, пересек улицу и зашел в подъезд. Подъезд дома Шустрого.
В подъезде, где никого не было, он, снова прыгая через три ступеньки и надевая на ходу перчатки, забежал на нужный этаж и, встав возле нужной двери, позвонил.
Что делать дальше, он до конца не продумал. Он знал только, что надо что-то делать. Немедленно делать. Пока...
— Кто? — спросил из-за двери недовольный голос. — Ты, что ли? — щелкнул замок.
Борец сдвинулся из поля зрения глазка и прижался спиной к стене. Дверь приоткрылась.
— Забыла, что ли, чего?
Капитан мгновенно протиснулся в приоткрывшуюся щель, схватил хозяина дома за потенциально опасные, не исключен но, удерживающие оружие руки, притянул их к земле и сильно ударил лбом в лицо.
Шустрый охнул, обмяк и осел на пол.
Борец втянул его в коридор и, оглянувшись, прикрыл дверь. Минимум минуты две поверженный враг должен был быть безопасен. Но все равно... Капитан вытащил из халат Шустрого пояс и очень крепко, вывернув, стянул ему за спиной кисти рук. Длинную полу халата он, скрутив в плотный кляп, засунул ему в рот.
Клиент был обезврежен и упакован. Как часовой, которых капитану Борцу в его боевой практике приходилось обездвиживать и обезвреживать не один десяток раз. И между прочим, ни один самостоятельно не развязался и не закричал.
Покончив с хозяином, Борец прошел в комнату и первое, что увидел, — иностранные паспорта. Паспорта были новые, только что выданные. Вчерашним числом выданные. Паспорта были выписаны на Шустрого и еще на каких-то людей. Виз в паспортах не было. Но все равно были паспорта, что доказывало, что уголовники готовятся к переходу через границу. А визы... визы можно проставить в любую минуту.
Сволочи!
Борец устало сел в стоящее рядом кресло. Устало не потому, что перетрудился, бегая туда-сюда по лестницам, а потому, что сделал то, что сделал. Спонтанно сделал. И еще неизвестно, хорошо или плохо сделал... В любом случае вот они, паспорта, и вот он, Шустрый. У которого, кроме него, Борца, тоже находятся дискеты со счетами банков. Вот только где находятся?
В коридоре завозился поверженный пленник. «Язык», которого еще нужно было разговорить. Очень быстро разговорить. Ведь положение почти как на фронте — территория даже не нейтральная, а чужая, в любую следующую минуту противник может хватиться своего пропавшего бойца, может начать его искать и может прийти сюда.
Шустрый замычал. И завозился еще активней. Борец вышел в коридор, ухватил его за плечи, проволок по полу и бросил на диван, где он совсем недавно очень неплохо и совсем в другой компании проводил свое время.
— Мты-ы кто-о-о? — промычал Шустрый, испуганно глядя на здорового бугая, который стоял перед ним.
— Кто я? — переспросил Борец.
— Мм-мгы, — закивал головой Шустрый.
— Прохожий я. Шел мимо. Зашел на огонек. Говорить будешь?
Шустрый отчаянно замычал.
— Значит, не будешь? — сделал вывод Борец и резко ударил пленника в челюсть. Профессионально ударил, раскраивая кожу.
— Мм-у-у-у! — замычал Шустрый.
— Ну так будем говорить? Или будем молчать? — еще раз спросил капитан.
Шустрый скосил вниз глаза. И еще раз. И еще. Показывая на торчащий изо рта кляп.
Кляп Борец не вытащил специально. И задавал вопросы, не вытащив кляп, тоже специально. «Языка» надо вначале бить, а потом давать возможность говорить. Когда бьют, не давая возможности ничего сказать, — это страшно. Это значит, что могут убить, и значит, что ты не очень нужен. Прежде чем дать возможность говорить, надо сломить «языку» волю. Во фронтовых условиях это происходит автоматически. Пока «языка» захватывают, обездвиживают и где волоком, где на себе перетаскивают через линию фронта, на нем живого места не останется. Этого перетаскивать было некуда. И значит, следовало давить на психику на месте.
— Значит, хочешь молчать. Хочешь упорствовать. Еще несколько крайне болезненных ударов по корпусу.
— У-уу! Угу! Мммм-м!
— Ах, у тебя кляп? — вспомнил Борец. — Ах ты говорить не можешь?
— Мгы-ы! — закивал Шустрый.
— А кричать не будешь?
— Мммы-мы! — замотал головой Шустрый.
Борец выдернул кляп. С силой выдернул, как пробку из бутылки, не заботясь о целостности зубов «языка». С «языками» вообще лучше не церемониться. Тогда они быстрее начинают говорить.
— Уф-ф-ф! — перевел дух Шустрый.
— Это все, что ты мне хотел сказать? — возмутился Борец и на этот раз ударил ногой по колену, одновременно плотно зажав рот пленника ладонью.
— У-у-ух-ыы! — невнятно закричал Шустрый.
— Ну что? Вспомнил?
— Что? Что, вспомнил? — затараторил пленник, как только ему открыли рот.
— Про дискеты? И про паспорта.
— Про какие паспорта?
— Про эти вот паспорта, — показал Борец. И, выждав короткую паузу, ударил ими пленника наотмашь по разбитым губам. — Вспомнил?
— Что?
— Откуда и зачем эти паспорта?
— Эти? Эти из фирмы. Их нам фирмовые сделали. Когда мы на них наехали.
— Зачем сделали?
— Чтобы ехать. За границу ехать. Потому что по простым нельзя.
— Куда ехать за границу?
— Папа не сказал.
— Какой Папа?
— Ну Папа! Наш Папа! Главный наш. Это он сказал, чтобы мы паспорта...
— А дискеты?
— Какие дискеты?
Сильный, костяшками пальцев удар под правое подреберье. Туда, где располагается печень.
— Ой!
— Где дискеты?
— Какие?
— Ты сам знаешь какие.
— Не знаю. Мамой клянусь!
Еще один удар. Такой же силы и туда же.
— А-а-а-й!
— Ну так где дискеты?
— Ты же убьешь меня!
— Конечно, убью.
— А если я скажу?
— Оставлю жить. Если все скажешь. Особенно про дискеты.
— Про дискеты я не знаю...
Борец вытащил и щелчком открыл большой перочинный нож. Очень большой нож.
— Ну? — еще раз спросил он. И ухватил Шустрого за нос. — Вспомнил?
— Ты что делаешь? Ты что хочешь?!
— Я хочу узнать про дискеты. Или хочу отрезать тебе нос.
— Врешь! Ты не сможешь! Не посмеешь!..
— Смогу! И посмею, — очень спокойно сказал Борец и, резко проведя лезвием ножа слева направо и сверху вниз, отрезал кончик носа, отбросив в сторону кусок мяса.
— А-а-а! — сдавленно, потому что под ладонью, заорал Шустрый, пытаясь увидеть то, что упало на пол.
— Ну что, вспомнил?
Рана была небольшая, пострадал только самый кончик носа, но рана была очень болезненная, очень кровавая и трудно переносимая психологически. Потому что с этим, обрезанным наполовину носом надо было жить дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113