Почему не бросил? Почему?
– Тебе это непонятно, правда? Вот Бекка, твоя мать, та понимала…
Жалость к себе. Сколько раз слышала она ее в этом голосе! Слышала так часто, что сейчас ощутила лишь привычное отвращение.
– Так объясни это мне!
– Это все потому, что я слабый. Что мне не дано было быть сильным, как мама или ты. – Он не сводил глаз со своих сцепленных рук. – Она знала, что я ничтожество. И что им и останусь. А вот виски делало меня большим и сильным. Я мог хвастаться, как в один прекрасный день соберу со своих виноградников урожай и изготовлю собственное вино. Вино не хуже, чем у иных прочих в долине! Накачавшись виски, я верил, что так оно и будет. А потом с размаху шлепался на землю, и до меня доходило, что никогда тому не бывать, не по зубам мне это. Не хватает мне чего-то. Внутри не хватает.
Келли стояла и глядела на него – на седые поредевшие патлы, на дряблую и пожелтевшую от многолетнего злоупотребления спиртным кожу, на преждевременно состарившееся его лицо. Плечи, некогда широкие и мускулистые, теперь ссохлись и согнулись, как у того, кто потерпел поражение. И этого усталого, побитого жизнью старика полиция объявила беглым преступником и разыскивает – с вертолетами, собаками и оружием на изготовку!
– Земля – это единственное, что помогало мне ощутить себя человеком, – продолжал он тихо и хрипло. – Вот поэтому-то мне и приходится изо всех сил цепляться за нее. Поэтому я и не могу позволить Ратледжам ее у меня отнять. – Совладав с собой, он все-таки поднял на нее взгляд, в глазах его читалась мольба. – Неужели непонятно? Если я лишусь земли, каждому будет ясно, что я полное ничтожество!
– Понятно, – пробормотала Келли. Отвернувшись, она направилась к буфету, достала оттуда две чистые чашки и налила в них кофе в то время, как мысли ее в полной сумятице скакали, опережая друг друга.
Годы и годы страданий, гнева и… страха! Годы ненависти, тщетных стремлений и надежд. Теперь она хотела лишь одного – покончить с этим, освободиться, раз и навсегда.
Достав банку с сахарным песком, она насыпала в его чашку три полные ложечки, после чего отнесла чашки на стол и пододвинула к нему его кофе.
– Выпей вот кофе. Согрейся. – Подвинув стул, она села напротив него. – Прятаться долго ты не сможешь, – заключила она, глядя, как обеими руками он поднял чашку и принялся с шумом прихлебывать кофе. – Вчера я говорила с Максвейном. Это хороший адвокат. Он может помочь, но лишь в том случае, если ты сдашься в руки полиции.
– Другими словами, может помочь мне очутиться в тюрьме, – пробормотал отец. – Ратледжи ловко все обтяпали. Если я и она утверждают противоположное, то кто поверит мне?
– Но если ты невиновен…
– Если, – помолчав, он невесело хмыкнул. – Видишь? Даже ты не веришь мне! Моя собственная дочка и та думает, что я укокошил этого парня.
Келли хотелось бы поверить ему, но поверить означало бы доверять, а это никогда не приносило ей ничего иного, кроме горя и страданий.
Устало вздохнув, она сказала:
– Тогда ответь мне на несколько вопросов.
– Что еще за вопросы? – В его взгляде также сквозило недоверие.
– Ты говорил, что отправился в имение Ратледжей, чтобы спуститься в погреба и испортить вино. – Келли вертела в пальцах чашку, медленно и рассеянно. – Если ты хотел спуститься в погреба, что ты делал за углом?
– Я услыхал голоса, хотел узнать, кто там есть. Я знал, что в усадьбе гости, и испугался, что, может быть, сюда идут, что хозяйка решила показать гостям погреба, похвастаться винами. Я решил на всякий случай проверить. И выждать, если надо.
Келли была вынуждена признать, что объяснение его звучит правдоподобно.
– Ну и когда ты пошел проверить, что ты увидел?
– Ничего. По крайней мере до тех пор, пока не появился, шатаясь, тот парень и не свалился наземь как подкошенный.
– Раньше ты мне этого не говорил! – Дождь припустил опять, с новой силой забарабанив по крыше. – Ты говорил, что мертвец там уже лежал.
– Он и лежал, когда я подошел, – возразил он не без раздражения в голосе.
«Тонкости словоупотребления, – подумала Келли. – Другое дело, что эти политиканы, судейские крючкотворы могут вывернуть это наизнанку и обратить себе на пользу».
– Ладно. – Она опять вздохнула, прежде чем задать новый вопрос. – Что же ты увидел перед этим?
– Ничего. Я уже говорил это. Но я слышал голоса – кто-то ссорился, спорил.
– О чем спорил?
Подув на кофе, он отхлебнул еще глоток.
– Не знаю. Я не расслышал, о чем шла речь. – Он нахмурился, досадуя на ее вопросы. – А если и расслышал бы, все равно не понял. Я был выпивши. В первый раз после почти двухнедельного поста. Ты можешь не поверить мне на слово. Тогда обыщи буфет. Припрятанных бутылок ты там не найдешь.
– Голоса, которые ты слышал, сколько их было? Два, три, четыре? Может быть, больше?
– Бога ради, неужели ты думаешь, что я помню? – Раздраженно вскочив, он направился к рабочему столику, где налил себе в чашку еще кофе, прибавил сахару.
– Попытайся вспомнить.
После долгого молчания он сказал:
– Два… А может, три. Точно не помню.
– Голоса была мужские? Женские? Или и женские и мужские?
– Один из них уж точно принадлежал мужчине, не правда ли? – Он хохотнул, довольный тем, как к месту вспомнил пол убитого.
– Ну а другой? А может, другие?
– Не знаю. – Он сунулся в холодильник в поисках еще чего-нибудь съестного, потом вынул из буфета банку персикового компота. – Один говорил громко, словно он сердится или обижен. Это был явно мужчина. – Он порылся в ящике с инструментами, извлекая оттуда консервный нож. – По-моему, тогда мне показалось, что голоса мужские, но… сейчас я не уверен. Все как в тумане. Один из голосов, мне кажется, мог быть и женским.
Это могло быть как правдой, так и ловкой попыткой направить ее по ложному следу. Келли потерла лоб. Она не заметила первых признаков головной боли, но сейчас голова разболелась не на шутку – боль была ровной, давящей.
– А когда ты приблизился к телу, ты не заметил кого-нибудь рядом?
Достав из ящика со столовыми приборами вилку, отец подошел с ней к столу и занялся вылавливанием из банки кусочков персиков.
– Только Кэтрин Ратледж, великую и несравненную Кэтрин собственной персоной. – Набив полный рот персиками, он проглотил их, запив горячим и сладким кофе. – И кто докажет, что не она укокошила парня?
Предположение это не выдерживало никакой критики. Кэтрин и в свои девяносто оставалась, конечно, женщиной грозной, по при этом она не обладала ни ростом, ни силой, достаточными, чтобы нанести удар по голове мужчине на целый фут выше ее, столь мощный, чтобы он оказался смертельным.
– А до этого ты ничего не видел и не слышал?
– Не помню. – Он нацепил на вилку еще один скользкий кусок.
– Шагов никаких не слышал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Тебе это непонятно, правда? Вот Бекка, твоя мать, та понимала…
Жалость к себе. Сколько раз слышала она ее в этом голосе! Слышала так часто, что сейчас ощутила лишь привычное отвращение.
– Так объясни это мне!
– Это все потому, что я слабый. Что мне не дано было быть сильным, как мама или ты. – Он не сводил глаз со своих сцепленных рук. – Она знала, что я ничтожество. И что им и останусь. А вот виски делало меня большим и сильным. Я мог хвастаться, как в один прекрасный день соберу со своих виноградников урожай и изготовлю собственное вино. Вино не хуже, чем у иных прочих в долине! Накачавшись виски, я верил, что так оно и будет. А потом с размаху шлепался на землю, и до меня доходило, что никогда тому не бывать, не по зубам мне это. Не хватает мне чего-то. Внутри не хватает.
Келли стояла и глядела на него – на седые поредевшие патлы, на дряблую и пожелтевшую от многолетнего злоупотребления спиртным кожу, на преждевременно состарившееся его лицо. Плечи, некогда широкие и мускулистые, теперь ссохлись и согнулись, как у того, кто потерпел поражение. И этого усталого, побитого жизнью старика полиция объявила беглым преступником и разыскивает – с вертолетами, собаками и оружием на изготовку!
– Земля – это единственное, что помогало мне ощутить себя человеком, – продолжал он тихо и хрипло. – Вот поэтому-то мне и приходится изо всех сил цепляться за нее. Поэтому я и не могу позволить Ратледжам ее у меня отнять. – Совладав с собой, он все-таки поднял на нее взгляд, в глазах его читалась мольба. – Неужели непонятно? Если я лишусь земли, каждому будет ясно, что я полное ничтожество!
– Понятно, – пробормотала Келли. Отвернувшись, она направилась к буфету, достала оттуда две чистые чашки и налила в них кофе в то время, как мысли ее в полной сумятице скакали, опережая друг друга.
Годы и годы страданий, гнева и… страха! Годы ненависти, тщетных стремлений и надежд. Теперь она хотела лишь одного – покончить с этим, освободиться, раз и навсегда.
Достав банку с сахарным песком, она насыпала в его чашку три полные ложечки, после чего отнесла чашки на стол и пододвинула к нему его кофе.
– Выпей вот кофе. Согрейся. – Подвинув стул, она села напротив него. – Прятаться долго ты не сможешь, – заключила она, глядя, как обеими руками он поднял чашку и принялся с шумом прихлебывать кофе. – Вчера я говорила с Максвейном. Это хороший адвокат. Он может помочь, но лишь в том случае, если ты сдашься в руки полиции.
– Другими словами, может помочь мне очутиться в тюрьме, – пробормотал отец. – Ратледжи ловко все обтяпали. Если я и она утверждают противоположное, то кто поверит мне?
– Но если ты невиновен…
– Если, – помолчав, он невесело хмыкнул. – Видишь? Даже ты не веришь мне! Моя собственная дочка и та думает, что я укокошил этого парня.
Келли хотелось бы поверить ему, но поверить означало бы доверять, а это никогда не приносило ей ничего иного, кроме горя и страданий.
Устало вздохнув, она сказала:
– Тогда ответь мне на несколько вопросов.
– Что еще за вопросы? – В его взгляде также сквозило недоверие.
– Ты говорил, что отправился в имение Ратледжей, чтобы спуститься в погреба и испортить вино. – Келли вертела в пальцах чашку, медленно и рассеянно. – Если ты хотел спуститься в погреба, что ты делал за углом?
– Я услыхал голоса, хотел узнать, кто там есть. Я знал, что в усадьбе гости, и испугался, что, может быть, сюда идут, что хозяйка решила показать гостям погреба, похвастаться винами. Я решил на всякий случай проверить. И выждать, если надо.
Келли была вынуждена признать, что объяснение его звучит правдоподобно.
– Ну и когда ты пошел проверить, что ты увидел?
– Ничего. По крайней мере до тех пор, пока не появился, шатаясь, тот парень и не свалился наземь как подкошенный.
– Раньше ты мне этого не говорил! – Дождь припустил опять, с новой силой забарабанив по крыше. – Ты говорил, что мертвец там уже лежал.
– Он и лежал, когда я подошел, – возразил он не без раздражения в голосе.
«Тонкости словоупотребления, – подумала Келли. – Другое дело, что эти политиканы, судейские крючкотворы могут вывернуть это наизнанку и обратить себе на пользу».
– Ладно. – Она опять вздохнула, прежде чем задать новый вопрос. – Что же ты увидел перед этим?
– Ничего. Я уже говорил это. Но я слышал голоса – кто-то ссорился, спорил.
– О чем спорил?
Подув на кофе, он отхлебнул еще глоток.
– Не знаю. Я не расслышал, о чем шла речь. – Он нахмурился, досадуя на ее вопросы. – А если и расслышал бы, все равно не понял. Я был выпивши. В первый раз после почти двухнедельного поста. Ты можешь не поверить мне на слово. Тогда обыщи буфет. Припрятанных бутылок ты там не найдешь.
– Голоса, которые ты слышал, сколько их было? Два, три, четыре? Может быть, больше?
– Бога ради, неужели ты думаешь, что я помню? – Раздраженно вскочив, он направился к рабочему столику, где налил себе в чашку еще кофе, прибавил сахару.
– Попытайся вспомнить.
После долгого молчания он сказал:
– Два… А может, три. Точно не помню.
– Голоса была мужские? Женские? Или и женские и мужские?
– Один из них уж точно принадлежал мужчине, не правда ли? – Он хохотнул, довольный тем, как к месту вспомнил пол убитого.
– Ну а другой? А может, другие?
– Не знаю. – Он сунулся в холодильник в поисках еще чего-нибудь съестного, потом вынул из буфета банку персикового компота. – Один говорил громко, словно он сердится или обижен. Это был явно мужчина. – Он порылся в ящике с инструментами, извлекая оттуда консервный нож. – По-моему, тогда мне показалось, что голоса мужские, но… сейчас я не уверен. Все как в тумане. Один из голосов, мне кажется, мог быть и женским.
Это могло быть как правдой, так и ловкой попыткой направить ее по ложному следу. Келли потерла лоб. Она не заметила первых признаков головной боли, но сейчас голова разболелась не на шутку – боль была ровной, давящей.
– А когда ты приблизился к телу, ты не заметил кого-нибудь рядом?
Достав из ящика со столовыми приборами вилку, отец подошел с ней к столу и занялся вылавливанием из банки кусочков персиков.
– Только Кэтрин Ратледж, великую и несравненную Кэтрин собственной персоной. – Набив полный рот персиками, он проглотил их, запив горячим и сладким кофе. – И кто докажет, что не она укокошила парня?
Предположение это не выдерживало никакой критики. Кэтрин и в свои девяносто оставалась, конечно, женщиной грозной, по при этом она не обладала ни ростом, ни силой, достаточными, чтобы нанести удар по голове мужчине на целый фут выше ее, столь мощный, чтобы он оказался смертельным.
– А до этого ты ничего не видел и не слышал?
– Не помню. – Он нацепил на вилку еще один скользкий кусок.
– Шагов никаких не слышал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108