Ни лысины, ни седины. Наверное, из-за климата. А может, из-за лошадиных доз коки, которую они жуют не переставая.
– Ничто не делается за спасибо. – Хозяин погребка говорил очень тихо, почти шепотом. – Если я открою то, что знаю, в Наккосе поднимется переполох. Полетят головы. Сообщая эти сведения вам, я рискую жизнью. Разве это не заслуживает благодарности? Вы меня понимаете?
Литума похлопал по карманам, ища сигареты. Предложил закурить Дионисио. Закурил сам. Заговорил осторожно:
– Не буду вас обманывать. Если вы хотите получить за вашу информацию деньги, у меня нет такой возможности, я не смогу заплатить вам. Вы ведь видите, в каких условиях мы живем, я и мой помощник. Хуже пеонов, не говорю уж о бригадирах. Я мог бы запросить начальство в Уанкайо. Да они не скоро ответят, если ответят вообще. Мой запрос пойдет по радио компании, а это значит, обо всем узнает радист, то есть, считайте, весь Наккос. И в конце концов мне ответят что-нибудь вроде: «Этому типу, который требует вознаграждение, оторви яйцо, тогда он сразу заговорит. Не заговорит – оторви другое. А будет и дальше молчать – воткни ему в жопу штык».
Дионисио зашелся от смеха, захлопал в ладоши. Литума тоже засмеялся, но неохотно. Парившая в высоте птица в крутом вираже пошла вниз, величественно описала дугу над их головами и, как бы выражая презрение к тому, что увидела, стала удаляться. Кондор, точно. Литума знал, что в некоторых деревнях Хунина во время храмовых праздников горцы привязывают пойманных кондоров к быкам, чтобы они клевали их во время корриды. Впечатляющее, должно быть, зрелище.
– Вы хороший полицейский, – отсмеявшись, сказал Дионисио. – Это признают все в поселке. Вы не злоупотребляете своей властью. Многие на вашем месте вели бы себя иначе. И заметьте: это вам говорит человек, который знает сьерру как свои пять пальцев. Я исходил ее всю – вдоль и поперек.
– Я пришелся пеонам по душе? Неудивительно! Что они могут иметь против меня? – Литума улыбнулся. – Мне с ними делить нечего, ведь я до сих пор дружком не обзавелся в поселке.
– Вы и ваш помощник пока живы – вот лучшее доказательство, что вас уважают. – Дионисио сказал это так просто, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, например: вода, известное дело, жидкая, а ночь – темная. Он снова повозил по земле прутиком и добавил: – А к этим троим, наоборот, ни у кого не лежала душа. Знаете ли вы, кстати, что Деметрио Чанка вовсе не Деметрио Чанка, это его ненастоящее имя.
– Как же его зовут на самом деле?
– Медардо Льянтак.
Они молча курили. У Литумы от нетерпения начало зудеть тело. Дионисио все разнюхал, все выведал. Сейчас он тоже узнает правду. Узнает наконец, что сделали с похищенными. Безусловно, что-то ужасное. Кто их похитил? И почему? А этот пьянчужка-перевертыш, вне всякого сомнения, был сообщником. День между тем разгорался. Приятная теплота сменила утреннюю свежесть. Воздух, удивительно прозрачный, позволял рассмотреть далеко внизу мельтешащие фигурки пеонов.
– Я хотел бы узнать, что с ними произошло. И был бы очень вам благодарен, если бы вы рассказали об этом. Рассказали все. Без утайки. Это дело не дает мне покоя. И по какой причине Медардо Льянтак взял имя Деметрио Чанка.
– Он сменил имя потому, что скрывался от терруков. А может быть, и от полиции. В Наккосе, он думал, до него никто не доберется. Говорят, как бригадир он был большой зануда.
– Значит, его убили, и тут уже ничего не попишешь. Они все погибли, да? Их убили терруки? В поселке много сендеристов?
Дионисио сидел, опустив голову и все еще водил прутиком по земле. Литума смотрел на седой клок, резко выделявшийся среди темных спутанных волос. Ему вспомнилась попойка в переполненном погребке в День Отечества. Дионисио, кругленький, как виноградина, с дурным блеском в глазах, призывал своих посетителей танцевать, мужчину с мужчиной – любимое его занятие, которому он предавался каждой ночью. Он переходил от столика к столику, приплясывал, подпрыгивал, изображал медведя и вдруг неожиданно спустил брюки. Литума снова услышал смех доньи Адрианы, хохот пеонов и снова увидел дебелые лоснящиеся ягодицы хозяина погребка. Как и той ночью, горло стиснул спазм отвращения. Интересно, какие мерзости творились в погребке после того, как они с Томасито ушли оттуда? Голова с седой прядью кивнула, прут оторвался от земли, описал в воздухе полукруг и застыл, указывая на вход в шахту.
– Они здесь? В этой штольне? Все три трупа?
Дионисио ничего не ответил. Пухлая рука опустилась и снова принялась чертить на земле узоры, на этот раз с явным раздражением.
– Я бы вам не советовал лезть туда искать их, – ответил он наконец, и Литуме в его любезном предупреждении послышался какой-то подвох. – Эти штольни и штреки держатся только чудом. Один неосторожный шаг – и все обвалится. А кроме того, там полно газа. Но трупы, конечно, где-то в этих лабиринтах, если их еще не сожрали муки. Вы знаете, кто это? Это шахтные черти, они мстят людям, которые из-за своей жадности тревожат и разрушают горы. Они убивают горняков. Пожалуй, будет лучше, если я вам больше ничего не скажу, господин капрал. Если вы будете знать лишнее, вам крышка. Не проживете и часу. Я собирался рассказать все за деньги, хотя и знал, что этим толкаю вас в могилу. Нам нужны деньги, чтобы убраться отсюда. Вы ведь уже догадались. Они могут нагрянуть в любую минуту. После вас и вашего помощника мы с женой стоим следующие в их списке. А может быть, и первые. Они же ненавидят не только полицейских ищеек. Ненавидят и тех, кто пьет и распутничает. И тех, кто спаивает и вовлекает в распутство, и вообще всех, кто предается веселью, несмотря на тяготы жизни. Так что мы тоже обречены, нас тоже забьют камнями. Надо уезжать. Но где взять деньги? А вам повезло, что вы не узнали тайну и вам не придется за нее расплачиваться. Это спасло вам жизнь, господин капрал!
Литума раздавил каблуком окурок. Похоже, так оно и есть: он до сих пор жив, потому что ничего не знает. Он попробовал представить себе изуродованные, разбитые тела в глубине сырых штреков и забоев, в вечном мраке, насыщенном сернистым газом, пропитанном вонью взрывчатки. Стало быть, донья Адриана говорила правду. Но не исключено, что их убили из-за каких-то суеверий. Сендеристы не кидают людей в шахты, они выставляют трупы на всеобщее обозрение. Как бы то ни было, хозяину погребка доподлинно известно, что именно произошло. Кто же все-таки мог сделать это? А что, если сунуть ему в рот «смит-вессон»: раскалывайся или отправишься к ним на дно штольни. Лейтенант Сильва, там, в Таларе, тот, наверное, так бы и сделал. Литума рассмеялся.
– Вспомнили шутку, господин капрал?
– Да нет, просто нервы шалят, – объяснил Литума. – Вспомните-ка одного из этих троих, Педрито Тиноко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Ничто не делается за спасибо. – Хозяин погребка говорил очень тихо, почти шепотом. – Если я открою то, что знаю, в Наккосе поднимется переполох. Полетят головы. Сообщая эти сведения вам, я рискую жизнью. Разве это не заслуживает благодарности? Вы меня понимаете?
Литума похлопал по карманам, ища сигареты. Предложил закурить Дионисио. Закурил сам. Заговорил осторожно:
– Не буду вас обманывать. Если вы хотите получить за вашу информацию деньги, у меня нет такой возможности, я не смогу заплатить вам. Вы ведь видите, в каких условиях мы живем, я и мой помощник. Хуже пеонов, не говорю уж о бригадирах. Я мог бы запросить начальство в Уанкайо. Да они не скоро ответят, если ответят вообще. Мой запрос пойдет по радио компании, а это значит, обо всем узнает радист, то есть, считайте, весь Наккос. И в конце концов мне ответят что-нибудь вроде: «Этому типу, который требует вознаграждение, оторви яйцо, тогда он сразу заговорит. Не заговорит – оторви другое. А будет и дальше молчать – воткни ему в жопу штык».
Дионисио зашелся от смеха, захлопал в ладоши. Литума тоже засмеялся, но неохотно. Парившая в высоте птица в крутом вираже пошла вниз, величественно описала дугу над их головами и, как бы выражая презрение к тому, что увидела, стала удаляться. Кондор, точно. Литума знал, что в некоторых деревнях Хунина во время храмовых праздников горцы привязывают пойманных кондоров к быкам, чтобы они клевали их во время корриды. Впечатляющее, должно быть, зрелище.
– Вы хороший полицейский, – отсмеявшись, сказал Дионисио. – Это признают все в поселке. Вы не злоупотребляете своей властью. Многие на вашем месте вели бы себя иначе. И заметьте: это вам говорит человек, который знает сьерру как свои пять пальцев. Я исходил ее всю – вдоль и поперек.
– Я пришелся пеонам по душе? Неудивительно! Что они могут иметь против меня? – Литума улыбнулся. – Мне с ними делить нечего, ведь я до сих пор дружком не обзавелся в поселке.
– Вы и ваш помощник пока живы – вот лучшее доказательство, что вас уважают. – Дионисио сказал это так просто, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, например: вода, известное дело, жидкая, а ночь – темная. Он снова повозил по земле прутиком и добавил: – А к этим троим, наоборот, ни у кого не лежала душа. Знаете ли вы, кстати, что Деметрио Чанка вовсе не Деметрио Чанка, это его ненастоящее имя.
– Как же его зовут на самом деле?
– Медардо Льянтак.
Они молча курили. У Литумы от нетерпения начало зудеть тело. Дионисио все разнюхал, все выведал. Сейчас он тоже узнает правду. Узнает наконец, что сделали с похищенными. Безусловно, что-то ужасное. Кто их похитил? И почему? А этот пьянчужка-перевертыш, вне всякого сомнения, был сообщником. День между тем разгорался. Приятная теплота сменила утреннюю свежесть. Воздух, удивительно прозрачный, позволял рассмотреть далеко внизу мельтешащие фигурки пеонов.
– Я хотел бы узнать, что с ними произошло. И был бы очень вам благодарен, если бы вы рассказали об этом. Рассказали все. Без утайки. Это дело не дает мне покоя. И по какой причине Медардо Льянтак взял имя Деметрио Чанка.
– Он сменил имя потому, что скрывался от терруков. А может быть, и от полиции. В Наккосе, он думал, до него никто не доберется. Говорят, как бригадир он был большой зануда.
– Значит, его убили, и тут уже ничего не попишешь. Они все погибли, да? Их убили терруки? В поселке много сендеристов?
Дионисио сидел, опустив голову и все еще водил прутиком по земле. Литума смотрел на седой клок, резко выделявшийся среди темных спутанных волос. Ему вспомнилась попойка в переполненном погребке в День Отечества. Дионисио, кругленький, как виноградина, с дурным блеском в глазах, призывал своих посетителей танцевать, мужчину с мужчиной – любимое его занятие, которому он предавался каждой ночью. Он переходил от столика к столику, приплясывал, подпрыгивал, изображал медведя и вдруг неожиданно спустил брюки. Литума снова услышал смех доньи Адрианы, хохот пеонов и снова увидел дебелые лоснящиеся ягодицы хозяина погребка. Как и той ночью, горло стиснул спазм отвращения. Интересно, какие мерзости творились в погребке после того, как они с Томасито ушли оттуда? Голова с седой прядью кивнула, прут оторвался от земли, описал в воздухе полукруг и застыл, указывая на вход в шахту.
– Они здесь? В этой штольне? Все три трупа?
Дионисио ничего не ответил. Пухлая рука опустилась и снова принялась чертить на земле узоры, на этот раз с явным раздражением.
– Я бы вам не советовал лезть туда искать их, – ответил он наконец, и Литуме в его любезном предупреждении послышался какой-то подвох. – Эти штольни и штреки держатся только чудом. Один неосторожный шаг – и все обвалится. А кроме того, там полно газа. Но трупы, конечно, где-то в этих лабиринтах, если их еще не сожрали муки. Вы знаете, кто это? Это шахтные черти, они мстят людям, которые из-за своей жадности тревожат и разрушают горы. Они убивают горняков. Пожалуй, будет лучше, если я вам больше ничего не скажу, господин капрал. Если вы будете знать лишнее, вам крышка. Не проживете и часу. Я собирался рассказать все за деньги, хотя и знал, что этим толкаю вас в могилу. Нам нужны деньги, чтобы убраться отсюда. Вы ведь уже догадались. Они могут нагрянуть в любую минуту. После вас и вашего помощника мы с женой стоим следующие в их списке. А может быть, и первые. Они же ненавидят не только полицейских ищеек. Ненавидят и тех, кто пьет и распутничает. И тех, кто спаивает и вовлекает в распутство, и вообще всех, кто предается веселью, несмотря на тяготы жизни. Так что мы тоже обречены, нас тоже забьют камнями. Надо уезжать. Но где взять деньги? А вам повезло, что вы не узнали тайну и вам не придется за нее расплачиваться. Это спасло вам жизнь, господин капрал!
Литума раздавил каблуком окурок. Похоже, так оно и есть: он до сих пор жив, потому что ничего не знает. Он попробовал представить себе изуродованные, разбитые тела в глубине сырых штреков и забоев, в вечном мраке, насыщенном сернистым газом, пропитанном вонью взрывчатки. Стало быть, донья Адриана говорила правду. Но не исключено, что их убили из-за каких-то суеверий. Сендеристы не кидают людей в шахты, они выставляют трупы на всеобщее обозрение. Как бы то ни было, хозяину погребка доподлинно известно, что именно произошло. Кто же все-таки мог сделать это? А что, если сунуть ему в рот «смит-вессон»: раскалывайся или отправишься к ним на дно штольни. Лейтенант Сильва, там, в Таларе, тот, наверное, так бы и сделал. Литума рассмеялся.
– Вспомнили шутку, господин капрал?
– Да нет, просто нервы шалят, – объяснил Литума. – Вспомните-ка одного из этих троих, Педрито Тиноко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71