Однако рассказывал профессор так, что все можно было представить себе зримо, как в цветном кино. Ему тогда и в голову не приходило, что изучение обычаев древних перуанцев может помочь разобраться в том, что происходит сейчас в Наккосе. Спасибо тебе, Скарлатина, за то, что подсказал, как решить эту загадку. И все-таки он чувствовал себя еще более растерянным, более обескураженным, чем раньше. Потому что, хотя разумом он понимал, что все совпадает и для сомнений не остается места, в глубине души ему трудно было свыкнуться с мыслью, что это вероятно. Да и как может нормальный человек вообразить, что Педрито Тиноко и других пеонов принесли в жертву духам гор, где пролегает дорога, по которой он шагает? А то, что случилось с алькальдом из Андамарки? Ведь это надо: суметь ускользнуть от терруков, пробраться сюда, затаиться здесь под чужим именем, и все для того, чтобы твое изуродованное тело нашло последнее пристанище на дне заброшенной шахты.
Он бросил окурок, проследил за его полетом и снова зашагал. Размытая дорога стала скользкой, будто намыленной, идти приходилось с осторожностью, чтобы не сорваться вниз. Два дня назад они с Франсиско Лопесом прошли этот путь от Наккоса до перевала за полтора часа, теперь, наверно, придется потратить втрое больше времени. Лучше идти медленно, чтобы не сломать ногу в этих пустынных местах, где не увидишь даже птиц, которые могли бы хоть немного скрасить одиночество. Что скажет обо всем этом Томасито? Он представил лицо своего помощника, представил, с каким недоверием тот будет слушать его рассказ, как его начнет тошнить оттого, что он услышит. Хотя не обязательно. Воспоминания о пьюранке защищают его от всех неприятностей. А донья Адриана сумела-таки убедить пеонов: есть только один надежный способ сохранить работу, предотвратить уайко, землетрясение, убийства – предложить апу человеческую кровь. А чтобы пеоны были более податливы и послушно следовали ее советам, эта жаба Дионисио спаивает их. Не могу поверить, господин капрал. Так все и было, Томасито, так все и есть. Теперь тебе понятно, почему о них говорят как о подстрекателях. Непонятно другое: если решили принести жертву апу, почему исчез не один человек, а трое? Разве не хватило бы одного, Томасито? Может быть, чтобы ублажить всю эту шайку апу? Ведь дорога-то, которую строят, должна здесь пересечь не одну гору, а несколько.
Он поскользнулся и сел в грязь. Поднялся и снова упал, на этот раз на бок. Засмеялся над своей неуклюжестью, хотя больше хотелось заплакать в голос. Потому что форма пришла в плачевное состояние, руки были в грязи, а главное, потому, что весь мир казался ему сейчас отвратительным, а жизнь – невыносимой. Он вытер ладони о брюки и снова пошел, хватаясь на каждом шагу за камни. Как случилось, что пеоны, уроженцы здешних мест, которые окончили по крайней мере начальную школу, побывали в городах, слушали радио, одевались по-современному, могли совершать такие дикие, такие людоедские поступки? Еще можно было бы понять, если бы речь шла об индейцах в пунах, они ведь нигде не учатся и живут, как жили их предки. Но это делали люди, которые умеют читать, играют в карты, которых крестили и все такое, – как их понять?
Немного распогодилось. Далеко внизу Литума различил огни поселка. И вдруг до его сознания дошло, что наряду с отдаленным громом он уже некоторое время слышит какой-то глухой рокот и что земля под ногами непрерывно подрагивает. Что за чертовщина! Ага, надвигается новая гроза, сзади, со спины. Здесь, в Андах, даже силы природы норовят нанести удар по-предательски. Что же это такое, мать честная? Толчок? Землетрясение? Да, вот оно: земля и в самом деле дрожит под ногами, в воздухе запахло скипидаром. А этот гул, он идет из самого сердца горы. Вокруг, прямо у его ног, катились мелкие камни, осколки крупных камней, потревоженные и сдвинутые с места невидимой рукой. Он инстинктивно пригнулся и, опираясь о землю руками, юркнул под прикрытие остроконечной скалы, поросшей бурыми пятнами мха.
«Да что же это такое, Боже мой!» – крикнул он снова и осенил себя крестным знамением; на этот раз эхо не откликнулось на его голос: шуршание множества камней, слившееся в плотный всепроникающий шорох, низкий рокот сползающей горы заглушали все звуки. Говорят, что мать Дионисио убило молнией. Так ведь и в него сейчас ударит молния! Он весь дрожал, руки вспотели от страха. «Не хочу умирать, Боже милостивый, ради всего святого!…» – кричал он, чувствуя, как пересыхает горло и садится голос.
Стало темно, казалось, наступает ночь, хотя на самом деле было еще не поздно. Среди камней он увидел большую ламу: плотно прижав уши, не разбирая дороги, она промчалась мимо него вниз и скрылась из виду. Литума попытался молиться, но не смог. Значит, его раздавит один из этих огромных камней? Они уже катились вокруг с оглушительным грохотом, отскакивая в стороны, ударяясь друг о друга и раскалываясь на куски. Животные инстинктивно почувствовали, что это катастрофа, как бедняга лама, успевшая стрелой вылететь из своего укрытия и удрать вниз. «Прости мне мои грехи, Господи! Не думал, что умру так…». Он стоял на четвереньках, вжавшись в скалу, и смотрел, как по сторонам и над его головой катились и летели камни, комья земли, обломки причудливой формы. Укрывавшая его бурая скала сотрясалась от мощных ударов. На сколько ее хватит? И он представил себе, как огромная глыба несется с самой вершины и всей своей мощью обрушивается на его убежище, дробит его в пыль и придавливает его самого. Он закрыл глаза – и увидел свое тело: кровавое месиво, каша из мяса, костей, волос, обрывков одежды и обуви, и все это вперемешку с землей и грязью стекает с горы, ниже, ниже, и… Тут он сообразил, что грохочущая лавина, эта оседающая и обваливающаяся гора, выстреливающая каменными ядрами, движется в сторону поселка. «Так это уайко, – догадался он, все еще не открывая глаз. – Он погребет сначала меня, а потом всех там внизу».
А когда открыл глаза, не поверил тому, что увидел: справа от него в густом облаке пыли стремительно несся огромный, как грузовик, камень, сокрушая все на своем пути и оставляя позади глубокую, будто русло реки, борозду; почудилось, что в кипящем вокруг камня водовороте из обломков, земли, кусков льда мелькают зверьки, клювы, перья, кости, а в следующее мгновенье его оглушил страшный грохот и тут же накрыло плотной пеленой пыли. Он едва не задохнулся, никак не мог прокашляться, саднили ободранные в кровь руки. «Так это уайко, – повторял он, слыша, как стучит сердце. – От меня мокрого места не останется». Он почувствовал удар по голове, и в памяти вспыхнул Старый мост в Пьюре, где он получил такой же удар от Камарона Панисо, так же закружились в глазах звезды, луны и солнца, прежде чем он провалился во мрак и все кончилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Он бросил окурок, проследил за его полетом и снова зашагал. Размытая дорога стала скользкой, будто намыленной, идти приходилось с осторожностью, чтобы не сорваться вниз. Два дня назад они с Франсиско Лопесом прошли этот путь от Наккоса до перевала за полтора часа, теперь, наверно, придется потратить втрое больше времени. Лучше идти медленно, чтобы не сломать ногу в этих пустынных местах, где не увидишь даже птиц, которые могли бы хоть немного скрасить одиночество. Что скажет обо всем этом Томасито? Он представил лицо своего помощника, представил, с каким недоверием тот будет слушать его рассказ, как его начнет тошнить оттого, что он услышит. Хотя не обязательно. Воспоминания о пьюранке защищают его от всех неприятностей. А донья Адриана сумела-таки убедить пеонов: есть только один надежный способ сохранить работу, предотвратить уайко, землетрясение, убийства – предложить апу человеческую кровь. А чтобы пеоны были более податливы и послушно следовали ее советам, эта жаба Дионисио спаивает их. Не могу поверить, господин капрал. Так все и было, Томасито, так все и есть. Теперь тебе понятно, почему о них говорят как о подстрекателях. Непонятно другое: если решили принести жертву апу, почему исчез не один человек, а трое? Разве не хватило бы одного, Томасито? Может быть, чтобы ублажить всю эту шайку апу? Ведь дорога-то, которую строят, должна здесь пересечь не одну гору, а несколько.
Он поскользнулся и сел в грязь. Поднялся и снова упал, на этот раз на бок. Засмеялся над своей неуклюжестью, хотя больше хотелось заплакать в голос. Потому что форма пришла в плачевное состояние, руки были в грязи, а главное, потому, что весь мир казался ему сейчас отвратительным, а жизнь – невыносимой. Он вытер ладони о брюки и снова пошел, хватаясь на каждом шагу за камни. Как случилось, что пеоны, уроженцы здешних мест, которые окончили по крайней мере начальную школу, побывали в городах, слушали радио, одевались по-современному, могли совершать такие дикие, такие людоедские поступки? Еще можно было бы понять, если бы речь шла об индейцах в пунах, они ведь нигде не учатся и живут, как жили их предки. Но это делали люди, которые умеют читать, играют в карты, которых крестили и все такое, – как их понять?
Немного распогодилось. Далеко внизу Литума различил огни поселка. И вдруг до его сознания дошло, что наряду с отдаленным громом он уже некоторое время слышит какой-то глухой рокот и что земля под ногами непрерывно подрагивает. Что за чертовщина! Ага, надвигается новая гроза, сзади, со спины. Здесь, в Андах, даже силы природы норовят нанести удар по-предательски. Что же это такое, мать честная? Толчок? Землетрясение? Да, вот оно: земля и в самом деле дрожит под ногами, в воздухе запахло скипидаром. А этот гул, он идет из самого сердца горы. Вокруг, прямо у его ног, катились мелкие камни, осколки крупных камней, потревоженные и сдвинутые с места невидимой рукой. Он инстинктивно пригнулся и, опираясь о землю руками, юркнул под прикрытие остроконечной скалы, поросшей бурыми пятнами мха.
«Да что же это такое, Боже мой!» – крикнул он снова и осенил себя крестным знамением; на этот раз эхо не откликнулось на его голос: шуршание множества камней, слившееся в плотный всепроникающий шорох, низкий рокот сползающей горы заглушали все звуки. Говорят, что мать Дионисио убило молнией. Так ведь и в него сейчас ударит молния! Он весь дрожал, руки вспотели от страха. «Не хочу умирать, Боже милостивый, ради всего святого!…» – кричал он, чувствуя, как пересыхает горло и садится голос.
Стало темно, казалось, наступает ночь, хотя на самом деле было еще не поздно. Среди камней он увидел большую ламу: плотно прижав уши, не разбирая дороги, она промчалась мимо него вниз и скрылась из виду. Литума попытался молиться, но не смог. Значит, его раздавит один из этих огромных камней? Они уже катились вокруг с оглушительным грохотом, отскакивая в стороны, ударяясь друг о друга и раскалываясь на куски. Животные инстинктивно почувствовали, что это катастрофа, как бедняга лама, успевшая стрелой вылететь из своего укрытия и удрать вниз. «Прости мне мои грехи, Господи! Не думал, что умру так…». Он стоял на четвереньках, вжавшись в скалу, и смотрел, как по сторонам и над его головой катились и летели камни, комья земли, обломки причудливой формы. Укрывавшая его бурая скала сотрясалась от мощных ударов. На сколько ее хватит? И он представил себе, как огромная глыба несется с самой вершины и всей своей мощью обрушивается на его убежище, дробит его в пыль и придавливает его самого. Он закрыл глаза – и увидел свое тело: кровавое месиво, каша из мяса, костей, волос, обрывков одежды и обуви, и все это вперемешку с землей и грязью стекает с горы, ниже, ниже, и… Тут он сообразил, что грохочущая лавина, эта оседающая и обваливающаяся гора, выстреливающая каменными ядрами, движется в сторону поселка. «Так это уайко, – догадался он, все еще не открывая глаз. – Он погребет сначала меня, а потом всех там внизу».
А когда открыл глаза, не поверил тому, что увидел: справа от него в густом облаке пыли стремительно несся огромный, как грузовик, камень, сокрушая все на своем пути и оставляя позади глубокую, будто русло реки, борозду; почудилось, что в кипящем вокруг камня водовороте из обломков, земли, кусков льда мелькают зверьки, клювы, перья, кости, а в следующее мгновенье его оглушил страшный грохот и тут же накрыло плотной пеленой пыли. Он едва не задохнулся, никак не мог прокашляться, саднили ободранные в кровь руки. «Так это уайко, – повторял он, слыша, как стучит сердце. – От меня мокрого места не останется». Он почувствовал удар по голове, и в памяти вспыхнул Старый мост в Пьюре, где он получил такой же удар от Камарона Панисо, так же закружились в глазах звезды, луны и солнца, прежде чем он провалился во мрак и все кончилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71