А мой народ учит.
Эван замолчал. Касильда была права. Она была вооружена не хуже воина, начиная от ножа с костяной рукояткой, что был засунут в висевшие на поясе ножны, и кончая отравленными дротиками, привязанными к голени.
– А ты не боишься идти в Номбре-де-Диос? – спросил он.
– Я бы не пошла, если бы боялась.
– А если кто-нибудь узнает тебя?
– Никто меня не узнает. Мой хозяин всегда держал меня в доме, взаперти.
– А что, если он узнает тебя?
– Не узнает, – она придержала ветку, чтобы он мог пройти. Эван услышал близкое журчание падающей воды, это позволило ему предположить, что они вышли к притоку реки Чагрес.
– Почему ты так уверена? – не унимался он.
– Потому что он мертв.
Взяв Эвана за руку, Касильда вывела его на зеленую поляну, где ручей впадал в маленькое озеро, берега которого ярким взрывом красок густо покрывали цветы с мясистыми лепестками.
– Мертв? Ты уверена? – продолжал беспокоиться Эван.
– Да, – Касильда положила узелок на землю. – Я убила его.
Эван лежал в гамаке, надвинув на лицо шляпу. Укромное место было уже окутано покровом сумерек, лягушки возбужденно квакали, приветствуя приближение ночи. Касильда и он уже подкрепились скромным ужином, состоявшим из маисовых лепешек, орехов и ягод. Эван делал вид, что спит, на самом же деле из-под полей шляпы он наблюдал за Касильдой и размышлял о ее словах.
Когда Касильда призналась, что убила своего хозяина, Эван не заметил на лице женщины ни малейшего сожаления. Очевидно, лишить жизни испанца для нее было не большим преступлением, чем свернуть голову курице. Не замечая его внимания, она сидела на корточках на земле и рылась в своей поклаже.
Да, она убила человека, но можно ли ее назвать убийцей?
В Старом свете принято считать индейцев и африканцев жестокими бесчувственными созданиями, способными только на исключительно слепую преданность своему племени. Многие уверены, что они совокупляются без любви, убивают без пощады, что они живут и имеют такое же понятие о добродетели, как волчья стая.
Но Эван мог убедиться, что это неправда. Он видел воина-кимаруна, убаюкивающего колыбельной своего малыша; он видел, что мужа и жену связывали узы любви; видел охотника, делившегося добычей с немощной старухой.
Касильда принадлежала к народу, которому жизнь нанесла немало ударов. Но это не сделало ее менее человечной. Душа Касильды, пережившей рабство и потерю детей, не очерствела от страданий. Единственный след, оставшийся у нее от пережитого горя – шрам на щеке. И все же мысль о том, что Касильда убила человека, не давала Эвану покоя. С такой же настойчивостью росла в нем и привязанность к ней.
Не замечая пристального взгляда Эвана, Касильда достала из узла платье и встряхнула его. Платье простого покроя было сшито из грубой материи и сильно поношено. Сердце Эвана сжалось, он понял, что это одежда рабыни. Завтра, в городе, она будет играть роль его рабыни. Женщина пробурчала под нос какое-то незнакомое слово, и Эван понял, что она разделяет его отношение к этому тряпью.
Касильда бросила одежду на низкий куст и потянулась. Надетое на ней мягкое платье из оленьей кожи натянулось на груди. Увидев ее тугую коричневую шею, Эван едва не застонал. Ее вид вызвал в нем волну теплой истомы, мышцы его напряглись, и он почувствовал себя не слишком комфортно. Опустив руки, женщина направилась к нему.
– Я собираюсь искупаться в ручье, – объявила она.
Эван сдвинул шляпу вверх.
– Как ты узнала, что я не сплю?
Она открыто смотрела на то место, где топорщились его узкие брюки.
– О, – выдохнул он, сморщившись, и подтянул – одну ногу.
– Почему ты идешь купаться? В моей стране считается, что это вредит здоровью.
– От купания еще никто не умирал. Если хочешь, пошли со мной, – сказала она и отвернулась.
– Не хочу, – бросил он вслед.
Она снова стояла к нему лицом, развязывая шнуровку незамысловатого платья.
– Почему?
– Потому что у меня могут появиться еще и другие желания.
Она пожала плечами, сбросила платье и вошла в воду пониже каскада.
– Поступай как знаешь.
Эван при виде ее запрокинутой головы с закрытыми глазами, обнаженного тела, поблескивающего капельками ключевой воды, едва не взорвался. Этого вынести он не мог и через несколько минут ухнулся в водоем рядом с Касильдой. Ноги ощутили каменистое дно и приятное течение чистого потока. Она открыла глаза:
– Я думала, ты не будешь купаться.
– А, они у меня все равно появились.
– Что появилось?
– «Другие» желания.
– Черт возьми, когда же ты расскажешь мне, что это такое?
Эван нырнул в воду и появился впереди, он обнял ее, любуясь гибким крепким телом, сложившимися в беззвучное «о» губами, огромными, мерцающими как звезды, глазами.
– Лучше я покажу тебе, кара, – он склонился к ее губам.
– Я раньше не видел вас в городе, сеньор, – сказал Родриго незнакомцу. – Интересно, почему?
Действительно, почему? Мысли Энни совпали с вопросом Родриго. Они сидели в присутственном месте на первом этаже виллы. Комната с толстыми стенами, обдуваемая морским бризом, врывающимся в открытые окна, служила местом, где проходил прием людей, прибывающих по разным делам.
Сидя за маленьким письменным столом, Энни изучающе разглядывала посетителя. Его одежда была изношенной, но чистой. Отказавшись от модных, но не практичных панталон, посетитель был одет в черные кожаные брюки и высокие сапоги. Белый жакет подчеркивал широкие плечи. Ладно сложенное тело не требовало дополнительного оформления. Лениво вертя в руках шляпу, человек сказал:
– Я только что приехал в Номбре-де-Диос, дон Родриго. Меня зовут Артуро Рэйес.
«Обычное имя», – Энни обмакнула перо в чернила и записала его рядом с сегодняшней датой. Рука ее двигалась словно чужая. Артуро Рэйес. Артуро Эль Рей. Король Артур. Улыбнувшись повороту собственной фантазии, она закончила запись и снова взглянула на посетителя. У него были иссиня-черные волосы и борода, и выглядел он необычно опрятным. Энни, обвив босыми ногами ножки стула, попыталась вспомнить, когда в последний раз принимала ванну, но так и не вспомнила.
Валерия мылась часто. Конечно, не афишируя этого, потому что ее чрезвычайно щепетильное отношение к чистоте могло бы показаться испанцам подозрительным. Энни полагала, что Родриго воспротивится привычкам Валерии, но он как будто ничего не имел против. Валерии, которую она представила как друга семьи из Сан-Августина, ничего не стоило радовать Родриго.
– А кто ваша спутница? – спросил Родриго.
Энни обратила внимание на женщину, стоявшую в тени у входа, опустив голову. Волосы скрывали ее лицо.
– Это Касильда, – ответил Артуро Рэйес, – моя рабыня.
Услышав свое имя, Касильда подняла голову, откинув волосы назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Эван замолчал. Касильда была права. Она была вооружена не хуже воина, начиная от ножа с костяной рукояткой, что был засунут в висевшие на поясе ножны, и кончая отравленными дротиками, привязанными к голени.
– А ты не боишься идти в Номбре-де-Диос? – спросил он.
– Я бы не пошла, если бы боялась.
– А если кто-нибудь узнает тебя?
– Никто меня не узнает. Мой хозяин всегда держал меня в доме, взаперти.
– А что, если он узнает тебя?
– Не узнает, – она придержала ветку, чтобы он мог пройти. Эван услышал близкое журчание падающей воды, это позволило ему предположить, что они вышли к притоку реки Чагрес.
– Почему ты так уверена? – не унимался он.
– Потому что он мертв.
Взяв Эвана за руку, Касильда вывела его на зеленую поляну, где ручей впадал в маленькое озеро, берега которого ярким взрывом красок густо покрывали цветы с мясистыми лепестками.
– Мертв? Ты уверена? – продолжал беспокоиться Эван.
– Да, – Касильда положила узелок на землю. – Я убила его.
Эван лежал в гамаке, надвинув на лицо шляпу. Укромное место было уже окутано покровом сумерек, лягушки возбужденно квакали, приветствуя приближение ночи. Касильда и он уже подкрепились скромным ужином, состоявшим из маисовых лепешек, орехов и ягод. Эван делал вид, что спит, на самом же деле из-под полей шляпы он наблюдал за Касильдой и размышлял о ее словах.
Когда Касильда призналась, что убила своего хозяина, Эван не заметил на лице женщины ни малейшего сожаления. Очевидно, лишить жизни испанца для нее было не большим преступлением, чем свернуть голову курице. Не замечая его внимания, она сидела на корточках на земле и рылась в своей поклаже.
Да, она убила человека, но можно ли ее назвать убийцей?
В Старом свете принято считать индейцев и африканцев жестокими бесчувственными созданиями, способными только на исключительно слепую преданность своему племени. Многие уверены, что они совокупляются без любви, убивают без пощады, что они живут и имеют такое же понятие о добродетели, как волчья стая.
Но Эван мог убедиться, что это неправда. Он видел воина-кимаруна, убаюкивающего колыбельной своего малыша; он видел, что мужа и жену связывали узы любви; видел охотника, делившегося добычей с немощной старухой.
Касильда принадлежала к народу, которому жизнь нанесла немало ударов. Но это не сделало ее менее человечной. Душа Касильды, пережившей рабство и потерю детей, не очерствела от страданий. Единственный след, оставшийся у нее от пережитого горя – шрам на щеке. И все же мысль о том, что Касильда убила человека, не давала Эвану покоя. С такой же настойчивостью росла в нем и привязанность к ней.
Не замечая пристального взгляда Эвана, Касильда достала из узла платье и встряхнула его. Платье простого покроя было сшито из грубой материи и сильно поношено. Сердце Эвана сжалось, он понял, что это одежда рабыни. Завтра, в городе, она будет играть роль его рабыни. Женщина пробурчала под нос какое-то незнакомое слово, и Эван понял, что она разделяет его отношение к этому тряпью.
Касильда бросила одежду на низкий куст и потянулась. Надетое на ней мягкое платье из оленьей кожи натянулось на груди. Увидев ее тугую коричневую шею, Эван едва не застонал. Ее вид вызвал в нем волну теплой истомы, мышцы его напряглись, и он почувствовал себя не слишком комфортно. Опустив руки, женщина направилась к нему.
– Я собираюсь искупаться в ручье, – объявила она.
Эван сдвинул шляпу вверх.
– Как ты узнала, что я не сплю?
Она открыто смотрела на то место, где топорщились его узкие брюки.
– О, – выдохнул он, сморщившись, и подтянул – одну ногу.
– Почему ты идешь купаться? В моей стране считается, что это вредит здоровью.
– От купания еще никто не умирал. Если хочешь, пошли со мной, – сказала она и отвернулась.
– Не хочу, – бросил он вслед.
Она снова стояла к нему лицом, развязывая шнуровку незамысловатого платья.
– Почему?
– Потому что у меня могут появиться еще и другие желания.
Она пожала плечами, сбросила платье и вошла в воду пониже каскада.
– Поступай как знаешь.
Эван при виде ее запрокинутой головы с закрытыми глазами, обнаженного тела, поблескивающего капельками ключевой воды, едва не взорвался. Этого вынести он не мог и через несколько минут ухнулся в водоем рядом с Касильдой. Ноги ощутили каменистое дно и приятное течение чистого потока. Она открыла глаза:
– Я думала, ты не будешь купаться.
– А, они у меня все равно появились.
– Что появилось?
– «Другие» желания.
– Черт возьми, когда же ты расскажешь мне, что это такое?
Эван нырнул в воду и появился впереди, он обнял ее, любуясь гибким крепким телом, сложившимися в беззвучное «о» губами, огромными, мерцающими как звезды, глазами.
– Лучше я покажу тебе, кара, – он склонился к ее губам.
– Я раньше не видел вас в городе, сеньор, – сказал Родриго незнакомцу. – Интересно, почему?
Действительно, почему? Мысли Энни совпали с вопросом Родриго. Они сидели в присутственном месте на первом этаже виллы. Комната с толстыми стенами, обдуваемая морским бризом, врывающимся в открытые окна, служила местом, где проходил прием людей, прибывающих по разным делам.
Сидя за маленьким письменным столом, Энни изучающе разглядывала посетителя. Его одежда была изношенной, но чистой. Отказавшись от модных, но не практичных панталон, посетитель был одет в черные кожаные брюки и высокие сапоги. Белый жакет подчеркивал широкие плечи. Ладно сложенное тело не требовало дополнительного оформления. Лениво вертя в руках шляпу, человек сказал:
– Я только что приехал в Номбре-де-Диос, дон Родриго. Меня зовут Артуро Рэйес.
«Обычное имя», – Энни обмакнула перо в чернила и записала его рядом с сегодняшней датой. Рука ее двигалась словно чужая. Артуро Рэйес. Артуро Эль Рей. Король Артур. Улыбнувшись повороту собственной фантазии, она закончила запись и снова взглянула на посетителя. У него были иссиня-черные волосы и борода, и выглядел он необычно опрятным. Энни, обвив босыми ногами ножки стула, попыталась вспомнить, когда в последний раз принимала ванну, но так и не вспомнила.
Валерия мылась часто. Конечно, не афишируя этого, потому что ее чрезвычайно щепетильное отношение к чистоте могло бы показаться испанцам подозрительным. Энни полагала, что Родриго воспротивится привычкам Валерии, но он как будто ничего не имел против. Валерии, которую она представила как друга семьи из Сан-Августина, ничего не стоило радовать Родриго.
– А кто ваша спутница? – спросил Родриго.
Энни обратила внимание на женщину, стоявшую в тени у входа, опустив голову. Волосы скрывали ее лицо.
– Это Касильда, – ответил Артуро Рэйес, – моя рабыня.
Услышав свое имя, Касильда подняла голову, откинув волосы назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91