Есть тысяча разных путей, чтобы проникнуть внутрь тела. Глаза и уши, рот и многочисленные поры на коже, которая является нашей границей и за которой находятся все наши владения. Здесь каждое ваше прикосновение может привести к подъему и падению целых королевств.
Энни ощутила легкий трепет и на мгновение вспомнила тлетворный запах склепа, который они с Острой как-то давным-давно отыскали в хорце. Это был не страх, а волнение. Она чувствовала, будто сидит в маленькой лодке посреди большого моря и ей впервые в жизни объяснили, какое значение имеет вода.
Выйдя в коридор, она почти нос к носу столкнулась с сестрой Серевкис, которая уставилась на нее своими холодными серыми глазами.
– Тебя совсем не тошнило? – спросила Серевкис.
– Только самую малость, – призналась Энни. – Но мне было интересно. Насколько я заметила, тебе тоже не было дурно.
– Нет. Моя мать владела похоронным бюро в Формессо. Так что видеть человеческие внутренности мне привычно. А для тебя это в первый раз?
– Да.
Серевкис устремила взгляд куда-то мимо своей собеседницы.
– Твой вителлианский стал значительно лучше, – как бы между прочим заметила она.
– Спасибо. Я над ним усердно работаю.
– Вот и хорошо. – Уста Серевкис чуть тронула улыбка, и глаза девушек вновь встретились. – Мне пора идти на урок. Надеюсь, увидимся на вечерней трапезе, сестра Ивекса.
Остальные занятия, особенно арифметика, не произвели на Энни особого впечатления. Тем не менее она старательно внимала всем объяснениям и делала нужные вычисления. После арифметики начался урок травяного дела, однако он оказался хуже, чем Энни себе представляла. Девушке было давно известно, что некоторые сорняки и темно-фиолетовые соцветия бенабеллы используются в качестве ядов. Но вместо того, чтобы подробнее остановиться на этой теме, они перешли к тому, как правильно ухаживать за розами, как будто их обучали ремеслу садовников, а не убийц. В конце урока вошла сестра Касита и назвала имена трех девушек. Одной из них оказалась Энни. Два других были ей незнакомы. Их повели на задний двор монастыря, куда, как правило, пригоняли для дойки и стрижки овец. Пока сестра Касита что-то объясняла одной из девушек на языке, который очень смахивал на сафнийский, Энни в недоумении взирала на бессловесных созданий, бесцельно бродивших вокруг. Когда же та перешла на вителлианский, Энни обернулась к ней.
– Прошу прощения, – извинилась перед ней сестра Касита. – Эти две девушки еще не так хорошо овладели вителлианским, как ты. Надо сказать, тебе удалось достичь весьма больших успехов в его изучении за такой короткий срок.
– Брази, сор Касита, – ответила Энни. – Дома я изучала церковный вителлианский. Очевидно, мне удалось запомнить гораздо больше слов, чем я думала. К тому же многие из них очень похожи на современный вителлианский. – И, кивнув в сторону животных, Энни спросила: – А что мы будем делать с этими овцами, сестра?
– Вы должны будете научиться их доить.
– Разве овечье молоко каким-то образом применяется на уроках?
– Нет. Но в конце каждого месяца каждой сестре дается определенное задание. Твоя задача доить овец и делать сыр.
Вытаращив на нее глаза, Энни громко рассмеялась.
Когда хлыст оставил яркий след на голых плечах Энни, из глаз девушки хлынули слезы, но она не издала ни звука. Более того, одарила свою мучительницу взглядом, от которого любой придворный провалился бы сквозь землю.
Но сестра Секула была отнюдь не придворной, а потому даже глазом не повела.
Когда по спине девушке кнут прошелся во второй раз, с уст Энни сорвался легкий вопль.
– Итак, – сказала сестра Секула. – Достаточно тебе двух ударов, чтобы ты образумилась? Боюсь, тебе не хватит храбрости, чтобы продолжать усердствовать в своем упрямстве, маленькая Ивекса.
– Развлекайтесь столько, сколько хотите, – огрызнулась Энни. – Все равно, когда мой отец узнает…
– То ничего не сделает. Он сам прислал тебя сюда, моя дорогая. Твои коронованные родители уже согласились со всеми средствами воспитания, которые я применяю в нашей обители. Имей в виду, это мое последнее напоминание. Но пороть я тебя больше не буду. Я уже добилась того, что хотела. Знай, в следующий раз тремя ударами ты не отделаешься. А теперь – марш выполнять свое задание.
– Я никуда не пойду, – вновь ответила Энни.
– Что? Что ты сказала?
– Я сказала, что не буду доить овец, – выпрямившись, твердым тоном заявила Энни. – Я родилась принцессой дома Отважных и герцогиней дома Лири. И таковой останусь до последних дней своей жизни. И не собираюсь об этом забывать даже на миг. Сколько бы раз вы меня ни пороли и какие бы ни придумывали мне наказания, я всегда останусь той, кто я есть. И никогда не опущусь до холопской работы.
– Понимаю, – задумчиво кивнула ей сестра Секула. – Ты защищаешь достоинство своих титулов.
– Да.
– Но раз ты их защищаешь, тогда скажи, почему ты нарушала волю своей матери и, как дикая коза, скакала на лошади по всему Эслену? И о чем ты думала, когда раздвигала ноги перед первым самцом, едва тот отпустил в твой адрес красное словцо? Тебе не кажется, что ты слишком ловко манипулируешь своим достоинством и вспоминаешь о нем лишь тогда, когда дело касается чего-то не слишком для тебя приятного?
Энни снова опустила голову на стол наказаний.
– Бейте меня сколько угодно. Мне уже на все наплевать, – продолжала упорствовать она.
Сестра Секула рассмеялась.
– А вот это еще одна вещь, которой тебе придется научиться, маленькая Ивекса. Тебе нужно будет научиться проявлять интерес ко всем и вся. Возможно, кнут в данном деле не поможет. Уж не думаешь ли ты, что наши воспитанницы – безродные крестьянки? Все они представительницы лучших семейств. И прибыли сюда из самых разных мест. Если они пожелают вернуться в мир, то вновь обретут титулы, которые их там ждут. Здесь же мы члены одного ордена, ни больше и ни меньше. А ты, моя дорогая, самая отстающая среди остальных.
– Я не самая отстающая, – огрызнулась Энни. – И никогда не буду самой отстающей.
– Вздор. Ты хуже всех по каждому из предметов. Хуже всех по дисциплине. И меньше других заслуживаешь носить даже одежду послушницы. Посмотри на себя. Что ты за свою жизнь сделала? Все, что у тебя есть, дано тебе от рождения.
– Этого более чем достаточно.
– Да, достаточно, если твоя единственная цель в жизни заключается в том, чтобы стать породистой кобылой для какого-нибудь высокородного глупца. Потому что породистым самкам не нужно иметь много мозгов, чтобы желать чего-то большего, чем им дано от рождения. Но, насколько я понимаю, тебя прислали сюда именно для того, чтобы выбить из твоей тупой головы хотя бы ничтожную часть непомерных амбиций.
– У меня есть и таланты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
Энни ощутила легкий трепет и на мгновение вспомнила тлетворный запах склепа, который они с Острой как-то давным-давно отыскали в хорце. Это был не страх, а волнение. Она чувствовала, будто сидит в маленькой лодке посреди большого моря и ей впервые в жизни объяснили, какое значение имеет вода.
Выйдя в коридор, она почти нос к носу столкнулась с сестрой Серевкис, которая уставилась на нее своими холодными серыми глазами.
– Тебя совсем не тошнило? – спросила Серевкис.
– Только самую малость, – призналась Энни. – Но мне было интересно. Насколько я заметила, тебе тоже не было дурно.
– Нет. Моя мать владела похоронным бюро в Формессо. Так что видеть человеческие внутренности мне привычно. А для тебя это в первый раз?
– Да.
Серевкис устремила взгляд куда-то мимо своей собеседницы.
– Твой вителлианский стал значительно лучше, – как бы между прочим заметила она.
– Спасибо. Я над ним усердно работаю.
– Вот и хорошо. – Уста Серевкис чуть тронула улыбка, и глаза девушек вновь встретились. – Мне пора идти на урок. Надеюсь, увидимся на вечерней трапезе, сестра Ивекса.
Остальные занятия, особенно арифметика, не произвели на Энни особого впечатления. Тем не менее она старательно внимала всем объяснениям и делала нужные вычисления. После арифметики начался урок травяного дела, однако он оказался хуже, чем Энни себе представляла. Девушке было давно известно, что некоторые сорняки и темно-фиолетовые соцветия бенабеллы используются в качестве ядов. Но вместо того, чтобы подробнее остановиться на этой теме, они перешли к тому, как правильно ухаживать за розами, как будто их обучали ремеслу садовников, а не убийц. В конце урока вошла сестра Касита и назвала имена трех девушек. Одной из них оказалась Энни. Два других были ей незнакомы. Их повели на задний двор монастыря, куда, как правило, пригоняли для дойки и стрижки овец. Пока сестра Касита что-то объясняла одной из девушек на языке, который очень смахивал на сафнийский, Энни в недоумении взирала на бессловесных созданий, бесцельно бродивших вокруг. Когда же та перешла на вителлианский, Энни обернулась к ней.
– Прошу прощения, – извинилась перед ней сестра Касита. – Эти две девушки еще не так хорошо овладели вителлианским, как ты. Надо сказать, тебе удалось достичь весьма больших успехов в его изучении за такой короткий срок.
– Брази, сор Касита, – ответила Энни. – Дома я изучала церковный вителлианский. Очевидно, мне удалось запомнить гораздо больше слов, чем я думала. К тому же многие из них очень похожи на современный вителлианский. – И, кивнув в сторону животных, Энни спросила: – А что мы будем делать с этими овцами, сестра?
– Вы должны будете научиться их доить.
– Разве овечье молоко каким-то образом применяется на уроках?
– Нет. Но в конце каждого месяца каждой сестре дается определенное задание. Твоя задача доить овец и делать сыр.
Вытаращив на нее глаза, Энни громко рассмеялась.
Когда хлыст оставил яркий след на голых плечах Энни, из глаз девушки хлынули слезы, но она не издала ни звука. Более того, одарила свою мучительницу взглядом, от которого любой придворный провалился бы сквозь землю.
Но сестра Секула была отнюдь не придворной, а потому даже глазом не повела.
Когда по спине девушке кнут прошелся во второй раз, с уст Энни сорвался легкий вопль.
– Итак, – сказала сестра Секула. – Достаточно тебе двух ударов, чтобы ты образумилась? Боюсь, тебе не хватит храбрости, чтобы продолжать усердствовать в своем упрямстве, маленькая Ивекса.
– Развлекайтесь столько, сколько хотите, – огрызнулась Энни. – Все равно, когда мой отец узнает…
– То ничего не сделает. Он сам прислал тебя сюда, моя дорогая. Твои коронованные родители уже согласились со всеми средствами воспитания, которые я применяю в нашей обители. Имей в виду, это мое последнее напоминание. Но пороть я тебя больше не буду. Я уже добилась того, что хотела. Знай, в следующий раз тремя ударами ты не отделаешься. А теперь – марш выполнять свое задание.
– Я никуда не пойду, – вновь ответила Энни.
– Что? Что ты сказала?
– Я сказала, что не буду доить овец, – выпрямившись, твердым тоном заявила Энни. – Я родилась принцессой дома Отважных и герцогиней дома Лири. И таковой останусь до последних дней своей жизни. И не собираюсь об этом забывать даже на миг. Сколько бы раз вы меня ни пороли и какие бы ни придумывали мне наказания, я всегда останусь той, кто я есть. И никогда не опущусь до холопской работы.
– Понимаю, – задумчиво кивнула ей сестра Секула. – Ты защищаешь достоинство своих титулов.
– Да.
– Но раз ты их защищаешь, тогда скажи, почему ты нарушала волю своей матери и, как дикая коза, скакала на лошади по всему Эслену? И о чем ты думала, когда раздвигала ноги перед первым самцом, едва тот отпустил в твой адрес красное словцо? Тебе не кажется, что ты слишком ловко манипулируешь своим достоинством и вспоминаешь о нем лишь тогда, когда дело касается чего-то не слишком для тебя приятного?
Энни снова опустила голову на стол наказаний.
– Бейте меня сколько угодно. Мне уже на все наплевать, – продолжала упорствовать она.
Сестра Секула рассмеялась.
– А вот это еще одна вещь, которой тебе придется научиться, маленькая Ивекса. Тебе нужно будет научиться проявлять интерес ко всем и вся. Возможно, кнут в данном деле не поможет. Уж не думаешь ли ты, что наши воспитанницы – безродные крестьянки? Все они представительницы лучших семейств. И прибыли сюда из самых разных мест. Если они пожелают вернуться в мир, то вновь обретут титулы, которые их там ждут. Здесь же мы члены одного ордена, ни больше и ни меньше. А ты, моя дорогая, самая отстающая среди остальных.
– Я не самая отстающая, – огрызнулась Энни. – И никогда не буду самой отстающей.
– Вздор. Ты хуже всех по каждому из предметов. Хуже всех по дисциплине. И меньше других заслуживаешь носить даже одежду послушницы. Посмотри на себя. Что ты за свою жизнь сделала? Все, что у тебя есть, дано тебе от рождения.
– Этого более чем достаточно.
– Да, достаточно, если твоя единственная цель в жизни заключается в том, чтобы стать породистой кобылой для какого-нибудь высокородного глупца. Потому что породистым самкам не нужно иметь много мозгов, чтобы желать чего-то большего, чем им дано от рождения. Но, насколько я понимаю, тебя прислали сюда именно для того, чтобы выбить из твоей тупой головы хотя бы ничтожную часть непомерных амбиций.
– У меня есть и таланты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195