— Кто отстреливает?
— Не знаю кто. Но они уже продырявили Шныря и Гнусавого.
— Когда продырявили?
— Только что! Буквально несколько минут назад.
— Что, одновременно двух?
— Нет, Папа. По очереди. Вначале одного, потом, минут через двадцать, другого. Они их зашмаляли прямо дома!
— Из шпалеров?
— Нет, Папа, в том-то и дело, что нет! Они зашмаляли их из винтаря. Прямо через окно. Из соседнего дома.
— Они живы?
— Живы. Шнырю продырявили руку, а Гнусавому... хм...
— Куда попали Гнусавому?
— Гнусавому разнесли задницу по всей кухне. Он теперь полгода сидеть не сможет! Вообще-то, блин, им повезло. Могли, вглухую замочить! Могли башку разбрызгать вместо задницы.
— Лепил с легавыми вызывали?
— Пока вроде нет.
— И не надо. Обойдемся без них. Бери машину и вези их к нашему лепиле, который в седьмой поликлинике работает. Да не в поликлинику вези, а домой.
— Какие машины брать?
— Любые бери. «Волгу» бери.
— Папа, Гнусавый не сможет на «Волге».
— Почему?
— Папа, Гнусавый теперь не может сидеть. Ему не на чем сидеть.
— Ну бери тогда грузовую. Все!
— Папа. Тут с тобой просил поговорить Шнырь.
— Зачем поговорить?
— Не знаю, но, когда он мне позвонил, он кричал, что знает мочилу.
— Откуда он может знать?
— Папа, я не знаю. Я только сказал, что он сказал мне.
— Набери его.
Принесший новость блатной быстро стал нажимать кнопки телефона.
— Папа, он на телефоне.
— Ну? — коротко спросил Папа. По-другому он спросить не мог, потому что Шнырь был не его поля ягода. И даже не ягода.
— Папа! Он продырявил меня! Он отстрелил мне руку! У меня дырка в руке. Мне так больно, что я еле...
— Про дырку я уже знаю. Что ты мне хотел сказать?
— Папа, он хотел меня убить!
— Кто?
— Тот, который в меня стрелял. Но он промахнулся.
— Ты его знаешь?
— Я знаю его, Папа! Родной мамой клянусь! Это тот, который не убил меня, когда всех... Тогда, в доме. Когда я остался живым один. Папа, он очень обидчив. Он жмурит всех кто был тогда в доме! Папа, я точно знаю. Гадом буду! Он побил братанов там. А меня не смог. Промахнулся. И Шустрого не смог, потому что тот уехал к тебе. Но он все равно убил Шустрого, потому что не смог убить там. Он нашел его и все равно убил. И хотел убить меня. Потому что я тоже был там, но остался жив. Папа! Он жмурит всех, кто его тогда бил! Я это понял! Я это сразу понял, когда он отстрелил мне руку. Я не ошибаюсь, Папа! Я тебе это сказал, чтобы успеть. Потому что он все равно кончит меня. Он кончил всех, кто его обидел. Я остался последний. Папа, он не прощает обид! Он всегда находит тех, кто его обидел. Он под землей находит тех, кто его обидел. Теперь он...
Папа брезгливо отбросил трубку.
— Бери машины и вези их к лепиле. И вот что, первого Гнусавого вези.
— А что сказал за мочилу Шнырь?
— Глупость сказал! Сказал, что точно знает, кто в него шмалял.
— И кто?
— Сказал, что за ним гоняется тот, который наших в доме положил. Который сказал, что он Иванов. И теперь решил его добить, раз там не смог. В общем, полная дурь...
Служка неопределенно пожал плечами.
— Или, может, ты тоже так думаешь?!
— Я ничего не думаю, Папа. Здесь думаешь ты. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Ведь Шустрого он замочил. А Шустрый тоже был там. Со Шнырем...
Папа внимательно посмотрел на своего подручного.
— Ботало ты! И он ботало! Дела нет ему гоняться по городу за каким-то дерьмовым Шнырем. И тем более за Гундосым! Велика честь будет. То, что шмальнули, — понятно. Только при чем здесь Иванов? Мало ли кто мог свести с нами счеты? Да хоть даже Сивый за свой магазин наехал. Или...
Зазвонил телефон.
— Возьми и скажи Шнырю, что ты выезжаешь.
— Это не Шнырь.
— А кто?
— Не знаю. Папа взял трубку.
— Ну что, узнаешь? — спросил голос.
— Ты кто?
— Я тот, кто тебе сегодня передал привет. Через окна твоих «шестерок».
Папа побелел и стиснул трубку в кулаке.
— Кто ты?!
— Я тот, кого ты ищешь. Я Иванов!
Иванов сидел в кабинете майора Проскурина и, глядя на его вплотную придвинувшееся лицо и на разложенные на столе листы, говорил в трубку написанный на них текст. Вернее, несколько предположительно возможных вариантов текста. Говорил по кабинетному телефону, который на АТС числился телефоном-автоматом.
— Правильно, — кивал головой майор. — Жестче! — показывал он стиснутый кулак. — Дави его! — крутил большим пальцем по столешнице стола.
Иван Иванович в точности старался следовать тексту и следовать тону, отрепетированному им с помощью преподавателя по сценической речи.
— Значит, все-таки узнал, — с усмешкой сказал Иван Иванович и, входя в роль, криво ухмыльнулся и покачал головой.
— Да, я узнал тебя! — еле сдерживая гнев, сказал Папа. И показал пальцем на телефон, чтобы с другого аппарата позвонили на АТС и узнали, кто и откуда говорит. — Откуда ты узнал мой телефон?
— Оттуда же, откуда я узнаю все, — сказал истинную правду Иван Иванович.
— Что ты хочешь?
— Я хочу справедливости. И хочу, чтобы никто не брал того, что ему не принадлежит...
— О чем ты?
Служки Папы, лихорадочно накручивая диск принесенного из соседней комнаты телефона, пытались дозвониться до телефонной станции.
— Ты знаешь, о чем.
— То, о чем ты говоришь, ты тоже не в лесу нашел.
— Но я нашел это раньше тебя!
— Это не важно. На чужие вещи все имеют равные права.
— Но кто-то чуть большие.
— Что ты хочешь от меня конкретно?
— Я хочу, чтобы ты отдал то, что по праву принадлежит мне. Хочу, чтобы ты отдал это сегодня. Тогда завтра мы разойдемся, как в море корабли.
— У меня ничего нет!
— Не верти вола, Папа! Я не какой-нибудь дешевый фраер! — грубо сказал Иванов фразу, не написанную ни в одной сценарной разработке.
Майор Проскурин удивленно вскинул брови и показал большой палец.
— Это я в кино слышал! — гордо сообщил Иванов, прикрыв трубку рукой.
Майор побелел и несколько раз ткнул пальцем в трубку.
— Ах, ну да! — кивнул Иванов и снова прижал наушник к уху.
— ...рваный, — услышал он обрывок фразы.
— Что?
— Сойди с моего пути! Гнида! Сойди! Если хочешь остаться жив! — заорал совершенно потерявший над собой контроль Папа.
— Я не уйду, пока не получу то, что принадлежит мне по праву, — напротив очень спокойно сказал Иван Иванович. — И ты все равно отдашь мне то, что мне принадлежит.
— Ты никогда ничего не получишь!
— Я думаю, ты одумаешься. Потому что если ты не одумаешься, я начну террор.
— Какой террор? Не кукарекай, петух драный, пока солнце не взошло.
Переставшая возиться у второго телефона братва притихла, глядя снизу вверх на Папу. «Петух» — это было серьезно. На «петуха» неизвестному телефонному собеседнику надо было как-то отвечать.
— Он обидел тебя! — сказал губами майор Проскурин, слушавший телефон по отводной трубке. — Обидься!
— Сам петух, — не нашелся, что сказать, Иванов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113