Теперь ее волосы были острижены коротко, как у мужчины. И вместо юбки она носила теперь джинсы, на ногах были кеды. А в руках она держала ружье. Она, конечно, тоже узнала его. Но не ответила на приветствие, только махнула рукой. Она объясняла окружавшим ее вооруженным мужчинам и женщинам, что этот альбинос, Касимиро Уаркая, пять лет назад, когда все ушли на праздник в соседнюю деревню, изнасиловал ее и бросил беременную. А когда она пришла к нему рассказать, что ждет ребенка, он встретил ее как гулящую девку. А потом все-таки снизошел: швырнул, как собаке кость, немного денег, чтобы она сделала аборт. Да, это была Асунта – и не Асунта. Касимиро с трудом узнавал в этой строгой, холодной женщине робкую девчушку, когда-то поцеловавшую ему руку. Да и говорила она так, будто речь шла не о нем, а о ком-то другом.
Он хотел сказать, что все это время искал ее. Попытался спросить, что стало с ребенком, которого она ожидала, родился ли он таким же альбиносом, как он сам. Но голос отказал ему.
Эти люди говорили то на испанском, то на кечуа. Они задали ему несколько вопросов, на которые он не смог ответить. А когда он понял, что они уже решили его судьбу, все происходящее показалось ему дурным сном. Ведь это она, женщина, которую он разыскивал столько лет. Асунта шагнула к нему, подняла ружье, прицелилась в голову. Касимиро понял: эта рука, нажимавшая на спусковой крючок, не дрогнет.
* * *
– Полицейский, полицейский, – повторила она. – Никогда бы мне не пришло в голову, что ты фараон, вроде тех, что регулируют движение.
– Я понимаю, со мной ты опустилась на несколько ступенек ниже, – признал Томас. – Но с такой женщиной, как ты, я смогу многого достичь.
– Если когда-нибудь я тебя увижу в форме, умру от стыда, – сказала она.
– Почему это у нее такое отношение к нам? – проворчал Литума.
– Потому что лучшего мы не заслуживаем, – вздохнул Томас. – Из-за тех жалких грошей, что нам платят.
Они выехали из Уануко на час позже, уже около шести, в стареньком «додже». Им достались передние места, около шофера. На заднее сиденье втиснулись четыре пассажира, среди них одна сеньора, которая на каждом ухабе охала: «Ох, господи». На шофере была вязаная шапочка, натянутая низко на лоб и уши, рот и нос были прикрыты шарфом, так что видны были только глаза. Он включил радио на полную мощность, поэтому Карреньо и Мерседес могли разговаривать, не опасаясь, что их услышат. По мере того как машина углублялась в Кордильеру, радио работало все хуже, треск и шорохи начинали заглушать музыку.
– И ты, конечно, воспользовался теснотой, чтобы потискать ее, – прокомментировал Литума.
– Ты говоришь со мной, только чтобы иметь предлог поцеловать меня в шею, – сказала она, в свою очередь прижимаясь губами к его щеке.
– А тебе не нравится? – Он медленно прошелся губами вокруг ее уха.
– От всех этих обжиманий в машине только яйца болят, – поучительно сказал Литума.
– Мне щекотно, – засмеялась она. – Шофер подумает, что я какая-то дурочка – смеюсь, не переставая, всю дорогу.
– А все потому, что ты несерьезно относишься к любви, – снова поцеловал ее Карреньо.
– Обещай мне, что никогда в жизни не наденешь больше полицейскую форму, – сказала Мерседес. – Ну хотя бы пока мы вместе.
– Я сделаю все, о чем ты меня попросишь, – нежно ответил Томас.
– И посмотри, что из этого вышло, – вздохнул Литума. – Ты снова щеголяешь в форме, и здесь тебе даже не на что сменить ее. Так и умрешь в сапогах. Видел этот фильм?
Карреньо обнял Мерседес за плечи и прижал к себе, стараясь смягчить тряску. Быстро стемнело, и сразу же похолодало. Они натянули альпаковые свитера, купленные в Уануко, но холод все равно пробирал: в треснувшее стекло задувал ледяной ветер. Шофер в конце концов выключил радио, его уже совсем невозможно было слушать, и, стараясь говорить как можно громче и отчетливее сквозь толстый шарф, сказал:
– Не думаю, что с нами что-нибудь случится. Но должен вас предупредить: в последнее время на этой дороге было много случаев нападения на машины.
Никто из пассажиров не отозвался на его слова, но атмосфера в машине сгустилась, как закисающее молоко. Карреньо почувствовал, как напряглась Мерседес.
– А еще более вероятно, Томасито, что нас обоих отправят на тот свет в полной форме. Тебе не надоело дожидаться этого? Не думаешь иногда: уж хоть бы они пришли поскорее и кончилась бы эта война нервов?
– Что вы хотите этим сказать? – заговорила после долгого молчания сеньора, стенавшая на ухабах. – Нам грозит опасность?
– Надеюсь, что нет, – ответил шофер. – Но я обязан вас предупредить.
– А если нападут, что тогда? – спросил другой пассажир.
– Тогда лучше ни в чем не перечить им, – откликнулся шофер. – Во всяком случае, я вам так советую. Те, кто нападает, вооружены и держат пальцы на спусковом крючке.
– Стало быть, мы, как овечки, отдадим им все, что у нас есть? – В голосе сеньоры сквозило раздражение. – Все отдадим и останемся ни с чем? Прекрасный совет, спасибо вам большое.
– Если вы хотите быть героиней, дело ваше, валяйте, – ответил шофер. – Я сказал только то, что думаю.
– Вы запугиваете пассажиров, – вмешался Карреньо. – Одно дело давать советы, а другое – нагонять страх.
Шофер немного повернул голову, чтобы взглянуть на него.
– Я не собираюсь никого запугивать. Просто я сам пережил три нападения, и в последний раз мне разбили кувалдой колено.
Снова наступило долгое молчание, нарушаемое только шумом мотора да скрежетом корпуса машины на выбоинах.
– Почему же вы не бросите такую опасную работу? – подал голос пассажир, до сих пор не принимавший участия в разговоре.
– По той же причине, по которой вы едете в Лиму на машине, зная, что дорога опасна. По необходимости.
– Зачем только я поехала в Тинго-Марию, зачем приняла приглашение этой скотины? – прошептала Мерседес на ухо Томасу. – Дела мои шли совсем неплохо, могла покупать себе наряды, выступала в «Василоне», ни от кого не зависела. А сейчас меня преследуют, и вдобавок я оказалась связанной с фараоном.
– Такая уж у тебя судьба. – Карреньо снова поцеловал ее за ухом и почувствовал, что она вся дрожит. – И хотя в это трудно поверить, но именно сейчас начинается лучшая пора в твоей жизни. И знаешь почему? Да потому, что теперь мы будем вместе. Хочешь, я скажу тебе еще кое-что?
– Я все жду от тебя чего-нибудь, что поможет мне переносить вынужденный пост, – ну, как ты ее трогал, щупал, что ты с ней делал в постели, а тебя все заносит в романтику, – пожаловался Литума. – Ты неисправим, Томасито.
– Что? – прошептала она.
– Мы будем вместе, пока нас не разлучит смерть! – Он слегка укусил ее за ухо, она громко засмеялась.
– У вас случаем не свадебное путешествие? – покосился на них шофер.
– Оно самое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Он хотел сказать, что все это время искал ее. Попытался спросить, что стало с ребенком, которого она ожидала, родился ли он таким же альбиносом, как он сам. Но голос отказал ему.
Эти люди говорили то на испанском, то на кечуа. Они задали ему несколько вопросов, на которые он не смог ответить. А когда он понял, что они уже решили его судьбу, все происходящее показалось ему дурным сном. Ведь это она, женщина, которую он разыскивал столько лет. Асунта шагнула к нему, подняла ружье, прицелилась в голову. Касимиро понял: эта рука, нажимавшая на спусковой крючок, не дрогнет.
* * *
– Полицейский, полицейский, – повторила она. – Никогда бы мне не пришло в голову, что ты фараон, вроде тех, что регулируют движение.
– Я понимаю, со мной ты опустилась на несколько ступенек ниже, – признал Томас. – Но с такой женщиной, как ты, я смогу многого достичь.
– Если когда-нибудь я тебя увижу в форме, умру от стыда, – сказала она.
– Почему это у нее такое отношение к нам? – проворчал Литума.
– Потому что лучшего мы не заслуживаем, – вздохнул Томас. – Из-за тех жалких грошей, что нам платят.
Они выехали из Уануко на час позже, уже около шести, в стареньком «додже». Им достались передние места, около шофера. На заднее сиденье втиснулись четыре пассажира, среди них одна сеньора, которая на каждом ухабе охала: «Ох, господи». На шофере была вязаная шапочка, натянутая низко на лоб и уши, рот и нос были прикрыты шарфом, так что видны были только глаза. Он включил радио на полную мощность, поэтому Карреньо и Мерседес могли разговаривать, не опасаясь, что их услышат. По мере того как машина углублялась в Кордильеру, радио работало все хуже, треск и шорохи начинали заглушать музыку.
– И ты, конечно, воспользовался теснотой, чтобы потискать ее, – прокомментировал Литума.
– Ты говоришь со мной, только чтобы иметь предлог поцеловать меня в шею, – сказала она, в свою очередь прижимаясь губами к его щеке.
– А тебе не нравится? – Он медленно прошелся губами вокруг ее уха.
– От всех этих обжиманий в машине только яйца болят, – поучительно сказал Литума.
– Мне щекотно, – засмеялась она. – Шофер подумает, что я какая-то дурочка – смеюсь, не переставая, всю дорогу.
– А все потому, что ты несерьезно относишься к любви, – снова поцеловал ее Карреньо.
– Обещай мне, что никогда в жизни не наденешь больше полицейскую форму, – сказала Мерседес. – Ну хотя бы пока мы вместе.
– Я сделаю все, о чем ты меня попросишь, – нежно ответил Томас.
– И посмотри, что из этого вышло, – вздохнул Литума. – Ты снова щеголяешь в форме, и здесь тебе даже не на что сменить ее. Так и умрешь в сапогах. Видел этот фильм?
Карреньо обнял Мерседес за плечи и прижал к себе, стараясь смягчить тряску. Быстро стемнело, и сразу же похолодало. Они натянули альпаковые свитера, купленные в Уануко, но холод все равно пробирал: в треснувшее стекло задувал ледяной ветер. Шофер в конце концов выключил радио, его уже совсем невозможно было слушать, и, стараясь говорить как можно громче и отчетливее сквозь толстый шарф, сказал:
– Не думаю, что с нами что-нибудь случится. Но должен вас предупредить: в последнее время на этой дороге было много случаев нападения на машины.
Никто из пассажиров не отозвался на его слова, но атмосфера в машине сгустилась, как закисающее молоко. Карреньо почувствовал, как напряглась Мерседес.
– А еще более вероятно, Томасито, что нас обоих отправят на тот свет в полной форме. Тебе не надоело дожидаться этого? Не думаешь иногда: уж хоть бы они пришли поскорее и кончилась бы эта война нервов?
– Что вы хотите этим сказать? – заговорила после долгого молчания сеньора, стенавшая на ухабах. – Нам грозит опасность?
– Надеюсь, что нет, – ответил шофер. – Но я обязан вас предупредить.
– А если нападут, что тогда? – спросил другой пассажир.
– Тогда лучше ни в чем не перечить им, – откликнулся шофер. – Во всяком случае, я вам так советую. Те, кто нападает, вооружены и держат пальцы на спусковом крючке.
– Стало быть, мы, как овечки, отдадим им все, что у нас есть? – В голосе сеньоры сквозило раздражение. – Все отдадим и останемся ни с чем? Прекрасный совет, спасибо вам большое.
– Если вы хотите быть героиней, дело ваше, валяйте, – ответил шофер. – Я сказал только то, что думаю.
– Вы запугиваете пассажиров, – вмешался Карреньо. – Одно дело давать советы, а другое – нагонять страх.
Шофер немного повернул голову, чтобы взглянуть на него.
– Я не собираюсь никого запугивать. Просто я сам пережил три нападения, и в последний раз мне разбили кувалдой колено.
Снова наступило долгое молчание, нарушаемое только шумом мотора да скрежетом корпуса машины на выбоинах.
– Почему же вы не бросите такую опасную работу? – подал голос пассажир, до сих пор не принимавший участия в разговоре.
– По той же причине, по которой вы едете в Лиму на машине, зная, что дорога опасна. По необходимости.
– Зачем только я поехала в Тинго-Марию, зачем приняла приглашение этой скотины? – прошептала Мерседес на ухо Томасу. – Дела мои шли совсем неплохо, могла покупать себе наряды, выступала в «Василоне», ни от кого не зависела. А сейчас меня преследуют, и вдобавок я оказалась связанной с фараоном.
– Такая уж у тебя судьба. – Карреньо снова поцеловал ее за ухом и почувствовал, что она вся дрожит. – И хотя в это трудно поверить, но именно сейчас начинается лучшая пора в твоей жизни. И знаешь почему? Да потому, что теперь мы будем вместе. Хочешь, я скажу тебе еще кое-что?
– Я все жду от тебя чего-нибудь, что поможет мне переносить вынужденный пост, – ну, как ты ее трогал, щупал, что ты с ней делал в постели, а тебя все заносит в романтику, – пожаловался Литума. – Ты неисправим, Томасито.
– Что? – прошептала она.
– Мы будем вместе, пока нас не разлучит смерть! – Он слегка укусил ее за ухо, она громко засмеялась.
– У вас случаем не свадебное путешествие? – покосился на них шофер.
– Оно самое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71