Он положил ее на кровать. – Любовь моя, в этом нет необходимости. От тихого низкого голоса Оливера у нее по коже пошли мурашки. Она почувствовала странное удовольствие от возможности сдаться ему вот так просто, отбросив привычное желание контролировать себя.
Оливер с ловкостью горничной принялся раздевать ее, и Ларк все глубже и глубже стала погружаться в водоворот чувств, постепенно высвобождаясь из-под власти рассудка. В этот раз она сама хотела сдаться. Полностью.
Она ощутила, как утренний ветерок из раскрытого окна пробежал по ее телу, по груди, животу и ногам. Это, подумала она, глядя, как он сбрасывает одежду, и есть истинное доверие – отдать всю себя, ничего не требуя взамен. И это ничуть не испугало ее. Раньше, когда Оливер занимался с ней любовью, он был попеременно то мрачно-сосредоточен, то беззаботно-весел. На этот раз все было по-другому. Он будто повернулся к свету другой своей гранью, которую она раньше никогда не видела. Оливер наклонился и крепко поцеловал ее, его губы были теплыми и влажными, как лепестки лилии, расцветшей на пруду. Его руки, словно крылья птицы, скользили по ее груди, кружа над каждой из них снова и снова, пока в Ларк не проснулось знакомое томительное чувство. Он поднял голову, чтобы перевести дыхание, затем поцеловал ей грудь. Потом спустился ниже, нежно лаская губами и пальцами едва заметно увеличившийся живот.
– Не понимаю, как я мог не заметить, – прошептал он. – Сейчас я это ясно вижу. Свершилось чудо, Ларк, а я, как слепой нищий, прошел мимо.
– Я прятала его, – призналась Ларк, перебирая пальцами шелковистые волосы на голове Оливера. – Потому что боялась.
Оливер повернул голову, чтобы прижаться губами к ее ладоням. Он продолжал целовать Ларк, понимая, что свернутая пружина желания внутри ее ждет возможности развернуться. Он раздвинул руками ей бедра и раскрыл лепестки ее женского тайника сначала для пальцев, а потом, к ее удивлению, для своих губ. От ошеломительного удовольствия у Ларк застучало в висках, а пружина сжималась все туже, пока вдруг не распрямилась, словно птица взлетела в небо.
Ларк парила над землей, и Оливер был с нею. Она слышала его голос, но не могла разобрать слова, да это и не имело значения. Она не знала, как долго длилось это блаженство.
– Ты... – нарушил молчание Оливер, и Ларкуслышала в его голосе тревогу. – Я не потревожил тебя? Я имею в виду ребенка.
Она улыбнулась его неловкому вопросу и погладила пальцами золотисто-коричневые волосы у него на груди.
– Все хорошо. Молчи.
Он взял пальцами ее подбородок и повернул к себе.
– Значит, ты это тоже чувствовала? Французы называют это «маленькая смерть».
Ларк в изнеможении вздохнула, сердце ее все еще гулко билось.
– Нет, это совсем не похоже на смерть. Ты дарил мне удовольствие много раз, Оливер. Но в это утро ты подарил мне саму жизнь.
Он улыбнулся своей милой полупечальной улыбкой.
Усталость теплой волной охватила Ларк, и веки ее опустились.
– Мой ребенок своеволен, как и его отец, – пояснила она. – Он требует, чтобы я подчинялась. Сейчас он приказывает мне спать, хотя я больше всего на свете хочу оставаться с тобой.
– Спи, спи, – сказал Оливер нарочито приказным тоном. – У нас будет много времени для разговоров. Потом.
– Потом, – прошептала Ларк. – Потом я, возможно, покажу тебе, что могу заниматься любовью так же ловко, как и ты.
– Ловлю вас на слове, мадам, – рассмеялся Оливер.
Его разбудил неясный стук и странное скрежетание. Очнувшись от сладостного сна, Оливер не сразу понял, откуда исходят эти звуки и который сейчас час.
Прогоняя остатки сна, он обнаружил, что они с Ларк проспали целый день. Сумерки – таинственный рассвет ночи – окрасили клочок неба, который был виден ему через окно, в темно-синий цвет.
Осторожно, чтобы не потревожить Ларк, Оливер поднялся с постели. Ее волосы, словно шелк, скользнули по его обнаженной груди.
Она спала так сладко. Ее хрупкая фигурка пробудила в нем нежность и желание завоевать не только любовь, но и уважение Ларк. Он должен стать достойным лучшей женщины Англии. Осторожно прикрыв обнаженное плечо Ларк, Оливер встал и оделся.
В этот момент дверь внезапно распахнулась, и в комнату ввалились солдаты с факелами в руках.
Повинуясь инстинкту, Оливер выхватил из ножен шпагу, которая лежала возле кровати.
– Оливер де Лэйси, – раздался хриплый, не терпящий возражения голос.
Свет факелов осветил говорящего, и Оливер по одежде узнал непрошеных гостей. Это были люди епископа Боннера.
Он был уверен, что у него в запасе больше времени. Ричард Спайд еще не успел отплыть далеко.
– Я Оливер де Лэйси, лорд Уимберли, – произнес он ледяным голосом, не скрывая раздражения. – Если у вас ко мне дело, обождите в холле внизу. Я приму вас.
Ларк тихо зевнула. Он сделал ей за спиной знак рукой, чтобы она лежала смирно.
Солдаты не собирались уходить.
–Вы должны пойти с нами, – сказал ихпредводитель.
Оливер презрительно улыбнулся.
– Я польщен приглашением, – произнес он. Затем с быстротой молнии выхватил шпагу и приставил ее кончик к горлу главаря.
Солдат скосил глаза на лезвие.
– Милорд...
– Я сказал, – повторил Оливер, – ты и твои люди пусть обождут внизу.
Солдат неуверенно попятился назад. Остальные уже толпились у дверей.
Затем словно из ничего появилась рука в черной перчатке и отодвинула кончик шпаги в сторону.
– Зачем проливать кровь, когда игра только начинается, – произнес до ужаса знакомый голос.
Оливер услышал, как скрипнула кровать, и понял, что Ларк села. Из-за спин солдат вышла фигура, завернутая в черный плащ.
Оливер опустил шпагу.
– Винтер. Вот так встреча. Теперь все становится на свои места.
15
Ему никогда не забыть тот вздох, который вырвался из груди Ларк, когда она поняла, что их предали.
Это был всхлип, легкий и воздушный, как ветерок, и вместе с тем полный смертельного отчаяния. В это мгновение, прежде чем Винтер успел сказать хоть слово, она уже все поняла.
Она поняла, как и Оливер, что хрупкое сокровище их любви, все невыразимое блаженство, которые они наконец обрели, будут сейчас разрушены.
Кто-то взял шпагу из безжизненных рук Оливера. Он не сопротивлялся, потому что острие стали больше не могло ему помочь. Он обернулся и, не взглянув на Ларк, задернул полог. Затем посмотрел в глаза Винтеру.
– Тебя при дворе учили таким манерам – нарушать неприкосновенность жилища? – спросил он ледяным, чуть дрожащим от бешенства голосом.
Лицо Винтера осталось невозмутимым, словно у каменного изваяния.
– Милорд, вы и ваша жена потеряли все права на неприкосновенность, когда стали предателями.
– Предателями! Боже правый, с чего ты взял?
– И еретиками, – добавил Винтер.
Оливер ясно понимал, что беззащитен перед вооруженными солдатами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61