Шахматные способности предводителя «гринцигской» корпорации проявились еще в детстве. Став чемпионом университета, он приобрел поддержку в лице ректора и не слишком обременял себя учебой. Провинциал из Каринтии, он быстро освоился в столице, где то, чего нельзя было добиться умом, достигалось с помощью связей или денег. Так и не приобретя достаточных знаний, но заручившись поддержкой нужных людей, он получил диплом и устроился на работу в престижную страховую компанию. А недавние победы Тауренци в нескольких шахматных турнирах кряду сделали его чуть ли не знаменитым. Даже высший свет Вены стал иногда зазывать его в свои клубы и салоны.
И вот теперь все могло пойти прахом.
Для второй партии Нижегородский выбрал стратегию под условным названием «Эпидемия». Теперь он играл черными. Подперев вторым ходом свою пешку на е5 пешкой на d6, сам того не ведая, Вадим осуществил защиту, предложенную когда-то Франсуа Андре Даниканом по прозвищу Филидор. Пятнадцать ходов игра шла по накатанному двумя веками сценарию лишь с небольшими поправками, после чего черные вдруг перехватили инициативу и произвели серию безжалостных разменов. Фигуры посыпались с доски, словно осенние листья под внезапно налетевшим вихрем. Тауренци, сбитый с толку таким продолжением, растерялся.
На этот раз он сидел, как и положено, лицом к противнику. Он уже понимал, что перед ним не просто сильный шахматист – перед ним профессионал гроссмейстерского класса. Никак не меньше. Но главное, что уже сейчас заставляло его внутренне содрогаться, – это манера игры баварца. Ни разу его рука не дрогнула, замерев в воздухе в сомнении. Ни один, даже очень сильный ход своего соперника он не удостоил и секундой лишнего внимания.
Тауренци решил, что, идя на размен, черные намеренно упрощают позицию, чтобы лишить белых преимущества первого хода и выйти на ничью. Но он просчитался. Он допустил слишком много ошибок, и к двадцать пятому ходу его дела были уже столь плохи, что не приходилось рассчитывать и на ничью. Он даже не заметил предматовой трехходовки и не успел вовремя сдаться.
В оставшихся четырех партиях «Два короля» последовательно играли по сценариям «Дипломатия», «Ватерлоо», «Десант» и «Гибель Помпей». Разумеется, в полной мере эти стили можно было реализовать лишь при игре с не очень сильным соперником, коим Тауренци все-таки не являлся. Но и он хорошо почувствовал, что ни в одной проигранной им партии противник не повторился ни в дебютном выборе, ни в определении тактики своих основных действий. Он то плел коварные козни, то готовил засаду, то врывался на королевскую горизонталь врага, сея панику в и без того уже деморализованных рядах. Впрочем, две последние партии Тауренци провел уже в полубессознательном состоянии, психологически проиграв их еще до первого хода. В шестой партии Нижегородский, отыграв сицилианскую защиту с улучшенным продолжением, устроил охоту на белого ферзя. Тауренци «зевнул» и попался на связке. После того как белый ферзь оказался в руке Вадима, чемпион в сердцах повалил своего короля, сметая половину фигур на пол.
К этому времени мало кто из зрителей уже сидел на своих местах. Те, кто хоть что-то понимал в шахматах, обступили игроков тройным кольцом, остальные стояли или сидели группками в стороне, ожидая исхода. Не зная разницы между гамбитом и цугцвангом, последние тем не менее прекрасно осознавали, что являются свидетелями драматических событий.
– Блиц – не моя стихия, – пробормотал Тауренци, словно очнувшись от обморока. – Предлагаю настоящую партию по девяносто минут каждому.
– Вы проиграли шесть тысяч марок, – напомнил ему Вадим. – Извольте прежде расплатиться.
Повисла пауза. Вдруг выяснилось, что ни банкира, ни конезаводчика – тех, кто «почел бы за честь» заплатить шахматный долг чемпиона, – поблизости нет.
– Я заплачу. Вы не смеете сомневаться! Кончилось тем, что оказавшийся среди званых гостей фон Либенфельса нотариус предложил Тауренци написать расписку. Это был тот самый старичок по фамилии Кнопик, что еще днем в надежде срубить по-легкому сотню-другую, предлагал Вадиму сыграть с ним. Он сходил в каюту за гербовой бумагой, которую всегда имел при себе, и вопрос с долгом был улажен. Тауренци предложил ставку в шесть тысяч марок, рассчитывая таким образом полностью отыграться по деньгам. Вадим согласился. Договорились о получасовом перерыве, и Нижегородский вышел подышать воздухом.
«Где же Вини?» – подумал он, раскуривая русскую папиросу «Спорт» – лучшего друга спортсмена, если верить рекламе журнала «Нива». Очки он так и не снял, частично активизировав у них функцию ночного видения.
Поеживаясь от холода, подошел корреспондент. Он долго допытывался, где и когда научился играть в шахматы герр Пикарт и не участвовал ли он в официальных турнирах. Получив на все свои вопросы уклончивые или отрицательные ответы, он тем не менее остался очень доволен. В его кармане была настоящая сенсация: одно дело, когда известный шахматист проигрывает другому известному шахматисту, и совершенно другое, когда чемпиона Вены разделывает под орех «темная лошадка», мистер Икс, человек, о котором никому ничего не известно. При определенной сноровке на разработке такого материала можно безбедно жить не одну неделю.
– Скажите, господин журналист, сколько вам отвалит редактор за статью о ночном фиаско Тауренци? – спросил Нижегородский. – Сотню? Две?
– М-м-м… как сказать…
– Я дам пятьсот… нет, тысячу, при условии, что вы ничего не напишете.
– Почему?
– Еще двести, чтобы не отвечать на этот вопрос.
– Но почему? – удивился газетчик. – Не понимаю. Все равно этот случай уже завтра станет достоянием общественности. Триста свидетелей! Пусть уж обыватель узнает все из уст профессионала…
Вадим бросил окурок за борт.
– Как угодно.
Он увидел в стороне кутающуюся в плед женскую фигуру и направился к ней.
– Вам холодно? Что вы здесь делаете? Идите в салон.
– Я хочу понять, кто вы, Вацлав?
– Я? – Он взял в ладони ее руки. – Бунтующий человек. Вы читали Камю?
– Камю?
«Надо как-нибудь самому почитать», – подумал Нижегородский.
– Между прочим, я выиграл.
– Знаю.
Вечером, расставшись с Вадимом, Вини ушла к себе в каюту и не вышла к ужину. Ее соседка, старая дама, весь вечер раскладывала пасьянс, одновременно рассказывая о себе. Баронесса узнала, что муж дамы был каноником ордена и собирался даже стать пресвитером, но неожиданно умер этой зимой. Став рыцарем в 1907 году, он принял имя Райнальд, а когда был рукоположен преподобным Приором в каноники, то на своих собраниях братья обращались к нему не иначе как «достопочтенный фра Райнальд конт Верфенштайн», где слово «Конт» означало сан каноника, а добавка «Верфенштайн» – место его рукоположения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142