В череп словно впивались тысячи иголок, а в глазах было так темно, будто солнечные лучи за окном померкли. Нестерпимый ужас сжал сердце короля, и его ноги едва не подкосились.
«Мертвые называют мое имя, – подумал он и мысленно задал страшный вопрос: – Неужели конец мой близок?»
Дядюшка Уильяма тоже умер внезапно. Только что был бодр и весел, болтал, улыбался и вдруг повалился на пол и в мгновение ока испустил дух.
– Что случилось, милый брат? – раздался заботливый голос Роберта, стоявшего в дальнем конце комнаты.
Роберт чувствовал, что король слабеет, чувствовал так же безошибочно, как акулы чуют кровь.
Уильям глубоко вздохнул, стараясь набрать в грудь побольше воздуха. Нет, его сердце не остановилось – оно колотилось, бешено стучало. Небо за окном радовало взгляд голубизной. Вдали, за шпилями замка и остроконечными крышами домов, зеленела лента луга. Ветер дул с запада, с моря, и казалось, у него был легкий соленый привкус.
«Нет, я не умру в такой прекрасный день, – подумал король. – Это было бы нелепо».
– Уильям? – вновь окликнул его Роберт. Король нехотя отвернулся от окна.
– Мне необходимо привести себя в порядок, брат. Будь любезен, подожди меня в Голубином зале.
– Ты изгоняешь меня из своей опочивальни? Чем я заслужил подобную немилость?
– Прошу тебя, оставь меня. Чело Роберта омрачилось.
– Как тебе будет угодно, Уильям. Но не заставляй меня долго ждать.
Как только дверь за Робертом закрылась, Уильям без сил рухнул в кресло. Он боялся, что ноги подведут его на глазах у младшего брата. Допускать этого не следовало ни в коем случае.
Что же с ним происходит?
Несколько мгновений король сидел, откинувшись на спинку кресла; грудь его тяжело вздымалась, пальцы цеплялись за инкрустированные слоновой костью дубовые подлокотники. Наконец он поднялся, пошатываясь подошел к умывальному тазу и побрызгал себе в лицо холодной водой. Потом пристально посмотрел в зеркало на собственное лицо, по которому стекали капли. В аккуратно подстриженной бороде и вьющихся каштановых волосах короля почти не было седины, но под глазами залегли темные круги, лоб бороздили глубокие морщины, а кожа имела нездоровый желтоватый оттенок.
«И когда только я успел состариться?» – вздохнул он про себя.
Королю исполнилось всего сорок пять, но выглядел он старше, чем многие из тех, кто разменял шестой десяток зим.
Уильям вытер лицо льняным полотенцем и позвонил в колокольчик. Несколько мгновений спустя появился камердинер – круглый, лысеющий человек, облаченный в черные рейтузы и расшитый золотом алый камзол.
– Сэр?
– Джон, проследи, чтобы моему брату подали вина. Ты знаешь, какое он предпочитает. И пришли Пафела одевать меня.
– Да, сэр. Сэр, осмелюсь ли спросить…
– Что?
– Вы хорошо себя чувствуете?
В голосе Джона звучало искреннее беспокойство. Он служил камердинером короля без малого тридцать лет и был человеком, которому Уильям доверял безраздельно, а таких во всем королевстве насчитывалось совсем немного.
– Честно говоря, Джон, мне немного не по себе, – признался король. – Сам не понимаю, что со мной. Я все время ощущаю… Какой-то страх, предчувствие беды. Никогда, даже на поле боя, со мной не было ничего подобного. И хуже всего: Роберт заметил, что со мной творится неладное. Теперь мне необходимо обсудить с ним неотложные дела. А после состоится прием… За весь день у меня не бывает свободной минуты. А иногда так хочется…
Король внезапно осекся и покачал головой.
– Мне очень жаль, сэр, что вы нездоровы. Могу я как-нибудь помочь вам?
– Боюсь, что нет, Джон. И все равно, спасибо.
Джон кивнул и направился к двери, но вдруг резко повернулся.
– Некоторые страхи и дурные предчувствия, сэр, трудно объяснить. Бывает, человек по непонятным причинам испытывает такое чувство, словно летит в пропасть.
– Да, Джон, я чувствую что-то в этом роде. Но я не лечу в пропасть. Я твердо стою на ногах.
– Да будет мне позволено заметить, сэр, каждого из нас подстерегает множество пропастей.
Несколько мгновений король пристально смотрел на своего верного слугу, затем губы его искривились в усмешке.
– Ступай, Джон. Подай моему брату вина.
– Да хранят вас все святые, сэр.
– И тебя тоже, дружище.
В спальню вошел Пафел, румяный молодой человек, говоривший с сильным деревенским акцентом. За ним следовал его новый помощник, Кент.
– Сегодня я не собираюсь облачаться в парадное одеяние, – непререкаемым тоном сообщил им король. – По крайней мере, сейчас я предпочитаю более удобный костюм.
И он раскинул руки, чтобы слуги могли снять с него халат.
– Как вам будет угодно, сэр. Осмелюсь заметить, сегодня день святого Тиффа, и, разумеется, цвета этого святого наиболее предпочтительны. Но сегодня также равноденствие, которому покровительствует святая Фесса, поэтому…
Под неумолчную болтовню Пафела слуги облекли короля в расшитые золотом черные рейтузы, красный шелковый, украшенный вышивкой в виде цветов, камзол с высоким воротником и мантию из черного горностая. Привычная процедура одевания благотворно подействовала на Уильяма.
«В конце концов, этот день ничем не отличается от всех прочих», – пришла ему в голову успокоительная мысль.
Он и не думает умирать, и для тревожных мыслей нет никаких оснований. К тому времени как туалет короля был завершен, руки и ноги у него перестали дрожать, и лишь смутная необъяснимая тоска, томившая Уильяма в последние несколько месяцев, по-прежнему шевелилась в глубине его души.
– Спасибо, джентльмены, – кивнул он головой слугам. Когда те удалились, король сделал несколько глубоких вдохов, словно собираясь с силами, и направился в Голубиный зал.
То было просторное, достаточно светлое помещение – настолько, насколько комната с каменными сводами может быть светлой.
Алебастровые стены сплошь покрывали гобелены и драпировки светло-зеленого и золотистого оттенка. Большие окна были широко распахнуты: какая нужда в узких бойницах – ведь если королевская армия позволит неприятелю ворваться за стены замка, битва все равно проиграна.
Едва заметное пятно на сверкающем чистотой полу напомнило Уильяму о событии, некогда случившемся в этом зале. Именно здесь более ста лет назад упал замертво Тизвальд Фрам Рейксбург, известный также под именем Волчья Шкура. Меч первого Уильяма Отважного, монарха, правившего тогда в Эслене, рассек врага до печенок.
Уильям благоговейно перешагнул через пятно. Роберт восседал в кресле – королевском кресле и делал вид, что читает молитвенник. Заметив брата, он вскинул голову и насмешливо произнес:
– Тебе не было необходимости так наряжаться ради встречи со мной, Уильям.
– О чем ты хотел поговорить со мной, Роберт? У тебя опять какая-то просьба?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
«Мертвые называют мое имя, – подумал он и мысленно задал страшный вопрос: – Неужели конец мой близок?»
Дядюшка Уильяма тоже умер внезапно. Только что был бодр и весел, болтал, улыбался и вдруг повалился на пол и в мгновение ока испустил дух.
– Что случилось, милый брат? – раздался заботливый голос Роберта, стоявшего в дальнем конце комнаты.
Роберт чувствовал, что король слабеет, чувствовал так же безошибочно, как акулы чуют кровь.
Уильям глубоко вздохнул, стараясь набрать в грудь побольше воздуха. Нет, его сердце не остановилось – оно колотилось, бешено стучало. Небо за окном радовало взгляд голубизной. Вдали, за шпилями замка и остроконечными крышами домов, зеленела лента луга. Ветер дул с запада, с моря, и казалось, у него был легкий соленый привкус.
«Нет, я не умру в такой прекрасный день, – подумал король. – Это было бы нелепо».
– Уильям? – вновь окликнул его Роберт. Король нехотя отвернулся от окна.
– Мне необходимо привести себя в порядок, брат. Будь любезен, подожди меня в Голубином зале.
– Ты изгоняешь меня из своей опочивальни? Чем я заслужил подобную немилость?
– Прошу тебя, оставь меня. Чело Роберта омрачилось.
– Как тебе будет угодно, Уильям. Но не заставляй меня долго ждать.
Как только дверь за Робертом закрылась, Уильям без сил рухнул в кресло. Он боялся, что ноги подведут его на глазах у младшего брата. Допускать этого не следовало ни в коем случае.
Что же с ним происходит?
Несколько мгновений король сидел, откинувшись на спинку кресла; грудь его тяжело вздымалась, пальцы цеплялись за инкрустированные слоновой костью дубовые подлокотники. Наконец он поднялся, пошатываясь подошел к умывальному тазу и побрызгал себе в лицо холодной водой. Потом пристально посмотрел в зеркало на собственное лицо, по которому стекали капли. В аккуратно подстриженной бороде и вьющихся каштановых волосах короля почти не было седины, но под глазами залегли темные круги, лоб бороздили глубокие морщины, а кожа имела нездоровый желтоватый оттенок.
«И когда только я успел состариться?» – вздохнул он про себя.
Королю исполнилось всего сорок пять, но выглядел он старше, чем многие из тех, кто разменял шестой десяток зим.
Уильям вытер лицо льняным полотенцем и позвонил в колокольчик. Несколько мгновений спустя появился камердинер – круглый, лысеющий человек, облаченный в черные рейтузы и расшитый золотом алый камзол.
– Сэр?
– Джон, проследи, чтобы моему брату подали вина. Ты знаешь, какое он предпочитает. И пришли Пафела одевать меня.
– Да, сэр. Сэр, осмелюсь ли спросить…
– Что?
– Вы хорошо себя чувствуете?
В голосе Джона звучало искреннее беспокойство. Он служил камердинером короля без малого тридцать лет и был человеком, которому Уильям доверял безраздельно, а таких во всем королевстве насчитывалось совсем немного.
– Честно говоря, Джон, мне немного не по себе, – признался король. – Сам не понимаю, что со мной. Я все время ощущаю… Какой-то страх, предчувствие беды. Никогда, даже на поле боя, со мной не было ничего подобного. И хуже всего: Роберт заметил, что со мной творится неладное. Теперь мне необходимо обсудить с ним неотложные дела. А после состоится прием… За весь день у меня не бывает свободной минуты. А иногда так хочется…
Король внезапно осекся и покачал головой.
– Мне очень жаль, сэр, что вы нездоровы. Могу я как-нибудь помочь вам?
– Боюсь, что нет, Джон. И все равно, спасибо.
Джон кивнул и направился к двери, но вдруг резко повернулся.
– Некоторые страхи и дурные предчувствия, сэр, трудно объяснить. Бывает, человек по непонятным причинам испытывает такое чувство, словно летит в пропасть.
– Да, Джон, я чувствую что-то в этом роде. Но я не лечу в пропасть. Я твердо стою на ногах.
– Да будет мне позволено заметить, сэр, каждого из нас подстерегает множество пропастей.
Несколько мгновений король пристально смотрел на своего верного слугу, затем губы его искривились в усмешке.
– Ступай, Джон. Подай моему брату вина.
– Да хранят вас все святые, сэр.
– И тебя тоже, дружище.
В спальню вошел Пафел, румяный молодой человек, говоривший с сильным деревенским акцентом. За ним следовал его новый помощник, Кент.
– Сегодня я не собираюсь облачаться в парадное одеяние, – непререкаемым тоном сообщил им король. – По крайней мере, сейчас я предпочитаю более удобный костюм.
И он раскинул руки, чтобы слуги могли снять с него халат.
– Как вам будет угодно, сэр. Осмелюсь заметить, сегодня день святого Тиффа, и, разумеется, цвета этого святого наиболее предпочтительны. Но сегодня также равноденствие, которому покровительствует святая Фесса, поэтому…
Под неумолчную болтовню Пафела слуги облекли короля в расшитые золотом черные рейтузы, красный шелковый, украшенный вышивкой в виде цветов, камзол с высоким воротником и мантию из черного горностая. Привычная процедура одевания благотворно подействовала на Уильяма.
«В конце концов, этот день ничем не отличается от всех прочих», – пришла ему в голову успокоительная мысль.
Он и не думает умирать, и для тревожных мыслей нет никаких оснований. К тому времени как туалет короля был завершен, руки и ноги у него перестали дрожать, и лишь смутная необъяснимая тоска, томившая Уильяма в последние несколько месяцев, по-прежнему шевелилась в глубине его души.
– Спасибо, джентльмены, – кивнул он головой слугам. Когда те удалились, король сделал несколько глубоких вдохов, словно собираясь с силами, и направился в Голубиный зал.
То было просторное, достаточно светлое помещение – настолько, насколько комната с каменными сводами может быть светлой.
Алебастровые стены сплошь покрывали гобелены и драпировки светло-зеленого и золотистого оттенка. Большие окна были широко распахнуты: какая нужда в узких бойницах – ведь если королевская армия позволит неприятелю ворваться за стены замка, битва все равно проиграна.
Едва заметное пятно на сверкающем чистотой полу напомнило Уильяму о событии, некогда случившемся в этом зале. Именно здесь более ста лет назад упал замертво Тизвальд Фрам Рейксбург, известный также под именем Волчья Шкура. Меч первого Уильяма Отважного, монарха, правившего тогда в Эслене, рассек врага до печенок.
Уильям благоговейно перешагнул через пятно. Роберт восседал в кресле – королевском кресле и делал вид, что читает молитвенник. Заметив брата, он вскинул голову и насмешливо произнес:
– Тебе не было необходимости так наряжаться ради встречи со мной, Уильям.
– О чем ты хотел поговорить со мной, Роберт? У тебя опять какая-то просьба?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195