Все, что ему было нужно, – получить повод находиться здесь. Он понаблюдал за тем, как фотографы снимают прибывающих гостей через окна автомобилей. Вспышки на мгновение ослепляли водителей и заставляли их отворачиваться. Кое-кто воспринимал возню репортеров с улыбкой, другие, наоборот, посылали их подальше.
Подъездная дорожка вилась в гору до самых ступеней массивного крыльца. Риальто со своего места было видно, как гости проходят в дом. Повсюду было полно охраны. Он подумал о том, не позавидовать ли такой жизни, и пришел к выводу, что деньги, дома, машины и шикарные бабы – это, конечно, здорово, но, с другой стороны, вечно приходится дрожать над тем, не похитят ли тебя или кого-нибудь из твоих близких с целью выкупа.
Так он уговаривал себя, сознавая, однако же, в глубине души, что лжет. Из-за одних только денег, подобных здешним, он был бы готов убивать и убивать.
Свистун нашел свободное кресло в углу. Он не больно-то веселился. Любые вечеринки теперь напоминали ему о былом, когда он в гостях непременно напивался в хлам и становился предметом всеобщих насмешек.
В другом конце комнаты, видел он, находилась Дженни, героиня нынешнего торжества. Она улыбалась направо и налево, принимая поздравления от людей, которых Свистун не знал в лицо. Время от времени она поглядывала через плечо, словно ища кого-то. И наконец нашла. И Свистун увидел, кого она искала взглядом.
Оказывается, не мне одному тут скучно, подумал Свистун. Бледный молодой человек, стоящий на ступеньках, ведущих на застольную часть торжества, глядел на веселящуюся толпу так, словно готов был каждого прикончить на месте. В его взгляде не было ни гнева, ни ненависти – лишь ледяное убийственное презрение. Увидев, что Дженни пробирается к нему сквозь толпу, он позволил себе чуть улыбнуться. Она поцеловала его в щеку, причем он и к этому отнесся столь же высокомерно.
Бокал с коктейлем, который держал Свистун, давным-давно успел согреться. Даже не пригубив, он поставил его на мраморный столик и отправился в сторону сада. При этом он прошел всего в шести или семи футах от натянуто улыбающейся Нелли и натянуто сдержанного Твелвтриса, которые шептались в углу.
Проходя мимо, он расслышал обрывок их разговора.
– Какой мудак сказал тебе это? Это был, конечно, Твелвтрис.
– У тебя свои источники, а у меня свои.
– Меня допрашивали, и не более того. Только допрашивали.
– Ну, Роджер, мы же оба знаем, как оно бывает. Такой важный человек, как ты…
– Послушай, ты, сука вонючая…
Побагровев, Твелвтрис готов был на нее накинуться, да и Свистун чуть было не рванулся ей на выручку, но Нелли, улыбнувшись, сказала мужу:
– Давай, Роджер, покажи всем, какое ты говно. Это существенно облегчит мою задачу.
Твелвтрис тут же отпрянул.
– Я готов к разумному разговору, – сказал он, но, судя по его виду и тону, в это трудно было Поверить.
Свистун через высокую французскую веранду вышел в сад и оказался у каменной стены, мозаично выложенной красными и оранжевыми живыми цветами. На такой высоте над уровнем моря Санта Ана была не страшна. Однако и здесь чувствовался свежий запах с моря.
Свистун закрыл глаза. Память о тех временах, когда Хуливуд был еще молод, да и он сам был еще молод, вспыхнула с такой остротой, что он едва не заплакал.
Радость и печаль, воспоминания о былых ошибках и упущенных шансах властно тянули его назад. К тем временам, когда он впервые влюбился в женщину, которая была по-настоящему красива. Причем ангельской красотой, которая, впрочем, скоро пошла насмарку.
Девушка перекрасила волосы, изменила форму носа, сделала подтяжку грудей – и, словно всего этого было недостаточно, приняла целый флакон таблеток и умерла, так и не предоставив ему возможности хотя бы поучить ее уму-разуму.
Неважно, толста ты или тоща, высока или мала ростом. Неважно, синие у тебя глаза или карие. Не важна форма носа, не важен размер груди, не важна величина пальцев ног. Ложись на спину, а уж обо всем остальном позаботится улица. Неужели ты этого так и не узнала.
– Я не уверена, что мне хочется это знать, произнес нежный высокий голос.
Свистун открыл глаза. Дженни Твелвтрис стояла практически рядом с ним, одновременно залитая и лунным светом, и огнями охваченного празднеством дома. На мгновение она показалась ему сестрой-близняшкой той девушки из далекого прошлого. Невинная, ангельская внешность. Ротик как у маленькой девочки. В глазах почему-то страх. Свистуну показалось, будто она прочитала его мысли.
– В чем дело?
– О ком это вы замечтались? Вид у вас такой, что приревновать к кому-нибудь хочется.
– Приревновать? Только не говорите, что вы влюбились в меня с первого взгляда.
– А с другой стороны, если вы грустили о потерянной возлюбленной, то, пожалуйста, не рассказывайте.
– Даже если она похожа на вас?
– Похожа на меня?
– Как две капли воды.
– Ничего себе комплимент!
– Зато чистая правда.
– Что же, значит, все-таки комплимент. Ничего не имею против. А что с нею сталось?
– Город опустошил ее, город ее уничтожил, город изменил ее внешность и внушил ей голод, оказавшийся неутолимым.
– Не слишком веселые воспоминания. Я слышала, что в здешнем городе так бывает со многими.
– И как вы к этому относитесь?
– Мне кажется, это правда.
– Но вы уверены в том, что с вами этого не случится никогда.
– Я это просто знаю.
– Откуда?
– У меня отличные стартовые данные. Я дочь самого Мистера-Полуночная-Америка. Она ухмыльнулась.
– Ну, допустим, дома у вас все сложится хорошо. А в искусстве? Вы, конечно, начнете играть. А что, если это вызовет у людей только смех?
– Тогда я займусь чем-нибудь другим.
– А мы тут постоянно друг над другом смеемся. И вы можете не понять, когда вам будет пора уходить.
– Я пойму. Поверьте, я пойму. Если ты родилась в Атланте, это еще не означает, что ты непременно круглая дура.
– Так вы из Атланты?
– Мы переехали туда с матерью после того, как она развелась с отцом. Мне тогда было десять.
– И как вам Атланта?
– Не сахар, конечно. Но жить можно.
– А ваша мать вышла замуж еще раз?
– Да, за Мартина Денвера. Он врач. Отличный человек, да и практика у него отличная. Гинекологическая. Круглыми сутками смотрит сами знаете куда. Возможно, поэтому он не слишком любит нас с мамой.
На мгновение тишина накрыла их обоих хрустальным колпаком. И оба машинально посмотрели в сторону города.
– Мой отчим действительно отличный человек. И очень добрый, – сказала она затем.
– Как вы его называете? Отцом? Папочкой?
– Я называю его Мартином.
– А Твелвтриса?
– Папочкой.
– Вам нравится Твелвтрис? Ее глаза затуманились.
– Мне кажется, он печален. Может быть, одинок.
Произнесла она это, однако же, не без некоторого презрения.
– Но вокруг него всегда столько народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Подъездная дорожка вилась в гору до самых ступеней массивного крыльца. Риальто со своего места было видно, как гости проходят в дом. Повсюду было полно охраны. Он подумал о том, не позавидовать ли такой жизни, и пришел к выводу, что деньги, дома, машины и шикарные бабы – это, конечно, здорово, но, с другой стороны, вечно приходится дрожать над тем, не похитят ли тебя или кого-нибудь из твоих близких с целью выкупа.
Так он уговаривал себя, сознавая, однако же, в глубине души, что лжет. Из-за одних только денег, подобных здешним, он был бы готов убивать и убивать.
Свистун нашел свободное кресло в углу. Он не больно-то веселился. Любые вечеринки теперь напоминали ему о былом, когда он в гостях непременно напивался в хлам и становился предметом всеобщих насмешек.
В другом конце комнаты, видел он, находилась Дженни, героиня нынешнего торжества. Она улыбалась направо и налево, принимая поздравления от людей, которых Свистун не знал в лицо. Время от времени она поглядывала через плечо, словно ища кого-то. И наконец нашла. И Свистун увидел, кого она искала взглядом.
Оказывается, не мне одному тут скучно, подумал Свистун. Бледный молодой человек, стоящий на ступеньках, ведущих на застольную часть торжества, глядел на веселящуюся толпу так, словно готов был каждого прикончить на месте. В его взгляде не было ни гнева, ни ненависти – лишь ледяное убийственное презрение. Увидев, что Дженни пробирается к нему сквозь толпу, он позволил себе чуть улыбнуться. Она поцеловала его в щеку, причем он и к этому отнесся столь же высокомерно.
Бокал с коктейлем, который держал Свистун, давным-давно успел согреться. Даже не пригубив, он поставил его на мраморный столик и отправился в сторону сада. При этом он прошел всего в шести или семи футах от натянуто улыбающейся Нелли и натянуто сдержанного Твелвтриса, которые шептались в углу.
Проходя мимо, он расслышал обрывок их разговора.
– Какой мудак сказал тебе это? Это был, конечно, Твелвтрис.
– У тебя свои источники, а у меня свои.
– Меня допрашивали, и не более того. Только допрашивали.
– Ну, Роджер, мы же оба знаем, как оно бывает. Такой важный человек, как ты…
– Послушай, ты, сука вонючая…
Побагровев, Твелвтрис готов был на нее накинуться, да и Свистун чуть было не рванулся ей на выручку, но Нелли, улыбнувшись, сказала мужу:
– Давай, Роджер, покажи всем, какое ты говно. Это существенно облегчит мою задачу.
Твелвтрис тут же отпрянул.
– Я готов к разумному разговору, – сказал он, но, судя по его виду и тону, в это трудно было Поверить.
Свистун через высокую французскую веранду вышел в сад и оказался у каменной стены, мозаично выложенной красными и оранжевыми живыми цветами. На такой высоте над уровнем моря Санта Ана была не страшна. Однако и здесь чувствовался свежий запах с моря.
Свистун закрыл глаза. Память о тех временах, когда Хуливуд был еще молод, да и он сам был еще молод, вспыхнула с такой остротой, что он едва не заплакал.
Радость и печаль, воспоминания о былых ошибках и упущенных шансах властно тянули его назад. К тем временам, когда он впервые влюбился в женщину, которая была по-настоящему красива. Причем ангельской красотой, которая, впрочем, скоро пошла насмарку.
Девушка перекрасила волосы, изменила форму носа, сделала подтяжку грудей – и, словно всего этого было недостаточно, приняла целый флакон таблеток и умерла, так и не предоставив ему возможности хотя бы поучить ее уму-разуму.
Неважно, толста ты или тоща, высока или мала ростом. Неважно, синие у тебя глаза или карие. Не важна форма носа, не важен размер груди, не важна величина пальцев ног. Ложись на спину, а уж обо всем остальном позаботится улица. Неужели ты этого так и не узнала.
– Я не уверена, что мне хочется это знать, произнес нежный высокий голос.
Свистун открыл глаза. Дженни Твелвтрис стояла практически рядом с ним, одновременно залитая и лунным светом, и огнями охваченного празднеством дома. На мгновение она показалась ему сестрой-близняшкой той девушки из далекого прошлого. Невинная, ангельская внешность. Ротик как у маленькой девочки. В глазах почему-то страх. Свистуну показалось, будто она прочитала его мысли.
– В чем дело?
– О ком это вы замечтались? Вид у вас такой, что приревновать к кому-нибудь хочется.
– Приревновать? Только не говорите, что вы влюбились в меня с первого взгляда.
– А с другой стороны, если вы грустили о потерянной возлюбленной, то, пожалуйста, не рассказывайте.
– Даже если она похожа на вас?
– Похожа на меня?
– Как две капли воды.
– Ничего себе комплимент!
– Зато чистая правда.
– Что же, значит, все-таки комплимент. Ничего не имею против. А что с нею сталось?
– Город опустошил ее, город ее уничтожил, город изменил ее внешность и внушил ей голод, оказавшийся неутолимым.
– Не слишком веселые воспоминания. Я слышала, что в здешнем городе так бывает со многими.
– И как вы к этому относитесь?
– Мне кажется, это правда.
– Но вы уверены в том, что с вами этого не случится никогда.
– Я это просто знаю.
– Откуда?
– У меня отличные стартовые данные. Я дочь самого Мистера-Полуночная-Америка. Она ухмыльнулась.
– Ну, допустим, дома у вас все сложится хорошо. А в искусстве? Вы, конечно, начнете играть. А что, если это вызовет у людей только смех?
– Тогда я займусь чем-нибудь другим.
– А мы тут постоянно друг над другом смеемся. И вы можете не понять, когда вам будет пора уходить.
– Я пойму. Поверьте, я пойму. Если ты родилась в Атланте, это еще не означает, что ты непременно круглая дура.
– Так вы из Атланты?
– Мы переехали туда с матерью после того, как она развелась с отцом. Мне тогда было десять.
– И как вам Атланта?
– Не сахар, конечно. Но жить можно.
– А ваша мать вышла замуж еще раз?
– Да, за Мартина Денвера. Он врач. Отличный человек, да и практика у него отличная. Гинекологическая. Круглыми сутками смотрит сами знаете куда. Возможно, поэтому он не слишком любит нас с мамой.
На мгновение тишина накрыла их обоих хрустальным колпаком. И оба машинально посмотрели в сторону города.
– Мой отчим действительно отличный человек. И очень добрый, – сказала она затем.
– Как вы его называете? Отцом? Папочкой?
– Я называю его Мартином.
– А Твелвтриса?
– Папочкой.
– Вам нравится Твелвтрис? Ее глаза затуманились.
– Мне кажется, он печален. Может быть, одинок.
Произнесла она это, однако же, не без некоторого презрения.
– Но вокруг него всегда столько народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72