Эбби надеялась, что Лейн не ожидает от нее никаких комментариев, поскольку сейчас она была просто не способна говорить. Ее горло сдавила такая жестокая судорога, что она была даже не в состоянии глотать.
Пауза затянулась слишком уж надолго, и Эбби поняла, что Лейн не собирается первым нарушить молчание.
– А мама… Когда она узнала о втором ребенке отца?
– Точно не знаю, но думаю, через пару лет после твоего рождения. Частые поездки Дина в Лос-Анджелес возбудили в ней подозрения, что он снова стал встречаться с Кэролайн. И когда однажды она устроила ему сцену, он поведал ей о Рейчел. Мне не известно, как много он ей сказал. Знаю только, что он пообещал Бэбс, что никогда ее не бросит, несмотря на свою любовь к Кэролайн и твердое намерение навещать ее и Рейчел при любом удобном случае. Не сомневаюсь, что твоя мать была далеко не в восторге, но ей пришлось с этим смириться. В конце концов, она тоже безумно любила его. – Лейн помолчал, и на его лбу собрались складки. – Я вовсе не хочу сказать, что Дин не испытывал по отношению к ней никаких чувств. Бэбс была ему очень дорога.
– Если это так, то, я думаю, он не захотел бы причинять маме еще большую боль. Думаю, ты согласишься, что не имеет смысла сообщать ей все подробности его завещания. Она и так достаточно страдала. Наверняка ты, будучи исполнителем последней воли отца, смог бы устроить это.
– До определенной степени. Ведь так или иначе завещание должно быть утверждено судом по делам о наследстве. Его содержание в любом случае станет достоянием гласности.
– Понимаю, – напряженно откликнулась она.
– Мне очень жаль, Эбби.
– Я знаю. Всем всегда очень жаль. – Она не могла удержаться от скепсиса и легкой горечи, но именно эти чувства она сейчас испытывала.
– Послушай, Эбби, – начал Лейн, – я думаю, ты в состоянии понять, насколько тяжело – и в нравственном, и в эмоциональном отношении – все это было для твоего отца. Ситуация была ужасно неловкой, но он справлялся с ней наилучшим способом. Ведь это так естественно для любого отца – любить и защищать своих детей, оберегая их от лишних душевных травм. И так же естественно, что любой человек хочет обеспечить своих детей на тот случай, если с ним что-то случится.
– А что случилось с… Кэролайн? – спросила Эбби. Только сейчас ее поразила мысль, что эта женщина также могла бы оказаться в числе наследников.
– Она умерла несколько лет назад. По-моему, от аневризмы.
– Понятно, – вот и все, что оставалось ответить Эбби. Пелена слез затуманила ее глаза, и она погладила мягкий нос коня. – Я благодарна тебе за откровенность, Лейн. Теперь тебе, наверное, лучше пойти в дом, пока мама не начала переживать.
– Ты тоже идешь?
– Я скоро приду.
Жеребец снова попытался отойти от нее, но Эбби крепко держала его, глядя вслед удалявшемуся Лейну. Затем она отпустила коня, и тот легко понесся прочь. Женщина смотрела, как любимец ее отца галопом пролетел в другой конец небольшого загона и, остановившись, громко заржал, окликая кобыл на дальнем пастбище. Мускулистое тело коня трепетало от нетерпения, однако его любовный призыв остался без ответа.
Эбби зашагала прочь от загона, в котором опять глухо стучали копыта жеребца. Серая молодая кобыла ласково протянула к ней голову, но, погруженная в свое несчастье, женщина даже не заметила животного. Она чувствовала, как к глазам подбираются слезы, и ей нужно было найти какое-нибудь укромное место, чтобы выплакаться.
Такое убежище Эбби нашла в постройке, в которой размещались приемная для посетителей, контора управляющего и кабинет ее отца. Из этого помещения, соединенного с основными конюшнями крытым переходом, открывался вид на сами конюшни, ферму и пастбища. На двери висел черный траурный венок. При иных обстоятельствах Эбби была бы до глубины души тронута этим жестом со стороны работавших здесь людей, таким образом выразивших скорбь в связи с гибелью ее отца, но сейчас, бегло взглянув на венок, она толкнула дверь и прошла прямо в отцовский кабинет. Ее тянули сюда воспоминания о том, сколько времени она провела здесь вместе с ним. Воспоминания, которые теперь оказывались растоптанными.
Оказавшись внутри, Эбби закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Ее горло туго сжимала невидимая удавка, подбородок мелко и противно дрожал. Солнечный свет, пробиваясь сквозь густые ветви ореха, попадал в окна и падал на увешанные полками стены.
Эбби подошла к большому кожаному креслу возле письменного стола и пробежала рукой по углублению, оставшемуся в том месте, где раньше находился затылок отца. Она вспомнила, как ублажала его, мечтая чтобы он ею гордился. Затем резко отвернулась от кресла, не в силах побороть злость и обиду.
Эбби уже жалела о том, что попросила Лейна поведать историю отца и Кэролайн. Раньше у нее сохранялись хотя бы какие-то иллюзии, теперь же не осталось даже этого. Ну что ж, она хотела правды, и она ее получила. Лейн не виноват, что ей не понравилось услышанное.
Наверное, она надеялась услышать, что для отца все это было лишь мелкой, незначительной интрижкой, достойной сожаления ошибкой, за которую ему пришлось расплачиваться весь остаток жизни, что какая-то мерзавка расставила ему сети, забеременела, а затем шантажировала ребенком, что все его действия были направлены только на то, чтобы защитить честь своей семьи и не уронить на нее тень собственного позора.
Вместо этого Эбби услышала историю трагической любви. Историю двух людей, принадлежавших к разным мирам, страстно любивших друг друга, но обреченных на разлуку. Печальную повесть о ребенке, рожденном от этой любви.
Неудивительно, что она, Эбби, всю жизнь была совсем не той дочерью, которую он хотел бы видеть рядом с собой. Она всего лишь являлась дублером, похожим на главную героиню, ее двойником, родившимся притом в тот же самый день.
Эбби хотелось закричать и тем самым выпустить наружу всю накопившуюся в ней боль, но что бы это изменило? Ничего. Ровным счетом ничего.
Сжав зубы и кулачки, она отошла от письменного стола и попыталась убедить себя в том, что ей нет дела до того, любил ли ее отец. Она уже давно не ребенок и не нуждается в его любви. И все же Эбби понимала, что никогда не забудет – и не простит ему – многих лет лжи. По ее щеке покатилась горячая слеза. Эбби моргнула, чтобы избавиться от пелены на глазах, и подумала: как могла она быть такой наивной все эти годы?
На стене напротив нее висела старая фотография ее дедушки Р.-Д., сделанная на выставке арабских лошадей в Скоттсдейле в год его смерти. Он стоял возле двухлетней серой кобылы Ривервинд, завоевавшей звание лучшей кобылы скоттсдейлского шоу. Это была мать Ривербриз – кобылы, подаренной затем Эбби. На сивых от седины волосах деда красовалась широкополая ковбойская шляпа, но даже она не могла скрыть гордой улыбки, смягчавшей его резкие черты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Пауза затянулась слишком уж надолго, и Эбби поняла, что Лейн не собирается первым нарушить молчание.
– А мама… Когда она узнала о втором ребенке отца?
– Точно не знаю, но думаю, через пару лет после твоего рождения. Частые поездки Дина в Лос-Анджелес возбудили в ней подозрения, что он снова стал встречаться с Кэролайн. И когда однажды она устроила ему сцену, он поведал ей о Рейчел. Мне не известно, как много он ей сказал. Знаю только, что он пообещал Бэбс, что никогда ее не бросит, несмотря на свою любовь к Кэролайн и твердое намерение навещать ее и Рейчел при любом удобном случае. Не сомневаюсь, что твоя мать была далеко не в восторге, но ей пришлось с этим смириться. В конце концов, она тоже безумно любила его. – Лейн помолчал, и на его лбу собрались складки. – Я вовсе не хочу сказать, что Дин не испытывал по отношению к ней никаких чувств. Бэбс была ему очень дорога.
– Если это так, то, я думаю, он не захотел бы причинять маме еще большую боль. Думаю, ты согласишься, что не имеет смысла сообщать ей все подробности его завещания. Она и так достаточно страдала. Наверняка ты, будучи исполнителем последней воли отца, смог бы устроить это.
– До определенной степени. Ведь так или иначе завещание должно быть утверждено судом по делам о наследстве. Его содержание в любом случае станет достоянием гласности.
– Понимаю, – напряженно откликнулась она.
– Мне очень жаль, Эбби.
– Я знаю. Всем всегда очень жаль. – Она не могла удержаться от скепсиса и легкой горечи, но именно эти чувства она сейчас испытывала.
– Послушай, Эбби, – начал Лейн, – я думаю, ты в состоянии понять, насколько тяжело – и в нравственном, и в эмоциональном отношении – все это было для твоего отца. Ситуация была ужасно неловкой, но он справлялся с ней наилучшим способом. Ведь это так естественно для любого отца – любить и защищать своих детей, оберегая их от лишних душевных травм. И так же естественно, что любой человек хочет обеспечить своих детей на тот случай, если с ним что-то случится.
– А что случилось с… Кэролайн? – спросила Эбби. Только сейчас ее поразила мысль, что эта женщина также могла бы оказаться в числе наследников.
– Она умерла несколько лет назад. По-моему, от аневризмы.
– Понятно, – вот и все, что оставалось ответить Эбби. Пелена слез затуманила ее глаза, и она погладила мягкий нос коня. – Я благодарна тебе за откровенность, Лейн. Теперь тебе, наверное, лучше пойти в дом, пока мама не начала переживать.
– Ты тоже идешь?
– Я скоро приду.
Жеребец снова попытался отойти от нее, но Эбби крепко держала его, глядя вслед удалявшемуся Лейну. Затем она отпустила коня, и тот легко понесся прочь. Женщина смотрела, как любимец ее отца галопом пролетел в другой конец небольшого загона и, остановившись, громко заржал, окликая кобыл на дальнем пастбище. Мускулистое тело коня трепетало от нетерпения, однако его любовный призыв остался без ответа.
Эбби зашагала прочь от загона, в котором опять глухо стучали копыта жеребца. Серая молодая кобыла ласково протянула к ней голову, но, погруженная в свое несчастье, женщина даже не заметила животного. Она чувствовала, как к глазам подбираются слезы, и ей нужно было найти какое-нибудь укромное место, чтобы выплакаться.
Такое убежище Эбби нашла в постройке, в которой размещались приемная для посетителей, контора управляющего и кабинет ее отца. Из этого помещения, соединенного с основными конюшнями крытым переходом, открывался вид на сами конюшни, ферму и пастбища. На двери висел черный траурный венок. При иных обстоятельствах Эбби была бы до глубины души тронута этим жестом со стороны работавших здесь людей, таким образом выразивших скорбь в связи с гибелью ее отца, но сейчас, бегло взглянув на венок, она толкнула дверь и прошла прямо в отцовский кабинет. Ее тянули сюда воспоминания о том, сколько времени она провела здесь вместе с ним. Воспоминания, которые теперь оказывались растоптанными.
Оказавшись внутри, Эбби закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Ее горло туго сжимала невидимая удавка, подбородок мелко и противно дрожал. Солнечный свет, пробиваясь сквозь густые ветви ореха, попадал в окна и падал на увешанные полками стены.
Эбби подошла к большому кожаному креслу возле письменного стола и пробежала рукой по углублению, оставшемуся в том месте, где раньше находился затылок отца. Она вспомнила, как ублажала его, мечтая чтобы он ею гордился. Затем резко отвернулась от кресла, не в силах побороть злость и обиду.
Эбби уже жалела о том, что попросила Лейна поведать историю отца и Кэролайн. Раньше у нее сохранялись хотя бы какие-то иллюзии, теперь же не осталось даже этого. Ну что ж, она хотела правды, и она ее получила. Лейн не виноват, что ей не понравилось услышанное.
Наверное, она надеялась услышать, что для отца все это было лишь мелкой, незначительной интрижкой, достойной сожаления ошибкой, за которую ему пришлось расплачиваться весь остаток жизни, что какая-то мерзавка расставила ему сети, забеременела, а затем шантажировала ребенком, что все его действия были направлены только на то, чтобы защитить честь своей семьи и не уронить на нее тень собственного позора.
Вместо этого Эбби услышала историю трагической любви. Историю двух людей, принадлежавших к разным мирам, страстно любивших друг друга, но обреченных на разлуку. Печальную повесть о ребенке, рожденном от этой любви.
Неудивительно, что она, Эбби, всю жизнь была совсем не той дочерью, которую он хотел бы видеть рядом с собой. Она всего лишь являлась дублером, похожим на главную героиню, ее двойником, родившимся притом в тот же самый день.
Эбби хотелось закричать и тем самым выпустить наружу всю накопившуюся в ней боль, но что бы это изменило? Ничего. Ровным счетом ничего.
Сжав зубы и кулачки, она отошла от письменного стола и попыталась убедить себя в том, что ей нет дела до того, любил ли ее отец. Она уже давно не ребенок и не нуждается в его любви. И все же Эбби понимала, что никогда не забудет – и не простит ему – многих лет лжи. По ее щеке покатилась горячая слеза. Эбби моргнула, чтобы избавиться от пелены на глазах, и подумала: как могла она быть такой наивной все эти годы?
На стене напротив нее висела старая фотография ее дедушки Р.-Д., сделанная на выставке арабских лошадей в Скоттсдейле в год его смерти. Он стоял возле двухлетней серой кобылы Ривервинд, завоевавшей звание лучшей кобылы скоттсдейлского шоу. Это была мать Ривербриз – кобылы, подаренной затем Эбби. На сивых от седины волосах деда красовалась широкополая ковбойская шляпа, но даже она не могла скрыть гордой улыбки, смягчавшей его резкие черты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156