– А на что тут смотреть? Не на что смотреть-то, а то и без смотрелок остаться можно...
– Убери лапу, Шарен, – еще спокойнее говорит Кира. – Не мешай моей девушке пить.
– Девушке? – Шарен скалится, длинный розовый язык свисает из пасти, и на кончике висит капля слюны. Но лапу все же убирает, точнее, кладет в сантиметре от моей руки. – С каких пор ты якшаешься со всякими...
Повисает долгая пауза. Кира смотрит на волчка, которого мне уже хочется прозвать Шариком – дешевая ведь и глупая шавка, – приветливо приподняв бровь. И Шарен сдается.
– Со всякими Смотрителями...
Кира благосклонно кивает.
– А я с ними всю жизнь якшаюсь, Шарен. Работа у меня такая.
И это вот пародийное чудовище когда-то было достаточно сильно, чтобы пройти за эту завесу и поселиться здесь, – изумляюсь я. Я видела разных тенников и выслушивала разнообразный их бред – голые понты, вымыслы и даже весьма умные на первый взгляд вещи, но с подобной швалью еще не пересекалась.
Я пью и мило улыбаюсь, хотя руки уже чешутся размазать наглую шавку по полу. Раньше бы я так и сделала, но вспоминаю рассказ Киры о природе тенников, и мне делается не по себе. Может быть, и Шарен кому-нибудь нужен, его ждут дома, может, и по нему кто-то плакать будет? Воистину от многая знания – многие... раздумья.
Наконец Кира высматривает что-то на дне бокала. Встает, дружески улыбается волчку:
– Последи, чтоб мою девушку не обидели, Шарен, – и уходит в соседний зальчик.
Мы с Шариком смотрим друг на друга, волчок улыбается, если можно так назвать ухмылку на морде, и вдруг подмигивает мне.
– Я когда курну – иногда бываю глупый, – сознается он. – Ты не злись. Я вас, в общем, уважаю. К Вите лечиться ходил. Она клевая. Я за нее кому хочешь глотку перегрызу...
Перегрызать есть чем – клыки с половину моего пальца. Как он только говорить и пить ухитряется с такой пастью? Или лакает из блюдечка? Увы, за такие вопросы можно и схлопотать по полной программе. Я вежливо улыбаюсь – и улыбка не выходит неискренней. Глупый, грубый и под кайфом – но какой-то особенной подлости я в нем не вижу. Уж не хуже Альдо, а того я терплю не минуты – годы.
Кира возвращается с тенником, чем-то похожим на него самого. Выразительно смотрит на Шарена. Тот все мигом понимает, встает – и на прощание лижет мою ладонь. Мне стоит некоторых усилий не вскрикнуть и не вскочить, но от Киры идет теплая успокаивающая волна, и я нахожу в себе силы поднять руку и почесать волчка за ухом. Кира подмигивает, и я понимаю, что делаю все правильно.
И славно – не хотелось бы его подводить.
Гость садится, Кира машет рукой, и бармен скоренько приносит незнакомому теннику стакан со странного вида напитком. Сиреневое пламя пляшет между стенками заляпанного стакана, освещает руки тенника, судорожно вцепившиеся в стакан. Незнакомец отхлебывает, прикрывает глаза, почти как у Киры, только зеленые, с рыжими искорками. Он еще худее Киры – кажется, через кожу на предплечьях видны кости, а лицо напоминает маску, обтянутую старым пергаментом. Я смотрю, как он пьет, и понимаю – этот тенник скоро умрет. И вовсе не от старости.
Он – наркоман, и не безобидный курильщик травки. Вот это сиреневое пойло уже выжгло его изнутри и скоро уничтожит совсем.
– Слушаю вас, – говорит он, выпив половину.
– Ты не встречался с девушкой, светловолосой, невысокой? Глаза у нее... голубые, наверное. Волосы, может быть, крашеные. Или натуральные, не знаю. Выглядят светлыми...
Кира делает раздраженный жест рукой, и в воздухе повисает расплывчатая картинка. Мне она видна едва-едва, а теннику – я уже догадалась, что он тоже слухач, – совершенно ясна.
Я удивляюсь, сколько Кира сумел вытащить с распечатки. А безымянный тенник – он не удивляется, он испуган, испуган до дрожи, хотя мне казалось, что этот живой труп уже ничем впечатлить невозможно.
– Не ищи ее, Кира, – стонет он и вцепляется моему любимому в руку когтями.
Кира морщится, но руку не отнимает, хотя на коже проступает кровь.
– Она – смерть, сама смерть, она убивает взглядом... требует поклониться ей и убивает, если откажешься, а если согласишься – выпивает всю душу, постепенно...
– Это после нее ты начал пить эту дрянь? – спрашиваю я, не особо надеясь, что тенник ответит, но он кивает.
– Где ты ее встретил? – задает свой вопрос Кира.
– В самом низу, на начальной вуали. – Я сперва удивляюсь, но Кира мысленно подсказывает – «на инициирующей завесе». – Там было плохо... страшно... неправильно... о... о-о...
– Что тебя туда понесло? – прерывает Кира бессвязные причитания.
– Искал брата.
– Нашел?
– Нет. Она меня нашла...
– И что дальше было? – Кира безжалостен, как инквизитор.
Тенник отказывается говорить – тогда ненаглядный мой просто прижимает его ладонь к столу и считывает воспоминания, не интересуясь, что чувствует собрат, в памяти которого копаются тонкие ледяные пальцы. Мне очень его жалко, но у Киры такое лицо, что я опасаюсь издать хотя бы один лишний звук. Наконец он заканчивает, щелчком подзывает бармена.
– Ему до утра подавай все, что захочет. За мой счет.
У бармена узкое лицо и длинные уши, он похож не то на сказочного эльфа, не то на летучую мышь, решившую прикинуться человеком. Но выражение морды понятно и мне – паралич от жадности. Какая ему разница, недоумеваю я, ведь платить-то будет Кира. Мы уходим, оставляя несчастного наркомана со стаканом и открытым кредитом. Мне кажется, что до утра он не доживет – напьется своей дряни до смерти.
В машине, которая лишилась только «дворников» и незнакомой мне пятиугольной эмблемы, я спрашиваю о причине жадности бармена.
– Меня в любом заведении поят бесплатно. Уже лет сто, – усмехается Кира.
– За что бы такая честь?
– Так... исторически сложилось.
Я понимаю, что за этим кроется какая-то действительно весомая заслуга перед Городом, но Кира не любитель похваляться своими подвигами. Вряд ли я скоро услышу эту историю.
– Ты что-нибудь понял? – спрашиваю я, выруливая на шоссе, ведущее к дому.
– Вполне себе. Это – Белая Дева.
– Что, наша писательница и эта самая, которой кланяться надо, – одно лицо? – От удивления я сильно давлю на рычаг, и машина с ревом устремляется по полупустому шоссе, – Ни фига ж себе девочку переплющило!
– Тэри, если ты одета как леди – будь добра, выражайся как леди. – Кира кривит тонкие губы.
– Милый мой. – Я прибавляю скорость и нажимаю на кнопку, откидывающую верх. – Леди не таскают по таким жутким кабакам...
– Все сходится, – повышает голос Кира, перекрикивая ветер, и я понимаю, что моя ирония прошла даром. – Эта белая дура хочет быть единственным Смотрителем. Сейчас она набирает силы, жрет всех, кого может, и вербует сторонников. И уже принялась уничтожать конкурентов. Что с ней сделала начальная вуаль – я не представляю, но девка, судя по всему, – чокнутая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Убери лапу, Шарен, – еще спокойнее говорит Кира. – Не мешай моей девушке пить.
– Девушке? – Шарен скалится, длинный розовый язык свисает из пасти, и на кончике висит капля слюны. Но лапу все же убирает, точнее, кладет в сантиметре от моей руки. – С каких пор ты якшаешься со всякими...
Повисает долгая пауза. Кира смотрит на волчка, которого мне уже хочется прозвать Шариком – дешевая ведь и глупая шавка, – приветливо приподняв бровь. И Шарен сдается.
– Со всякими Смотрителями...
Кира благосклонно кивает.
– А я с ними всю жизнь якшаюсь, Шарен. Работа у меня такая.
И это вот пародийное чудовище когда-то было достаточно сильно, чтобы пройти за эту завесу и поселиться здесь, – изумляюсь я. Я видела разных тенников и выслушивала разнообразный их бред – голые понты, вымыслы и даже весьма умные на первый взгляд вещи, но с подобной швалью еще не пересекалась.
Я пью и мило улыбаюсь, хотя руки уже чешутся размазать наглую шавку по полу. Раньше бы я так и сделала, но вспоминаю рассказ Киры о природе тенников, и мне делается не по себе. Может быть, и Шарен кому-нибудь нужен, его ждут дома, может, и по нему кто-то плакать будет? Воистину от многая знания – многие... раздумья.
Наконец Кира высматривает что-то на дне бокала. Встает, дружески улыбается волчку:
– Последи, чтоб мою девушку не обидели, Шарен, – и уходит в соседний зальчик.
Мы с Шариком смотрим друг на друга, волчок улыбается, если можно так назвать ухмылку на морде, и вдруг подмигивает мне.
– Я когда курну – иногда бываю глупый, – сознается он. – Ты не злись. Я вас, в общем, уважаю. К Вите лечиться ходил. Она клевая. Я за нее кому хочешь глотку перегрызу...
Перегрызать есть чем – клыки с половину моего пальца. Как он только говорить и пить ухитряется с такой пастью? Или лакает из блюдечка? Увы, за такие вопросы можно и схлопотать по полной программе. Я вежливо улыбаюсь – и улыбка не выходит неискренней. Глупый, грубый и под кайфом – но какой-то особенной подлости я в нем не вижу. Уж не хуже Альдо, а того я терплю не минуты – годы.
Кира возвращается с тенником, чем-то похожим на него самого. Выразительно смотрит на Шарена. Тот все мигом понимает, встает – и на прощание лижет мою ладонь. Мне стоит некоторых усилий не вскрикнуть и не вскочить, но от Киры идет теплая успокаивающая волна, и я нахожу в себе силы поднять руку и почесать волчка за ухом. Кира подмигивает, и я понимаю, что делаю все правильно.
И славно – не хотелось бы его подводить.
Гость садится, Кира машет рукой, и бармен скоренько приносит незнакомому теннику стакан со странного вида напитком. Сиреневое пламя пляшет между стенками заляпанного стакана, освещает руки тенника, судорожно вцепившиеся в стакан. Незнакомец отхлебывает, прикрывает глаза, почти как у Киры, только зеленые, с рыжими искорками. Он еще худее Киры – кажется, через кожу на предплечьях видны кости, а лицо напоминает маску, обтянутую старым пергаментом. Я смотрю, как он пьет, и понимаю – этот тенник скоро умрет. И вовсе не от старости.
Он – наркоман, и не безобидный курильщик травки. Вот это сиреневое пойло уже выжгло его изнутри и скоро уничтожит совсем.
– Слушаю вас, – говорит он, выпив половину.
– Ты не встречался с девушкой, светловолосой, невысокой? Глаза у нее... голубые, наверное. Волосы, может быть, крашеные. Или натуральные, не знаю. Выглядят светлыми...
Кира делает раздраженный жест рукой, и в воздухе повисает расплывчатая картинка. Мне она видна едва-едва, а теннику – я уже догадалась, что он тоже слухач, – совершенно ясна.
Я удивляюсь, сколько Кира сумел вытащить с распечатки. А безымянный тенник – он не удивляется, он испуган, испуган до дрожи, хотя мне казалось, что этот живой труп уже ничем впечатлить невозможно.
– Не ищи ее, Кира, – стонет он и вцепляется моему любимому в руку когтями.
Кира морщится, но руку не отнимает, хотя на коже проступает кровь.
– Она – смерть, сама смерть, она убивает взглядом... требует поклониться ей и убивает, если откажешься, а если согласишься – выпивает всю душу, постепенно...
– Это после нее ты начал пить эту дрянь? – спрашиваю я, не особо надеясь, что тенник ответит, но он кивает.
– Где ты ее встретил? – задает свой вопрос Кира.
– В самом низу, на начальной вуали. – Я сперва удивляюсь, но Кира мысленно подсказывает – «на инициирующей завесе». – Там было плохо... страшно... неправильно... о... о-о...
– Что тебя туда понесло? – прерывает Кира бессвязные причитания.
– Искал брата.
– Нашел?
– Нет. Она меня нашла...
– И что дальше было? – Кира безжалостен, как инквизитор.
Тенник отказывается говорить – тогда ненаглядный мой просто прижимает его ладонь к столу и считывает воспоминания, не интересуясь, что чувствует собрат, в памяти которого копаются тонкие ледяные пальцы. Мне очень его жалко, но у Киры такое лицо, что я опасаюсь издать хотя бы один лишний звук. Наконец он заканчивает, щелчком подзывает бармена.
– Ему до утра подавай все, что захочет. За мой счет.
У бармена узкое лицо и длинные уши, он похож не то на сказочного эльфа, не то на летучую мышь, решившую прикинуться человеком. Но выражение морды понятно и мне – паралич от жадности. Какая ему разница, недоумеваю я, ведь платить-то будет Кира. Мы уходим, оставляя несчастного наркомана со стаканом и открытым кредитом. Мне кажется, что до утра он не доживет – напьется своей дряни до смерти.
В машине, которая лишилась только «дворников» и незнакомой мне пятиугольной эмблемы, я спрашиваю о причине жадности бармена.
– Меня в любом заведении поят бесплатно. Уже лет сто, – усмехается Кира.
– За что бы такая честь?
– Так... исторически сложилось.
Я понимаю, что за этим кроется какая-то действительно весомая заслуга перед Городом, но Кира не любитель похваляться своими подвигами. Вряд ли я скоро услышу эту историю.
– Ты что-нибудь понял? – спрашиваю я, выруливая на шоссе, ведущее к дому.
– Вполне себе. Это – Белая Дева.
– Что, наша писательница и эта самая, которой кланяться надо, – одно лицо? – От удивления я сильно давлю на рычаг, и машина с ревом устремляется по полупустому шоссе, – Ни фига ж себе девочку переплющило!
– Тэри, если ты одета как леди – будь добра, выражайся как леди. – Кира кривит тонкие губы.
– Милый мой. – Я прибавляю скорость и нажимаю на кнопку, откидывающую верх. – Леди не таскают по таким жутким кабакам...
– Все сходится, – повышает голос Кира, перекрикивая ветер, и я понимаю, что моя ирония прошла даром. – Эта белая дура хочет быть единственным Смотрителем. Сейчас она набирает силы, жрет всех, кого может, и вербует сторонников. И уже принялась уничтожать конкурентов. Что с ней сделала начальная вуаль – я не представляю, но девка, судя по всему, – чокнутая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73