Там готовят бегство. Прячут золото, и часть их скроется в тайгу. Я все узнаю! Не держите меня, а быстро отпустите. Я буду эти два дня подавать известия. При проверке мы задержим их.
* * *
На другой день все поднялись перед зарей. Солдаты и полицейские строились с оружием в руках. Две лодки с полицейскими пристали к острову посередине реки.
Ни одна лодка старателей не прошла бы вниз по течению без проверки.
– Они не идут! – входя в палатку, сказал пехотный поручик.
– Сами и не пойдут! – отвечал Телятев.
– Теперь не церемониться! – сказал Оломов. – Политических так, однако, и не обнаружено…
Выйдя из палатки, Телятев позвал урядника Попова.
– Живо цепью по прииску. Гоните всех прочь. Ломайте все начисто. Рубите и разбивайте бутары, обваливайте штольни, а то они работают…
– В случае вооруженного сопротивления пустим солдат, – сказал Оломов. – Зарядите ружья!
Урядник вдруг посерел. Приказание все ломать и громить прииск до прихода подкрепления было для него неожиданностью. Он было надеялся, что после позавчерашней разминки и ареста Тимошки хищники, которые и не противились особенно, совсем не станут спорить, а начальство не станет затевать побоища. Хищники эти вообще-то казались ему не задиристыми: ночи прошли тихо, казалось бы, должны все покориться.
– А тех, кто ведет промывку, сгоняйте на отдельную поляну, – говорил Телятев.
– Стр-ройся! – выходя, крикнул урядник.
Впереди был огромный табор – может быть, до тысячи народа. «Легко сказать их бить! А если они остервенятся?» – в досаде думал урядник, слушая наставления Телятева.
Вся трудность разгона, все грязное дело ложилось теперь на урядника.
Попов – хитрый кареглазый человек, жилистый и коренастый.
Любимым занятием его было сидение в полицейском управлении в Николаевске. Сидеть умел он особенно, с важностью и достоинством. Он любил читать переводные французские романы и на службу всегда брал с собой книжку.
С юных лет мечтал он служить в полиции. Служба полицейская еще тогда понятна ему была, как сидение у красивой, полосатой будки или на крыльце в форме, с оружием, с усами, в верности начальству, как бы соблюдение самим видом, сидением закона и порядка.
За годы службы Попов привык к приятному бездельничанью.
На Амуре, ниже Софийска, если не считать трех-четырех вольных сел, был мир каторжников, ссыльнопоселенцев, бесправных туземцев, где всякого, кто без формы или без отличий, можно было осадить, обругать, – полицейским было раздолье. Но особенно Попову нравилось находиться в управлении на дежурстве, где все прокурено махоркой, оконца для просителей маленькие, кругом строгости, посетители робеют и, кроме грубых отказов и насмешек, ничего не слышат.
А сейчас душа замерла. Тут столько вольных мужиков! И надо их гнать! Попов всегда ненавидел вольных, и охотно поднес бы каждому плюху-другую. Каждый свободный человек, не арестант и не ссыльнопоселенец, не солдат, казался ему опасным, ненадежным человеком. Но тут их было этакое множество! Тут уж кулак собьешь на половине!
Попов был драчун, но он понимал, что его ждет, если эта ватага рассвирепеет.
Пришла пора отслуживать начальству, расплачиваться за безделье, за сидение в полицейском управлении, за важничание, за всегда сходившие ему издевки. Урядник стал готовиться с досадой, с обидой.
– Если бы верхами! – сквозь зубы процедил он. – А то как их тут взять?
– Пустяки! Как это нельзя взять! – спокойно, словно его это не касалось, ответил Телятев. – Да поживей! И без всяких объявлений идите и ломайте их балаганы, бутарки… Ибалка! Ты живо помоги!
Гиляк сверкнул глазами. Он вдруг с деланным раздражением прикрикнул на Попова:
– Че копаешься?
Попов поспешил. Цепь полицейских и десятских, как называли мужиков, вызванных из табора в помощь полиции, тронулась к прииску.
Телятев усмехнулся вслед Попову. «Сейчас всю свою досаду выместит на мужиках! Зажирел, сукин сын, полицейская собака!»
* * *
Полицейские стали быстро разгонять старателей. С криками, неся на руках детей, вдоль берега побежали женщины. Треск ломаемых балаганов, брань, вопли, плач поднялись над долиной. Мужики не сопротивлялись, патрули подвигались быстро.
– Вот самая-то смута, самое гнездо, – подводя полицейских к балагану староверов, сказал какой-то мужичонка.
Злобно оглядывая толпу, шагал низкорослый урядник. Солдаты подрубили жерди у балагана, и все рухнуло.
– Собирайтесь живо! Эй там, на бутаре! Кончай промывку! – крикнул полицейский.
Мужики столпились, угрюмо глядя, как ломают их табор. Валами подходили вятские, тамбовские, староверы. Толпа густела. Живая стена людей преграждала дальше путь полицейским. Началась перебранка.
Попов видел, что тут, кажется, кладется ему первое препятствие и что сразу же, не теряя времени, надо здесь же его и разбить. Он понимал, что должен пример подать сам.
– Замолчать! – крикнул Попов.
Цепь смело двинулась на мужиков. Оглядывая их испуганными детскими синими глазами, шел, замахиваясь прикладом, румяный молодой солдат, с лицом, перекошенным от ужаса. Он видел, что это обычные люди, крестьяне, как везде, но его уверяли, что это злодеи, и он боялся и ждал какого-то зверства от них.
Урядник зашел в воду и, подойдя к бутарке, схватил Микеху и, размахнувшись, ударил его кулаком по лицу.
Толпа дрогнула.
Из штольни вылез Илья Бормотов. Он с ног до головы перепачкался в глине. Толстым слоем желтой грязи было покрыто лицо его. Он увидел, что мужиков били, толкали, гнали, полицейские и солдаты шли цепью и как бы очищали землю, все ломали, рубили, бросали в реку. На болоте, за редким перелеском виднелась цепь солдат.
– Да что же это, братцы! – вдруг отчаянно завопил какой-то старик. – Гляди, уж и одежду дерут – в реку сбрасывают!
Кто-то сорвал с него старую ватную куртку, и она плыла по быстрой воде.
Илью толкнули в плечо.
– Живо ступай!
Оп было уперся. Развернувши широкую грудь свою, Илья выступил вперед. И как бы радуясь, что промывка закончилась, он подскочил к уряднику и так схватил его, что с полицейского мундира посыпались пуговицы.
– За горло! – захрипел урядник, хотя горла его никто не трогал.
– А хотя бы и за горло! – краснея до корней льняных волос своих, выступил спиртонос Андрюшка. Зажав в кулаке свинчатку, он двинулся под штыки и приклады и сразу же дал такую затрещину одному из полицейских, что тот повалился, как бык на скотобойне.
Подходили солдаты.
– Эй, амурские вояки! – засмеялся Андрюшка. – Они няньками у офицеров служат, казармы строят, рыбу для начальства ловят – у них ружья-сабли можно поотбирать.
– Эй, не трожьте солдат…
– Молодые, еще не битые, полиции не знают! – кричали старики. – Покоритесь, ребята… Отступитесь! – просили они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
* * *
На другой день все поднялись перед зарей. Солдаты и полицейские строились с оружием в руках. Две лодки с полицейскими пристали к острову посередине реки.
Ни одна лодка старателей не прошла бы вниз по течению без проверки.
– Они не идут! – входя в палатку, сказал пехотный поручик.
– Сами и не пойдут! – отвечал Телятев.
– Теперь не церемониться! – сказал Оломов. – Политических так, однако, и не обнаружено…
Выйдя из палатки, Телятев позвал урядника Попова.
– Живо цепью по прииску. Гоните всех прочь. Ломайте все начисто. Рубите и разбивайте бутары, обваливайте штольни, а то они работают…
– В случае вооруженного сопротивления пустим солдат, – сказал Оломов. – Зарядите ружья!
Урядник вдруг посерел. Приказание все ломать и громить прииск до прихода подкрепления было для него неожиданностью. Он было надеялся, что после позавчерашней разминки и ареста Тимошки хищники, которые и не противились особенно, совсем не станут спорить, а начальство не станет затевать побоища. Хищники эти вообще-то казались ему не задиристыми: ночи прошли тихо, казалось бы, должны все покориться.
– А тех, кто ведет промывку, сгоняйте на отдельную поляну, – говорил Телятев.
– Стр-ройся! – выходя, крикнул урядник.
Впереди был огромный табор – может быть, до тысячи народа. «Легко сказать их бить! А если они остервенятся?» – в досаде думал урядник, слушая наставления Телятева.
Вся трудность разгона, все грязное дело ложилось теперь на урядника.
Попов – хитрый кареглазый человек, жилистый и коренастый.
Любимым занятием его было сидение в полицейском управлении в Николаевске. Сидеть умел он особенно, с важностью и достоинством. Он любил читать переводные французские романы и на службу всегда брал с собой книжку.
С юных лет мечтал он служить в полиции. Служба полицейская еще тогда понятна ему была, как сидение у красивой, полосатой будки или на крыльце в форме, с оружием, с усами, в верности начальству, как бы соблюдение самим видом, сидением закона и порядка.
За годы службы Попов привык к приятному бездельничанью.
На Амуре, ниже Софийска, если не считать трех-четырех вольных сел, был мир каторжников, ссыльнопоселенцев, бесправных туземцев, где всякого, кто без формы или без отличий, можно было осадить, обругать, – полицейским было раздолье. Но особенно Попову нравилось находиться в управлении на дежурстве, где все прокурено махоркой, оконца для просителей маленькие, кругом строгости, посетители робеют и, кроме грубых отказов и насмешек, ничего не слышат.
А сейчас душа замерла. Тут столько вольных мужиков! И надо их гнать! Попов всегда ненавидел вольных, и охотно поднес бы каждому плюху-другую. Каждый свободный человек, не арестант и не ссыльнопоселенец, не солдат, казался ему опасным, ненадежным человеком. Но тут их было этакое множество! Тут уж кулак собьешь на половине!
Попов был драчун, но он понимал, что его ждет, если эта ватага рассвирепеет.
Пришла пора отслуживать начальству, расплачиваться за безделье, за сидение в полицейском управлении, за важничание, за всегда сходившие ему издевки. Урядник стал готовиться с досадой, с обидой.
– Если бы верхами! – сквозь зубы процедил он. – А то как их тут взять?
– Пустяки! Как это нельзя взять! – спокойно, словно его это не касалось, ответил Телятев. – Да поживей! И без всяких объявлений идите и ломайте их балаганы, бутарки… Ибалка! Ты живо помоги!
Гиляк сверкнул глазами. Он вдруг с деланным раздражением прикрикнул на Попова:
– Че копаешься?
Попов поспешил. Цепь полицейских и десятских, как называли мужиков, вызванных из табора в помощь полиции, тронулась к прииску.
Телятев усмехнулся вслед Попову. «Сейчас всю свою досаду выместит на мужиках! Зажирел, сукин сын, полицейская собака!»
* * *
Полицейские стали быстро разгонять старателей. С криками, неся на руках детей, вдоль берега побежали женщины. Треск ломаемых балаганов, брань, вопли, плач поднялись над долиной. Мужики не сопротивлялись, патрули подвигались быстро.
– Вот самая-то смута, самое гнездо, – подводя полицейских к балагану староверов, сказал какой-то мужичонка.
Злобно оглядывая толпу, шагал низкорослый урядник. Солдаты подрубили жерди у балагана, и все рухнуло.
– Собирайтесь живо! Эй там, на бутаре! Кончай промывку! – крикнул полицейский.
Мужики столпились, угрюмо глядя, как ломают их табор. Валами подходили вятские, тамбовские, староверы. Толпа густела. Живая стена людей преграждала дальше путь полицейским. Началась перебранка.
Попов видел, что тут, кажется, кладется ему первое препятствие и что сразу же, не теряя времени, надо здесь же его и разбить. Он понимал, что должен пример подать сам.
– Замолчать! – крикнул Попов.
Цепь смело двинулась на мужиков. Оглядывая их испуганными детскими синими глазами, шел, замахиваясь прикладом, румяный молодой солдат, с лицом, перекошенным от ужаса. Он видел, что это обычные люди, крестьяне, как везде, но его уверяли, что это злодеи, и он боялся и ждал какого-то зверства от них.
Урядник зашел в воду и, подойдя к бутарке, схватил Микеху и, размахнувшись, ударил его кулаком по лицу.
Толпа дрогнула.
Из штольни вылез Илья Бормотов. Он с ног до головы перепачкался в глине. Толстым слоем желтой грязи было покрыто лицо его. Он увидел, что мужиков били, толкали, гнали, полицейские и солдаты шли цепью и как бы очищали землю, все ломали, рубили, бросали в реку. На болоте, за редким перелеском виднелась цепь солдат.
– Да что же это, братцы! – вдруг отчаянно завопил какой-то старик. – Гляди, уж и одежду дерут – в реку сбрасывают!
Кто-то сорвал с него старую ватную куртку, и она плыла по быстрой воде.
Илью толкнули в плечо.
– Живо ступай!
Оп было уперся. Развернувши широкую грудь свою, Илья выступил вперед. И как бы радуясь, что промывка закончилась, он подскочил к уряднику и так схватил его, что с полицейского мундира посыпались пуговицы.
– За горло! – захрипел урядник, хотя горла его никто не трогал.
– А хотя бы и за горло! – краснея до корней льняных волос своих, выступил спиртонос Андрюшка. Зажав в кулаке свинчатку, он двинулся под штыки и приклады и сразу же дал такую затрещину одному из полицейских, что тот повалился, как бык на скотобойне.
Подходили солдаты.
– Эй, амурские вояки! – засмеялся Андрюшка. – Они няньками у офицеров служат, казармы строят, рыбу для начальства ловят – у них ружья-сабли можно поотбирать.
– Эй, не трожьте солдат…
– Молодые, еще не битые, полиции не знают! – кричали старики. – Покоритесь, ребята… Отступитесь! – просили они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115