.. Слишком поздно... Жаль только, что я не успела почувствовать, что это такое - быть матерью... Ну хоть любовницей побыла, и на том спасибо.
- На следующее лето мы поедем с тобой в Крым. В Крыму самый лучший в мире климат. Он любых больных излечивает. Я один раз был в Крыму. Полгода позвоночник болел - ни сесть, ни лечь, а там как рукой сняло... Мы купим себе домик в Крыму. Пусть даже не на берегу моря. Там везде автобусы ходят. Сел - и через час у моря. Я тебя в школу художественную устрою - наверняка там есть художественные школы. И ты начнешь учиться и станешь великой художницей. А я поступлю на работу в виноградный совхоз и каждый день буду приносить тебе виноград, пока не вырастет свой. У нас будет и огород, и дворик с виноградом... Там я тебе поставлю раскладушку - загорай, ешь виноград, рисуй... А по воскресеньям мы будем путешествовать. На теплоходе. И в Сочи съездим, и в Одессу. А когда появится сын, мы втроем везде станем ездить. И твоя болезнь пройдет.
Нина слушала не перебивая. Рудаков чувствовал в темноте, какое внимательное у нее лицо. О чем она думала? Может быть, мчалась на автобусе по жарким крымским дорогам к морю, бережно прижимая к себе ребенка? Или, сидя в садике под виноградными лозами, рисовала картину, которая потрясет всех? Или, стоя на палубе белого теплохода, вглядывалась в приближающуюся солнечную Одессу?
- Сеня, - послышался нерешительный голос. - Я давно хотела тебе сказать, да боялась... Но ведь когда-то надо...
- Что ты хотела сказать? Говори.
- Сеня, я ведь не верю, что твоя жена ушла. Наступило молчание. Нина затаилась как мышь, даже не было слышно ее дыхания.
- Я же тебе рассказывал... Она как-то догадалась о наших отношениях... И ушла. Она была очень гордым человеком и любила меня. Она не хотела мешать мне.
- Я не верю, Сеня...
- Что ж, дело твое...
- Она не могла уйти из-за этого. Она бы боролась за тебя. Так сделала бы я и любая другая женщина. Ты хороший, Сеня. За тебя стоило бороться. Она скорее нашла бы меня и набила бы мне морду или поговорила по-бабьи, с глазу на глаз, или пожаловалась в местком.
- Она была гордая. Ты не представляешь, какая она была гордая. И она очень любила меня.
- А кровь на скобе? - выдохнула Нина. - Откуда взялась кровь на скобе?
- Выдумки. Бабья болтовня. - Рудаков повысил голос. - Какая-то баба слышала звон, да не знает, где он. Когда-то давно я чистил на скобе ноги, башмак был рваный, и я поранил палец. Вот откуда могла быть. Поняла? И группа совпала. Совпала. И башмак тот нашли.
- Почему же они тогда копают?
- Дураки, вот и копают. Делать им нечего. Хотят показать видимость работы.
Они опять замолчали.
- И все-таки я не верю, Сеня, - прошептала Нина. - И поэтому я никогда не войду в твой дом.
Семен Петрович нащупал руку Нины, сжал ее. Она не ответила на пожатие.
- Ну хорошо, - сказал он. - Я расскажу, как было дело. Мы красили крышу... Можешь спросить у соседей... Они подтвердят, что мы действительно красили крышу... Дело было рано утром... после дождика. Крыша была скользкой... Она заскользила и протянула мне руку... Я тоже протянул, но не успел... Она упала и ударилась боком о скобу... Пока я спустился, ее уже не было во дворе. Я подумал, что она пошла в больницу сделать укол или еще что, ждал, а она так и не пришла. Куда-то уехала... Я потом догадался, почему она уехала. Она подумала, что я не подал ей руки нарочно, желал ей смерти... Она уже тогда знала... о наших с тобой отношениях... И ушла... От обиды... Я уверен, она уехала в деревню. Есть у нее какие-то родственники. Когда-то она говорила, да я не придал значения. Видишь ли, у нее был комплекс. Она считала, что невольно загубила мою жизнь. Ей казалось, что я способен на большее, чем всю жизнь проработать бухгалтером в этом городишке. Но я, дескать, связался с домом, садом, с обыкновенной бабой, и это погубило меня. Как-то она мне сказала, что если бы можно было начать жить сначала, то она не вышла бы за меня замуж, чтобы я не остался в Петровске, а уехал в большой город и там выбился бы в люди. А она продала бы дом и ушла бы с геологами путешествовать. Жена нигде не была, и ей очень хотелось поездить по миру. Она любила смотреть "Клуб кинопутешествий". Когда она догадалась, что у меня появилась женщина, то замкнулась в себе и все время о чем-то думала. Наверно, она уже тогда задумала уехать. Ну а потом... когда ей показалось, что я специально не подал ей руки, она ушла сразу. Из гордости, из самолюбия. И чтобы помучить меня. Но я уверен, скоро все это разъяснится.
- Ты говорил все это... там?
- Нет. Я не хочу, чтобы ее нашли. Пусть и у нее и у меня начнется новая жизнь. Если уж так получилось. Но я, честно, протянул ей руку. Протянул, но не успел. Ты мне веришь?
- Верю. Давай спать.
Нина отвернулась к стене. Он долго прислушивался, надеясь услышать ее обычное сонное посапывание, но посапывания не было. Девушка не спала. И Рудаков тоже не спал. Ему не нравился тон, которым было произнесено слово "верю".
* * *
Они назвали эту бухточку бухтой Радости. Маленькая, закрытая с трех сторон скалами, всегда тихая - ветер почти никогда не дул со стороны реки, она была вся усыпана мелким чистым песком и пронизана солнцем с самого раннего утра.
Бухта Радости была двенадцать шагов в длину и семь в ширину. К полудню она превращалась в раскаленную духовку, и Рудаков с Ниной, бросив здесь все вещи, переплывали на тот берег, на безбрежный, тянущийся на много километров пляж, где всегда гулял ветерок, прохладный от реки и близкого тенистого грибного леса, полного небольших круглых озер и родников.
Пока шли, Нина замерзла от утренней свежести, ее ноги в босоножках и капроновых носках промокли, но в бухточке уже было тепло, песок высох и нагрелся, и они сразу сняли с себя влажную обувь, одежду и остались в купальниках.
Солнце еще совсем низко висело над лугом и громадным пляжем... Тени от леса скользили по траве на лугу, темная пелена набегала на желтый пляж, пересекала его, стекала в воду и уносилась течением. До них не долетала ни одна, даже маленькая, тень, только иногда от игравших волн падали на песок, чередуясь, темные и светлые пятна. Они легли рядом на теплый песок и стали слушать.
Наверху шуршала под ветром трава. Подсыхала скала, шелушилась, тонкие ручейки мела стекали к основанию и застывали крошечными холмиками, образуя миниатюрную пустыню.
Далеко-далеко, так далеко, что звук казался естественным, издававшимся рекой, лугом, лесом, гудел теплоход. Наверно, капитан приветствовал свою возлюбленную, открывшую ларек чуть свет, чтобы угостить его пивом.
Потрескивал, нагреваясь, под ухом песок.
Молчало небо. Еще заспанное, хмурое, но уже начавшее постепенно голубеть, обещая длинный, жаркий, простроченный песнями кузнечиков день.
Ласково, притворясь безобидной, обтекала скалу вода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100