— Как твое имя?
— Мое? Иван Иванович, — с поспешностью ответил Иван Иванович.
— Это я уже слышал. Но меня интересует, не как тебя зовут. Меня интересует, как тебя зовут по-настоящему!
— Но я же говорю — Иван Иванович.
— А фамилия, конечно, Иванов?
— Ну да, Иванов.
Борец резко отбросил ненавистное ему лицо.
Говорить «объект» был не расположен. И уж тем более не был расположен говорить правду. «Объект» был намерен валять ваньку.
Борец, конечно, не был следователем и не был способен строить допрос по хитромудрым правилам милицейского дознания, но языки тем не менее развязывать умел. По законам военного времени умел. Когда, для того чтобы получить о противнике ценную информацию, можно было с тем противником особо не церемониться.
— Я так понимаю, что добром говорить ты не желаешь? — в последний раз спросил Борец, разминая костяшки пальцев на сжатом кулаке.
— Вы меня совершенно не правильно поняли, — зачастил, затараторил Иван Иванович, косясь на кулак. — Я действительно Иванов Иван Иванович. По паспорту. Я показать могу, — и потянулся к внутреннему карману.
— Руки! — заорал капитан.
Бойцы отпрянули от стен и выставили вперед оружие.
— Руки за голову!
Иван Иванович забросил руки за голову.
— Значит, так. Сейчас я буду задавать вопросы, а ты на них отвечать. Честно. Если, конечно, жить хочешь. Хочешь? Иван Иванович лихорадочно закивал головой.
— Фамилия?!
— Иванов...
— Значит, все-таки Иванов.
Быстрый, сильный, хорошо отработанный удар в челюсть.
— Руки! Руки на место!
Иван Иванович вновь сцепил руки на затылке.
— Фамилия?!
— Но я действительно Ива...
Еще один хлесткий удар в лицо. И падение тела на пол.
— За что?!
«Хорошо держится сволочь, — автоматически отметил про себя Борец. — Ни на йоту не отходит от роли. Даже не пытается увернуться от удара». И от того, что его противник не оказывал решительно никакого сопротивления, капитан свирепел все больше.
— Фамилия?!
— За что вы меня?
— Сам знаешь, за что! Например, за своих ребят. Тех, что ты положил на Агрономической! И за тех, что на Северной.
— Я никого не ложил... — в отчаянии заорал Иван Иванович.
Новая серия ударов. Серьезных ударов. От которых лопается и брызжит кровью кожа.
— Не надо! Я прошу вас! Не надо! — молил, ползая и размазывая кровь по полу, Иван Иванович. — Вы не имеете права! Я никого не убивал.
— Крепкий гад, — вслух удивился выдержке противника один из бойцов.
— Ты был на Агрономической? — задал самый главный, более всего интересующий лично его вопрос Борец.
— Я? Нет... Я не был...
Жесткие удары.
— Я был. Был.
— Что ты делал на Агрономической?
— Я у любовницы был.
— Что? У какой любовницы?
— У своей. Моя любовница на Агрономической живет.
— При чем здесь твоя любовница?
— При том, что, когда в дверь позвонили, я подумал, вернее, мы подумали, что это муж вернулся. И я в шкаф спрятался. А это был не муж, а другой любовник, который...
— Он же анекдот рассказывает! — не выдержал, возмутился кто-то из бойцов. — Он же над нами смеется! Издевается, падла!
— Заткись! И делай свое дело! — зло оборвал бойца капитан. Он не любил проигрывать на глазах своих подчиненных. Не любил, когда кто-то подле него оказывался сильнее его.
— Я не анекдот. Я правду... — пытался в последний перед ударом момент оправдаться Иван Иванович. Но, как всегда, не успел.
— А-а! Не надо!!!
— На кого ты работаешь? На Лукина? Говори! Новый угрожающий замах. И неожиданная, а вернее сказать, ожидаемая, «развязка» «языка». Потому что если по законам военного времени, то рано или поздно разговорится даже немой.
— На Лукина...
— Он твой командир?
— Он мой командир.
— Дискеты тебе передал Лукин?
— Лукин.
— Где они теперь?
— Кто?
— Дискеты.
— У этого, у Шустрого.
— У кого, у кого?!
— У Шустрого.
— Это псевдоним?
— Я не знаю. Они его так называли.
— Кто называл?
— Бандиты.
— Какие бандиты?
— Которые меня похитили.
— Бандиты?!
— Бандиты.
— Откуда они узнали про дискеты?
— Не знаю.
— Но если дискеты у них, почему они отпустили тебя? Живым.
— Они не отпустили.
— То есть... То есть ты хочешь сказать, что они... Бойцы и их командир напряженно переглянулись.
— С кем ты был на Агрономической? С Лукиным?
— С Лукиным.
— Каковы были твои функции? Охрана?
— Охрана.
— Значит, все-таки это ты наших ребят?
— Нет! Не я!
Серия разящих ударов.
— Мы же читали протоколы. Мы же знаем, что стрелял ты! Ты?!
— Я.
— Один?
— Один.
— А на Северной?
— Нет! Снова удары.
— И на Северной.
— Гад! Таких парней!..
— Стоять! — рыкнул Борец на своих угрожающе придвинувшихся бойцов. — Как ты наших ребят? Как ты смог?..
Один?
— Я никак! Я...
— Где ты был, когда они... Когда начался бой?
— Я же говорю, я к любовнице пришел, а когда позвонили, я в шкаф...
— Сволочь!!!
Короткий, жесткий апперкот отбросил Ивана Ивановича к стене, в которую он хрустко впечатался затылком и по которой сполз на пол.
Нокаут.
Борец с ненавистью посмотрел на свою лежащую без движения жертву. И на свой разбитый кулак.
Он ненавидел этот, уже почти бездыханный, но все еще ему сопротивляющийся, рассказывающий анекдоты куль дерьма...
— Все! Амба! Похоже, ты его кончил! — тихо сказал один из бойцов.
— Ну и хрен с ним!
— Но генерал. Он же велел дождаться его...
— И с генералом — хрен. Достали все!..
История повторялась вновь. В первый раз гражданина Иванова Ивана Ивановича за попытку рассказать правду, похожую на фарс, смертным боем била братва. А теперь... А теперь черт знает кто. Но все равно до смерти...
Глава 3
— Похоже, они убили его, — доложил боец, проводивший слуховую пеленгацию.
— Как так убили?
— Так и убили! Насмерть.
— Ну-ка дай сюда свою бандуру.
Майор Проскурин потащил из рук бойца «пушку» — длинный, как ствол винтовки, и даже с откидным прикладом и мушкой микрофон, снимавший микроколебания со вздрагивающего от человеческих голосов оконного стекла.
— ...Ну что?
— Ничего. Совсем ничего.
— Но пульс-то есть?
— Вроде есть... А вроде и нет... Не пойму. Крепко ты его... Бубнили в наушниках чужие, не догадывающиеся, что их прослушивают, голоса.
— И что будем делать дальше?
— Не знаю. Надо генералу доложить. И рассредоточиваться отсюда, пока не поздно.
— Ас этим что делать?
— Если все-таки сдох — зароем где-нибудь по дороге. В лесопосадках. Там его ни одна живая душа сто лет не на дет. Туда ему и дорога. В лесопосадки.
— А генерал?
— Что генерал? Генералу самому впору рассредоточиваться.
— Он же приказывал, чтобы до него ничего...
— Скажем, что по своей инициативе помер. Что сердце выдержало.
— Ну разве что сам...
— Тогда так. Слушай мое приказание. Этого, живой он или мертвый, заворачивай в какие-нибудь тряпки, шторы или там ковер и тащи к выходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113