Вот он смеется с кубком в руках. Грациозно склоняется к ее руке, приглашая на танец. Прижимает Винтера к стене, защищая ее. С гордостью представляет ее своим друзьям и семье. Возможно, он по-своему любит ее. Но достаточно ли велика эта любовь, чтобы ее хватило и их будущему ребенку?
Правда состояла в том, что он пугал ее своим взрывным характером, скачками от света к тьме, от муки к радости. Он, казалось, все ощущал гораздо острее, чем обычный мужчина.
Все, кроме ответственности за своего нерожденного ребенка, подумала она, падая на кровать и хмуро глядя в темноту.
Она стукнула кулаком по подушке и попыталась решить, как и когда она сможет простить Оливера.
Он провалился в темноту, где не было ничего, кроме боли. Грудь готова была разорваться, сердце стучало как молот, в голове горело.
Он не слышал ничего, кроме гула собственной крови в ушах, ничего не чувствовал, кроме боли, которая сжимала, сдавливала и трясла его, словно когти хищника беспомощную жертву.
Реальный ход времени не имел значения. Оно отмерялось бешеными ударами сердца и хриплыми, свистящими вдохами.
Значит, смерть, подумал Оливер, и в это мгновение все его мысли смела мучительная волна боли. Ничего больше не существовало, кроме неудержимого беззвучного внутреннего крика. Боль возобладала над всем остальным, и на гребне этой волны он взмыл, словно щепка в океане. Черная пустота вспыхнула огнем: кроваво-красным по краям и ослепительно белым в центре. Оливера окутала сладостная тишина, поглотившая все волнения и тревоги.
Словно из другого пространства и времени, он увидел себя, распутного мошенника, которому ничто и никто не дорог, кроме себя самого и своих удовольствий. Как глупо и нелепо он растратил жизнь. И сейчас, когда он открыл настоящую цель в жизни, когда он понял, что значат для него Ларк и их ребенок, как может быть прекрасна жизнь, она уходит от него, как вода сквозь пальцы.
И больше всего ему было жаль, что Ларк теперь никогда не узнает, каким человеком он мог бы стать.
Боль, словно в отместку за недолгую уступку, вернулась с новой силой. Он чувствовал себя так, будто его скинули с огромной высоты. Воздух со свистом покинул его измученные легкие. Мир вернулся: янтарное небо и плывущие розовые облака, шум воды за кормой и, наконец, испуганный голос.
– Милорд?
Ресницы Оливера дрогнули, и он увидел перед собой красное обветренное лицо и озабоченно сдвинутые брови.
– Бодкин?
– Слава богу, милорд, – сказал моряк. – Мы думали, что вы... умерли.
Оливер обнаружил, что лежит на бархатных подушках, ощутил прохладный речной ветерок и попытался улыбнуться. Его губы посинели, руки и ноги онемели.
–Ерунда, приятель. – Он сделал вдох и закашлялся. – Я немного приболел. Наверно, устрицы, которые я съел сегодня, были несвежими.
Приподнявшись на трясущихся похолодевших руках, он огляделся вокруг. Они плыли по Темзе вниз по течению, направляясь к южному берегу. Гребцы смотрели на Оливера как на привидение.
– Хотите, мы отвезем вас домой, милорд?
– Пока нет. – Его мысли путались, и он еще не вполне очнулся от странного состояния, в котором находился мгновение назад. – Мы вернемся, когда стемнеет. И моя жена не должна знать о том, что здесь произошло. Поклянитесь.
– Конечно, милорд. – Гребцы закивали головами.
Оливер догадывался, что выглядит, как вернувшийся из преисподней. К тому же он был совершенно без сил. Ларк испугается, если...
План созрел в его голове, гадкий и лживый, как шепот куртизанки.
Когда звон колоколов над городом возвестил о наступлении полуночи, дверь в комнату резко распахнулась, и Ларк услышала пьяный голос Оливера:
– Мне нужно еще вина!
От движения воздуха огонь в камине ярко вспыхнул, и на мгновение Оливер предстал словно в золотом сиянии. Ларк увидела взлохмаченные волосы, расстегнутый сюртук. Забыв о своем решении быть терпеливой и простить Оливера, она рассерженно подошла к нему и остановилась в нескольких шагах.
– Тебе не нужно больше вина, – твердо сказала она, глядя в его мутные раскрасневшиеся глаза. – Судя по запаху, ты выпил его предостаточно, к тому же оно было не самого хорошего качества.
Тогда дай мне хорошего вина, чтобы прочистить глотку.
Покачиваясь, он подошел к столу. Расстегнутые полы сюртука развевались, как сломанные крылья. К ботинкам налипла грязь лондонских улиц, рубаха вылезла из штанов. Он потерял шляпу, и спутанные золотистые пряди волос торчали во все стороны.
Никто, с возмущением подумала Ларк, в подобном состоянии не выглядел бы так красиво. Оливер был красив даже пьяный.
Оливер заглянул в кувшин, стоящий на столе, и нахмурился.
– Немного осталось.
Ларк решительно направилась к нему.
–Тебе больше не нужно пить. Тебе нужно в постель.
Оливер схватил ее за руку и притянул к себе.
– Да. В постель. Мы...
– Оливер! – Ларк в ужасе попятилась назад. От него пахло дешевыми духами. Приторный густой запах женщины, какой-нибудь Клариссы или Рози.
Он протянул к ней руки с видом воплощенной невинности.
– Что-то не так?
– От тебя пахнет женскими духами!
– Ну это же лучше, чем запах дешевого вина. Ларк в ужасе смотрела на его пепельно-серое,измученное, но все равно красивое лицо. Жгучий комок рыданий сжал ей горло. Призвав на помощь весь свой многолетний опыт, она с трудом сдержала чуть не хлынувшие слезы.
– Ты мне отвратителен, – с гневом произнесла она. – Как ты посмел отправиться кутить в тот день, когда узнал, что станешь отцом? Ты говорил, что хочешь ребенка, но это были только слова. Пустые, никчемные слова. На самом деле ты испугался, не так ли, Оливер?
Она привыкла быть сдержанной, но нахлынувший на нее поток чувств нелегко было сдержать. Она вдруг поняла, что не хочет его любить, потому что он сводит ее с ума. Она должна сейчас же оставить его, дав гневу вытеснить в ней любовь, чтобы защититься от боли.
Но доводы рассудка не всегда встречают отклик в сердце.
– Почему ты не можешь вести себя как... как муж? – строго спросила она, стыдясь визгливых ноток в собственном голосе. – Почему ты не можешь быть... быть...
– Человеком, которого ты смогла бы полюбить? – едко спросил Оливер.
– Я не это хотела сказать. – Но, к своему ужасу, Ларк поняла, что невольно солгала. – Я хотела, чтобы ты сказал мне, что будешь любить нашего ребенка. Не той легкой, насмешливой любовью, которая приходит и уходит, как морской прилив, а искренне и глубоко. Ты можешь так?
– Если в твоей голове родился такой вопрос, Ларк, то и я начинаю сомневаться.
Отчаяние опалило ее, словно пламя.
Ты никогда не повзрослеешь! Никогда не возьмешь на себя ответственность за семью и детей. Твои обещания ничего не стоят!
В отчаянии она схватила глиняный кувшин. Он выпал из рук, упал на пол и разлетелся на куски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Правда состояла в том, что он пугал ее своим взрывным характером, скачками от света к тьме, от муки к радости. Он, казалось, все ощущал гораздо острее, чем обычный мужчина.
Все, кроме ответственности за своего нерожденного ребенка, подумала она, падая на кровать и хмуро глядя в темноту.
Она стукнула кулаком по подушке и попыталась решить, как и когда она сможет простить Оливера.
Он провалился в темноту, где не было ничего, кроме боли. Грудь готова была разорваться, сердце стучало как молот, в голове горело.
Он не слышал ничего, кроме гула собственной крови в ушах, ничего не чувствовал, кроме боли, которая сжимала, сдавливала и трясла его, словно когти хищника беспомощную жертву.
Реальный ход времени не имел значения. Оно отмерялось бешеными ударами сердца и хриплыми, свистящими вдохами.
Значит, смерть, подумал Оливер, и в это мгновение все его мысли смела мучительная волна боли. Ничего больше не существовало, кроме неудержимого беззвучного внутреннего крика. Боль возобладала над всем остальным, и на гребне этой волны он взмыл, словно щепка в океане. Черная пустота вспыхнула огнем: кроваво-красным по краям и ослепительно белым в центре. Оливера окутала сладостная тишина, поглотившая все волнения и тревоги.
Словно из другого пространства и времени, он увидел себя, распутного мошенника, которому ничто и никто не дорог, кроме себя самого и своих удовольствий. Как глупо и нелепо он растратил жизнь. И сейчас, когда он открыл настоящую цель в жизни, когда он понял, что значат для него Ларк и их ребенок, как может быть прекрасна жизнь, она уходит от него, как вода сквозь пальцы.
И больше всего ему было жаль, что Ларк теперь никогда не узнает, каким человеком он мог бы стать.
Боль, словно в отместку за недолгую уступку, вернулась с новой силой. Он чувствовал себя так, будто его скинули с огромной высоты. Воздух со свистом покинул его измученные легкие. Мир вернулся: янтарное небо и плывущие розовые облака, шум воды за кормой и, наконец, испуганный голос.
– Милорд?
Ресницы Оливера дрогнули, и он увидел перед собой красное обветренное лицо и озабоченно сдвинутые брови.
– Бодкин?
– Слава богу, милорд, – сказал моряк. – Мы думали, что вы... умерли.
Оливер обнаружил, что лежит на бархатных подушках, ощутил прохладный речной ветерок и попытался улыбнуться. Его губы посинели, руки и ноги онемели.
–Ерунда, приятель. – Он сделал вдох и закашлялся. – Я немного приболел. Наверно, устрицы, которые я съел сегодня, были несвежими.
Приподнявшись на трясущихся похолодевших руках, он огляделся вокруг. Они плыли по Темзе вниз по течению, направляясь к южному берегу. Гребцы смотрели на Оливера как на привидение.
– Хотите, мы отвезем вас домой, милорд?
– Пока нет. – Его мысли путались, и он еще не вполне очнулся от странного состояния, в котором находился мгновение назад. – Мы вернемся, когда стемнеет. И моя жена не должна знать о том, что здесь произошло. Поклянитесь.
– Конечно, милорд. – Гребцы закивали головами.
Оливер догадывался, что выглядит, как вернувшийся из преисподней. К тому же он был совершенно без сил. Ларк испугается, если...
План созрел в его голове, гадкий и лживый, как шепот куртизанки.
Когда звон колоколов над городом возвестил о наступлении полуночи, дверь в комнату резко распахнулась, и Ларк услышала пьяный голос Оливера:
– Мне нужно еще вина!
От движения воздуха огонь в камине ярко вспыхнул, и на мгновение Оливер предстал словно в золотом сиянии. Ларк увидела взлохмаченные волосы, расстегнутый сюртук. Забыв о своем решении быть терпеливой и простить Оливера, она рассерженно подошла к нему и остановилась в нескольких шагах.
– Тебе не нужно больше вина, – твердо сказала она, глядя в его мутные раскрасневшиеся глаза. – Судя по запаху, ты выпил его предостаточно, к тому же оно было не самого хорошего качества.
Тогда дай мне хорошего вина, чтобы прочистить глотку.
Покачиваясь, он подошел к столу. Расстегнутые полы сюртука развевались, как сломанные крылья. К ботинкам налипла грязь лондонских улиц, рубаха вылезла из штанов. Он потерял шляпу, и спутанные золотистые пряди волос торчали во все стороны.
Никто, с возмущением подумала Ларк, в подобном состоянии не выглядел бы так красиво. Оливер был красив даже пьяный.
Оливер заглянул в кувшин, стоящий на столе, и нахмурился.
– Немного осталось.
Ларк решительно направилась к нему.
–Тебе больше не нужно пить. Тебе нужно в постель.
Оливер схватил ее за руку и притянул к себе.
– Да. В постель. Мы...
– Оливер! – Ларк в ужасе попятилась назад. От него пахло дешевыми духами. Приторный густой запах женщины, какой-нибудь Клариссы или Рози.
Он протянул к ней руки с видом воплощенной невинности.
– Что-то не так?
– От тебя пахнет женскими духами!
– Ну это же лучше, чем запах дешевого вина. Ларк в ужасе смотрела на его пепельно-серое,измученное, но все равно красивое лицо. Жгучий комок рыданий сжал ей горло. Призвав на помощь весь свой многолетний опыт, она с трудом сдержала чуть не хлынувшие слезы.
– Ты мне отвратителен, – с гневом произнесла она. – Как ты посмел отправиться кутить в тот день, когда узнал, что станешь отцом? Ты говорил, что хочешь ребенка, но это были только слова. Пустые, никчемные слова. На самом деле ты испугался, не так ли, Оливер?
Она привыкла быть сдержанной, но нахлынувший на нее поток чувств нелегко было сдержать. Она вдруг поняла, что не хочет его любить, потому что он сводит ее с ума. Она должна сейчас же оставить его, дав гневу вытеснить в ней любовь, чтобы защититься от боли.
Но доводы рассудка не всегда встречают отклик в сердце.
– Почему ты не можешь вести себя как... как муж? – строго спросила она, стыдясь визгливых ноток в собственном голосе. – Почему ты не можешь быть... быть...
– Человеком, которого ты смогла бы полюбить? – едко спросил Оливер.
– Я не это хотела сказать. – Но, к своему ужасу, Ларк поняла, что невольно солгала. – Я хотела, чтобы ты сказал мне, что будешь любить нашего ребенка. Не той легкой, насмешливой любовью, которая приходит и уходит, как морской прилив, а искренне и глубоко. Ты можешь так?
– Если в твоей голове родился такой вопрос, Ларк, то и я начинаю сомневаться.
Отчаяние опалило ее, словно пламя.
Ты никогда не повзрослеешь! Никогда не возьмешь на себя ответственность за семью и детей. Твои обещания ничего не стоят!
В отчаянии она схватила глиняный кувшин. Он выпал из рук, упал на пол и разлетелся на куски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61