..
- Ну иди, только смотри, как бы хуже не было...
- Не будет хуже, - вслух сказал Евгений Семенович ("Тьфу, тьфу", - про себя).
- Если что - к нам...
"Скорее под поезд", - мысленно ответил Евгений Семенович. Они поцеловались. Потом Смыслову стало плохо с сердцем, прибежала сестрами Громов торопливо ушел.
"Да, Смыслов - мечтатель, романтик. Такие тянут воз, пока не упадут. Ничего не видят, не понимают в жизни. Умрет старик через пару месяцев", думал Громов, поглядывая в сторону юга.
- Идет! - заорал кто-то.
Послышался свист, потом стук колес подходящего состава. Духовой оркестр грянул было сгоряча похоронный марш, но потом спохватился и торопливо преобразовал марш в быстрый фокстрот.
Похоронный марш словно ударил Громова. Он повернулся, схватил свой чемодан - все барахло он бросил на квартире, взяв лишь самое необходимое, и побежал к вагону с номером четырнадцать. Евгений Семенович понимал, что поступает нетактично, невежливо, даже странно, но ничего с собой не мог поделать. Ноги сами несли его - скорее, скорее отсюда!
Толпа побежала за ним. Оркестр сбился с ритма, заиграл растерянно вальс, потом снова фокстрот, сам собой вылез похоронный марш. Дирижер-старичок безнадежно махнул рукой и предоставил своим подопечным играть что хотят.
Пассажиры прибывшего поезда с удивлением высовывались из окон, волновались...
- Что здесь происходит?
- Кого-то хоронят.
- Тело будут грузить? Разве можно мертвое тело грузить в пассажирский поезд?
Громов единым духом вскочил в вагон. Кто-то подал ему чемодан, охапку цветов. Поезд тут же дернулся. Перрон поплыл. Оркестр наконец сориентировался и грянул быстрый фокстрот. Толпа закричала, побежала по перрону.
И вдруг вперед вырвалась Леночка. С побелевшим лицом, сцепив зубы, она бежала рядом с вагоном. Поезд набирал скорость, а она все бежала и бежала, не отрывая глаз от лица Громова.
Потом все-таки отстала. Замелькали знакомые домики, гордо проплыла телебашня. Громов с удовольствием смотрел в окно. Ему нравилось, что наконец-то все это уплывает, проваливается в тартарары.
Кто-то дотронулся до плеча Евгения Семеновича. Он резко обернулся. Это был член комиссии сморчок-очкарик Володя.
- Разве вы еще не уехали? - удивился Громов.
- Как видите. Сидел в гостинице, читал.
- Что же вас задержало? Наверно, влюбились в кого-нибудь, - пошутил Евгений Семенович.
- Представьте себе, не влюбился, несмотря на все ваши усилия... Читал документы. Очень любопытны документы вашего завода.
- Что это значит?
- То и значит. Поговорим в Москве.
Что-то неприятное поползло по позвоночнику Евгения Семеновича, поцарапало душу, будто всхлип похоронного марша.
Громов прошел в свое купе, волоча цветы и чемодан. Сосед по купе, высокий пожилой человек профессорского вида, с любопытными глазами шестилетнего ребенка, вместо приветствия сказал:
- Это вас так чествовали? Здорово. Даже оркестр. Прямо позавидуешь. И цветы. Мне в жизни ни разу не похлопали. А я построил самую высокую в мире водокачку.
- Вот как? Это было трудно?
- Не скажу, чтобы очень, но я к этому шел всю жизнь.
- К водокачке?
- Ну да.
- Чрезвычайно интересно. А зачем?
- Хотелось.
- Очень любопытно. Сейчас вы мне будете рассказывать. И я вам поаплодирую. А для начала по маленькой на сон грядущий. Не возражаете?
- Нисколько.
Евгений Семенович открыл чемодан, вынул коньяк, пакет с домашними деликатесами, которые приготовила ему в дорогу Леночка, сходил за стаканами. Цветы он закинул на верхнюю полку.
- Вы, наверно, артист? - спросил сосед по купе.
- В некотором роде все мы артисты.
- Но не всех так провожают: играют фокстрот и бросают цветы!
- Вы правы. Однако и тем, кому играют, надо торопиться вовремя унести ноги, - вырвалось у Громова. - Однако выпьем за вашу водокачку.
- За водокачку не надо, - попросил профессорского вида мужчина. - А то я заведусь на всю ночь.
- Вам она так дорога?
- Смысл всей жизни.
- Вот как, - удивился Громов, разливая по стаканам коньяк. - Тогда за водокачку в фигуральном смысле.
- Как это понимать?
- У каждого своя водокачка.
- За это можно.
Они выпили и закусили. За окном бежали темные деревья. Поезд прогрохотал по мосту. Выплыла большая белая гора и стала поворачиваться боком, словно давая полюбоваться собой. Громов и строитель самой высокой водокачки в мире молча наблюдали за ней.
- Красивая гора, - сказал строитель.
- Да... Здесь начинаются Дивные пещеры, - сказал Евгений Семенович задумчиво.
- Что за пещеры? - заинтересовался строитель.
- Идут на тысячи километров. До самого моря.
- А почему Дивные?
- Удивительные.
- М-да, - сказал попутчик Громова. - Не хотел бы я в них очутиться. А ведь, может, кто-нибудь там есть и сейчас... Бр-р... Холод... мрак... и неизвестно, где выход. У них есть выходы?
- Конечно, есть. И много.
- Но главное - не знаешь где?
- Вот именно. И куда. И зачем. Громов налил еще коньяку.
- Как это понимать? Философия? - спросил попутчик, с удовольствием морщась после коньяка.
- Да. Все как в жизни. У каждого свой лабиринт. И каждый думает, что знает, где выход. Вы вот уверены, что ваш выход - водокачка.
- Да, уверен. - Строитель откинулся на спинку дивана.
- Ложный выход. Он никуда не ведет. Подумаешь - водокачка. Лет через двадцать не станет вас, лет через пятьдесят наверняка рухнет ваша водокачка. И все. И пыль.
- Ну, знаете! Так рассуждать - не стоит жить! - с веселой укоризной воскликнул строитель и засмеялся молодым смехом.
- Наоборот. Зная это, именно и стоит жить. Каждую минуту, каждую секунду. Жизнь воткнула нас в лабиринт, где полно ложных выходов. И в этом-то вся прелесть. Тыкаться мордой в ложные выходы, брести наугад, надеясь, что найдешь настоящий выход. А его нет. Вот в чем главная притягательная сила азартной игры, которую мы именуем жизнью.
Строитель водокачки задумался, потом неторопливо принялся обгладывать куриную косточку.
- Нет, - наконец уверенно сказал он. - Никакого лабиринта нет. У каждого относительно ясный и относительно короткий путь. Надо только правильно выбрать его, и тогда жизнь будет не рискованной игрой, а тихой радостью.
Громов вывернул из курицы ножку и стал жадно есть - он проголодался.
- Вы уверены? И всю жизнь вы ясно видели цель и стремились к ней? И достигли ее?
- В основном, конечно.
Громов задумался. А какова цель его жизни? Сможет ли он когда-нибудь вот так же открыто и уверенно сказать любому, чего добился он?.. И почему-то якорем спасения показалась ему Софья Анатольевна, едущая (он знал) в соседнем вагоне. Он посмотрел на строителя с ироническим прищуром.
- А вдруг через минуту в наше купе войдет красивая женщина и скажет: "Можно я буду третьей?" И потом уведет меня. А может быть, вас? И ваша жизнь полетит к черту, и вы наплюете на свою водокачку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
- Ну иди, только смотри, как бы хуже не было...
- Не будет хуже, - вслух сказал Евгений Семенович ("Тьфу, тьфу", - про себя).
- Если что - к нам...
"Скорее под поезд", - мысленно ответил Евгений Семенович. Они поцеловались. Потом Смыслову стало плохо с сердцем, прибежала сестрами Громов торопливо ушел.
"Да, Смыслов - мечтатель, романтик. Такие тянут воз, пока не упадут. Ничего не видят, не понимают в жизни. Умрет старик через пару месяцев", думал Громов, поглядывая в сторону юга.
- Идет! - заорал кто-то.
Послышался свист, потом стук колес подходящего состава. Духовой оркестр грянул было сгоряча похоронный марш, но потом спохватился и торопливо преобразовал марш в быстрый фокстрот.
Похоронный марш словно ударил Громова. Он повернулся, схватил свой чемодан - все барахло он бросил на квартире, взяв лишь самое необходимое, и побежал к вагону с номером четырнадцать. Евгений Семенович понимал, что поступает нетактично, невежливо, даже странно, но ничего с собой не мог поделать. Ноги сами несли его - скорее, скорее отсюда!
Толпа побежала за ним. Оркестр сбился с ритма, заиграл растерянно вальс, потом снова фокстрот, сам собой вылез похоронный марш. Дирижер-старичок безнадежно махнул рукой и предоставил своим подопечным играть что хотят.
Пассажиры прибывшего поезда с удивлением высовывались из окон, волновались...
- Что здесь происходит?
- Кого-то хоронят.
- Тело будут грузить? Разве можно мертвое тело грузить в пассажирский поезд?
Громов единым духом вскочил в вагон. Кто-то подал ему чемодан, охапку цветов. Поезд тут же дернулся. Перрон поплыл. Оркестр наконец сориентировался и грянул быстрый фокстрот. Толпа закричала, побежала по перрону.
И вдруг вперед вырвалась Леночка. С побелевшим лицом, сцепив зубы, она бежала рядом с вагоном. Поезд набирал скорость, а она все бежала и бежала, не отрывая глаз от лица Громова.
Потом все-таки отстала. Замелькали знакомые домики, гордо проплыла телебашня. Громов с удовольствием смотрел в окно. Ему нравилось, что наконец-то все это уплывает, проваливается в тартарары.
Кто-то дотронулся до плеча Евгения Семеновича. Он резко обернулся. Это был член комиссии сморчок-очкарик Володя.
- Разве вы еще не уехали? - удивился Громов.
- Как видите. Сидел в гостинице, читал.
- Что же вас задержало? Наверно, влюбились в кого-нибудь, - пошутил Евгений Семенович.
- Представьте себе, не влюбился, несмотря на все ваши усилия... Читал документы. Очень любопытны документы вашего завода.
- Что это значит?
- То и значит. Поговорим в Москве.
Что-то неприятное поползло по позвоночнику Евгения Семеновича, поцарапало душу, будто всхлип похоронного марша.
Громов прошел в свое купе, волоча цветы и чемодан. Сосед по купе, высокий пожилой человек профессорского вида, с любопытными глазами шестилетнего ребенка, вместо приветствия сказал:
- Это вас так чествовали? Здорово. Даже оркестр. Прямо позавидуешь. И цветы. Мне в жизни ни разу не похлопали. А я построил самую высокую в мире водокачку.
- Вот как? Это было трудно?
- Не скажу, чтобы очень, но я к этому шел всю жизнь.
- К водокачке?
- Ну да.
- Чрезвычайно интересно. А зачем?
- Хотелось.
- Очень любопытно. Сейчас вы мне будете рассказывать. И я вам поаплодирую. А для начала по маленькой на сон грядущий. Не возражаете?
- Нисколько.
Евгений Семенович открыл чемодан, вынул коньяк, пакет с домашними деликатесами, которые приготовила ему в дорогу Леночка, сходил за стаканами. Цветы он закинул на верхнюю полку.
- Вы, наверно, артист? - спросил сосед по купе.
- В некотором роде все мы артисты.
- Но не всех так провожают: играют фокстрот и бросают цветы!
- Вы правы. Однако и тем, кому играют, надо торопиться вовремя унести ноги, - вырвалось у Громова. - Однако выпьем за вашу водокачку.
- За водокачку не надо, - попросил профессорского вида мужчина. - А то я заведусь на всю ночь.
- Вам она так дорога?
- Смысл всей жизни.
- Вот как, - удивился Громов, разливая по стаканам коньяк. - Тогда за водокачку в фигуральном смысле.
- Как это понимать?
- У каждого своя водокачка.
- За это можно.
Они выпили и закусили. За окном бежали темные деревья. Поезд прогрохотал по мосту. Выплыла большая белая гора и стала поворачиваться боком, словно давая полюбоваться собой. Громов и строитель самой высокой водокачки в мире молча наблюдали за ней.
- Красивая гора, - сказал строитель.
- Да... Здесь начинаются Дивные пещеры, - сказал Евгений Семенович задумчиво.
- Что за пещеры? - заинтересовался строитель.
- Идут на тысячи километров. До самого моря.
- А почему Дивные?
- Удивительные.
- М-да, - сказал попутчик Громова. - Не хотел бы я в них очутиться. А ведь, может, кто-нибудь там есть и сейчас... Бр-р... Холод... мрак... и неизвестно, где выход. У них есть выходы?
- Конечно, есть. И много.
- Но главное - не знаешь где?
- Вот именно. И куда. И зачем. Громов налил еще коньяку.
- Как это понимать? Философия? - спросил попутчик, с удовольствием морщась после коньяка.
- Да. Все как в жизни. У каждого свой лабиринт. И каждый думает, что знает, где выход. Вы вот уверены, что ваш выход - водокачка.
- Да, уверен. - Строитель откинулся на спинку дивана.
- Ложный выход. Он никуда не ведет. Подумаешь - водокачка. Лет через двадцать не станет вас, лет через пятьдесят наверняка рухнет ваша водокачка. И все. И пыль.
- Ну, знаете! Так рассуждать - не стоит жить! - с веселой укоризной воскликнул строитель и засмеялся молодым смехом.
- Наоборот. Зная это, именно и стоит жить. Каждую минуту, каждую секунду. Жизнь воткнула нас в лабиринт, где полно ложных выходов. И в этом-то вся прелесть. Тыкаться мордой в ложные выходы, брести наугад, надеясь, что найдешь настоящий выход. А его нет. Вот в чем главная притягательная сила азартной игры, которую мы именуем жизнью.
Строитель водокачки задумался, потом неторопливо принялся обгладывать куриную косточку.
- Нет, - наконец уверенно сказал он. - Никакого лабиринта нет. У каждого относительно ясный и относительно короткий путь. Надо только правильно выбрать его, и тогда жизнь будет не рискованной игрой, а тихой радостью.
Громов вывернул из курицы ножку и стал жадно есть - он проголодался.
- Вы уверены? И всю жизнь вы ясно видели цель и стремились к ней? И достигли ее?
- В основном, конечно.
Громов задумался. А какова цель его жизни? Сможет ли он когда-нибудь вот так же открыто и уверенно сказать любому, чего добился он?.. И почему-то якорем спасения показалась ему Софья Анатольевна, едущая (он знал) в соседнем вагоне. Он посмотрел на строителя с ироническим прищуром.
- А вдруг через минуту в наше купе войдет красивая женщина и скажет: "Можно я буду третьей?" И потом уведет меня. А может быть, вас? И ваша жизнь полетит к черту, и вы наплюете на свою водокачку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100