Поначалу он вел себя язвительно, требуя, чтобы его мучители ответили за все злодеяния. Но игры с палачами быстро наскучили ему.
Теперь он спокойно ждал начала очередных пыток. Он должен их выдержать. Какая горькая ирония! Раньше мысль о смерти никогда не волновала его. Теперь же он должен ее победить. Ради Ларк.
Оливер не знал, день сейчас или ночь, потому что в камере не было окна. У него подкашивались ноги, но, прикованный к стене, он не мог упасть на пол. Вспомнился Иисус Христос, распятый на кресте. Но по мере того, как Оливер все глубже погружался в небытие, перед его мысленным взором возникал не лик Иисуса, а лицо Ларк.
Скрипнули ржавые петли, низкая дверь распахнулась, и в камеру вошел человек, окруженный телохранителями.
– Его святейшество епископ Эдмунд Боннер, – объявил один из солдат, глядя прямо перед собой.
Вперед вышел мужчина, облаченный в черно-красную мантию. Оливер с трудом открыл глаза и посмотрел на него.
Казалось странным, что человек, прославившийся своей свирепой жестокостью, имел столь заурядную внешность. У него было грубое багровое лицо, делавшее его похожим на портового грузчика. Равнодушные карие глаза, которые сейчас изучающе разглядывали обнаженную, покрытую шрамами грудь Оливера, могли принадлежать кому угодно. Боннера можно было принять за фермера, который привез на рынок свой товар, торговца скобяными изделиями, моряка или учетчика грузов в Грейвсенде.
Тем не менее этот ничем внешне не примечательный человек был повинен в смертях и пытках многих людей, и это делало его страшнее дьявола.
Боннер медленно обошел вокруг Оливера.
– Я сам был заключенным. И не раз. Сначала в Маршалси, а затем прямо здесь, в Тауэре.
– Вас привела сюда ностальгия? – язвительно спросил Оливер.
Боннер остановился и внезапно ударил его по лицу. Оливер не издал ни звука.
– Милорд, – продолжал епископ, – мне сказали, что вы так и не облегчили свою душу признанием в ереси и не прониклись истинной верой.
–Скажите мне, это истинная вера осуждает невиновных на смерть? – охрипшим голосом произнес Оливер.
–Виноват или нет, – сурово заметил Боннер, – зависит от того, с какой стороны смотреть. А здесь в расчет принимается только моя точка зрения. Я могу...
–Можешь отправляться к черту, – со злостью бросил Оливер и сам удивился своим словам. Год назад он плакал и умолял о пощаде. Сейчас же, замученный до полусмерти, он ничего не боялся.
Он вспомнил о Ларк, и его сердце наполнилось любовью.
–Это вашепоследнее слово, милорд?– спросил Боннер.
– Да.
Боннер прикрыл глаза. Потом кивком головы указал солдатам на дверь.
– Может быть, вы еще перемените свое решение, – сказал Боннер.
На мясистом лице епископа застыло предвкушение удовольствия.
В жаровне взорвался уголек и, рассыпая вокруг искры, выпал на пол. Заслышав шум у дверей, Оливер поднял глаза. У него чуть не остановилось сердце.
– Ларк, – прошептал он.
Она не отрываясь смотрела на Оливера. На ее бледном лице застыл ужас. На Ларк был теплый плащ с капюшоном.
«Должно быть, наступила осень», – отметилОливер.
В этот момент он увидел себя ее глазами. Его обнаженное по пояс тело сплошь было покрыторанами, грудь и плечи сковывали цепи, на коже выступил холодный пот. Волосы, отросшие за время заключения, неопрятными прядями падали на плечи.
Придя в себя от изумления, Оливер рванулся было навстречу Ларк, но холодное железо наручников больно впилось ему в руки.
– Освободите его, – нарушил молчание Боннер.
Когда надзиратель, позвякивая ключами, снял с Оливера наручники, ему пришлось собрать все силы, чтобы не упасть. Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону, и следил затуманенным взглядом, как Боннер и надзиратель покидают камеру.
Дверь с гулким стуком закрылась. Ларк бросилась к Оливеру. Крик муки сорвался с ее губ. Она прижалась к его груди, не замечая грязи и крови на его теле.
–Садись, любовь моя, – сказала она, и они вместе опустились на пол. Оливеру казалось, что каждый его сустав объят пламенем, и он стиснул зубы, чтобы не закричать. Ларк, перехватив его взгляд, прошептала:
–Я ощущаю каждую из твоих ран, словно они мои. – Она осторожно коснулась губами его плеча.
– Ах, Ларк. – Они прижались друг к другу и сидели молча, потому что их взгляды и сердца сказали больше, чем могли произнести губы.
–Ты все такая же и вместе с тем другая, – наконец произнес он. – Когда мы впервые встретились, ты была упрямым, своенравным и до ужаса правильным маленьким человечком. Она попыталась засмеяться.
–Я подозреваю, что была такой для отвода глаз.
– Ты просто не верила в себя. – Он понизил голос на случай, если люди Боннера подслушивали их. – Я видел, как ты сражалась с разбойником, спасала осужденных на казнь, давала принцессе Елизавете урок скромности и даже не подозревала, что совершаешь геройский поступок.
Он обнял ее за плечи. Сколько раз он в мечтах обнимал ее!
– А теперь посмотри на себя. – Он старался говорить с улыбкой. – Спокойная, уверенная в себе.
–В таком случае внешность обманчива, – грустно призналась Ларк.
Он притянул ее и крепко сжал в объятиях. Она пахла свежестью, словно весенний цветок.
Когда-то женщины существовали для него как забава, как средство для удовлетворения физической потребности. Так было, пока не появилась Ларк. Она изменила его жизнь, с ней он узнал, что такое настоящая любовь. Он узнал цену этой любви. Высокую цену.
– Почему ты улыбаешься? – спросила Ларк, нежно проводя пальцем по его щеке.
– Я вспомнил, как первый раз попытался заняться с тобой любовью. До этого я никогда не получал отказа.
Она открыла рот, словно собиралась извиниться, но он не дал ей говорить.
– Ты была права, когда отказала мне. Я должен был заслужить тебя. – Оливер заглянул ей в глаза, и ему показалось, что она сейчас заплачет.
–Я нашла письмо. То, которое ты написал нашему ребенку.
Он затаил дыхание.
– И что?
– Если бы я не любила тебя так сильно...
– Любила меня? Но ты говорила...
– Я была не права. – Голос ее дрогнул. – Я считала себя умной. Я могла цитировать Библию так же легко, как вязать или ткать. – Она судорожно вздохнула. – Но я была не готова любить.
– Скажи это еще раз, Ларк.
– Я люблю тебя!
–Ты говорила, что я лживый и мелочный. Что я не способен любить всем сердцем.
– Это я не способна, – сказала Ларк. – Я хотела, чтобы ты переменился. Стал серьезным, рассудительным, таким, как все. А теперь я поняла, что люблю тебя потому, что ты – это ты. Потому что ты смеешься, дразнишь, бросаешь вызов общепринятым нормам. Потому что у тебя есть то, чего у меня нет. Я люблю тебя, Оливер де Лэй-си. Я люблю тебя каждой частичкой моей души, в которой больше не остается места для сомнений. А теперь скажи, почему ты скрывал от меня, что болен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Теперь он спокойно ждал начала очередных пыток. Он должен их выдержать. Какая горькая ирония! Раньше мысль о смерти никогда не волновала его. Теперь же он должен ее победить. Ради Ларк.
Оливер не знал, день сейчас или ночь, потому что в камере не было окна. У него подкашивались ноги, но, прикованный к стене, он не мог упасть на пол. Вспомнился Иисус Христос, распятый на кресте. Но по мере того, как Оливер все глубже погружался в небытие, перед его мысленным взором возникал не лик Иисуса, а лицо Ларк.
Скрипнули ржавые петли, низкая дверь распахнулась, и в камеру вошел человек, окруженный телохранителями.
– Его святейшество епископ Эдмунд Боннер, – объявил один из солдат, глядя прямо перед собой.
Вперед вышел мужчина, облаченный в черно-красную мантию. Оливер с трудом открыл глаза и посмотрел на него.
Казалось странным, что человек, прославившийся своей свирепой жестокостью, имел столь заурядную внешность. У него было грубое багровое лицо, делавшее его похожим на портового грузчика. Равнодушные карие глаза, которые сейчас изучающе разглядывали обнаженную, покрытую шрамами грудь Оливера, могли принадлежать кому угодно. Боннера можно было принять за фермера, который привез на рынок свой товар, торговца скобяными изделиями, моряка или учетчика грузов в Грейвсенде.
Тем не менее этот ничем внешне не примечательный человек был повинен в смертях и пытках многих людей, и это делало его страшнее дьявола.
Боннер медленно обошел вокруг Оливера.
– Я сам был заключенным. И не раз. Сначала в Маршалси, а затем прямо здесь, в Тауэре.
– Вас привела сюда ностальгия? – язвительно спросил Оливер.
Боннер остановился и внезапно ударил его по лицу. Оливер не издал ни звука.
– Милорд, – продолжал епископ, – мне сказали, что вы так и не облегчили свою душу признанием в ереси и не прониклись истинной верой.
–Скажите мне, это истинная вера осуждает невиновных на смерть? – охрипшим голосом произнес Оливер.
–Виноват или нет, – сурово заметил Боннер, – зависит от того, с какой стороны смотреть. А здесь в расчет принимается только моя точка зрения. Я могу...
–Можешь отправляться к черту, – со злостью бросил Оливер и сам удивился своим словам. Год назад он плакал и умолял о пощаде. Сейчас же, замученный до полусмерти, он ничего не боялся.
Он вспомнил о Ларк, и его сердце наполнилось любовью.
–Это вашепоследнее слово, милорд?– спросил Боннер.
– Да.
Боннер прикрыл глаза. Потом кивком головы указал солдатам на дверь.
– Может быть, вы еще перемените свое решение, – сказал Боннер.
На мясистом лице епископа застыло предвкушение удовольствия.
В жаровне взорвался уголек и, рассыпая вокруг искры, выпал на пол. Заслышав шум у дверей, Оливер поднял глаза. У него чуть не остановилось сердце.
– Ларк, – прошептал он.
Она не отрываясь смотрела на Оливера. На ее бледном лице застыл ужас. На Ларк был теплый плащ с капюшоном.
«Должно быть, наступила осень», – отметилОливер.
В этот момент он увидел себя ее глазами. Его обнаженное по пояс тело сплошь было покрыторанами, грудь и плечи сковывали цепи, на коже выступил холодный пот. Волосы, отросшие за время заключения, неопрятными прядями падали на плечи.
Придя в себя от изумления, Оливер рванулся было навстречу Ларк, но холодное железо наручников больно впилось ему в руки.
– Освободите его, – нарушил молчание Боннер.
Когда надзиратель, позвякивая ключами, снял с Оливера наручники, ему пришлось собрать все силы, чтобы не упасть. Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону, и следил затуманенным взглядом, как Боннер и надзиратель покидают камеру.
Дверь с гулким стуком закрылась. Ларк бросилась к Оливеру. Крик муки сорвался с ее губ. Она прижалась к его груди, не замечая грязи и крови на его теле.
–Садись, любовь моя, – сказала она, и они вместе опустились на пол. Оливеру казалось, что каждый его сустав объят пламенем, и он стиснул зубы, чтобы не закричать. Ларк, перехватив его взгляд, прошептала:
–Я ощущаю каждую из твоих ран, словно они мои. – Она осторожно коснулась губами его плеча.
– Ах, Ларк. – Они прижались друг к другу и сидели молча, потому что их взгляды и сердца сказали больше, чем могли произнести губы.
–Ты все такая же и вместе с тем другая, – наконец произнес он. – Когда мы впервые встретились, ты была упрямым, своенравным и до ужаса правильным маленьким человечком. Она попыталась засмеяться.
–Я подозреваю, что была такой для отвода глаз.
– Ты просто не верила в себя. – Он понизил голос на случай, если люди Боннера подслушивали их. – Я видел, как ты сражалась с разбойником, спасала осужденных на казнь, давала принцессе Елизавете урок скромности и даже не подозревала, что совершаешь геройский поступок.
Он обнял ее за плечи. Сколько раз он в мечтах обнимал ее!
– А теперь посмотри на себя. – Он старался говорить с улыбкой. – Спокойная, уверенная в себе.
–В таком случае внешность обманчива, – грустно призналась Ларк.
Он притянул ее и крепко сжал в объятиях. Она пахла свежестью, словно весенний цветок.
Когда-то женщины существовали для него как забава, как средство для удовлетворения физической потребности. Так было, пока не появилась Ларк. Она изменила его жизнь, с ней он узнал, что такое настоящая любовь. Он узнал цену этой любви. Высокую цену.
– Почему ты улыбаешься? – спросила Ларк, нежно проводя пальцем по его щеке.
– Я вспомнил, как первый раз попытался заняться с тобой любовью. До этого я никогда не получал отказа.
Она открыла рот, словно собиралась извиниться, но он не дал ей говорить.
– Ты была права, когда отказала мне. Я должен был заслужить тебя. – Оливер заглянул ей в глаза, и ему показалось, что она сейчас заплачет.
–Я нашла письмо. То, которое ты написал нашему ребенку.
Он затаил дыхание.
– И что?
– Если бы я не любила тебя так сильно...
– Любила меня? Но ты говорила...
– Я была не права. – Голос ее дрогнул. – Я считала себя умной. Я могла цитировать Библию так же легко, как вязать или ткать. – Она судорожно вздохнула. – Но я была не готова любить.
– Скажи это еще раз, Ларк.
– Я люблю тебя!
–Ты говорила, что я лживый и мелочный. Что я не способен любить всем сердцем.
– Это я не способна, – сказала Ларк. – Я хотела, чтобы ты переменился. Стал серьезным, рассудительным, таким, как все. А теперь я поняла, что люблю тебя потому, что ты – это ты. Потому что ты смеешься, дразнишь, бросаешь вызов общепринятым нормам. Потому что у тебя есть то, чего у меня нет. Я люблю тебя, Оливер де Лэй-си. Я люблю тебя каждой частичкой моей души, в которой больше не остается места для сомнений. А теперь скажи, почему ты скрывал от меня, что болен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61