Сколько раз, кстати, вы были в этом году в Эльзасе? Скоро осень, и вместо того чтобы читать ваши отчеты о проделанной работе, я вынуждена выуживать вас по тюрьмам, да еще на краю света. Что вы задумали теперь? Вы хотите опять влипнуть в историю?
Компаньоны молча переглянулись, после чего Каратаев закрылся газетой, а Нижегородский, сверкнув перстнем, поднял свой бокал с вином.
– Я в историю не влип, фрау Вини, – сказал он с оттенком некоторой печальной торжественности, – я вошел в нее с парадного входа, не вытирая ног. Вот только жаль, что она, эта самая история, никогда об этом не узнает.
Баронесса пригубила вина, причмокнула, оценивая послевкусие, покачала головой, вероятно, что-то отметив про себя, после чего поставила бокал и деловито произнесла:
– Не знаю, куда вы там вошли и почему при этом не вытираете ноги, а только я несу за вас ответственность перед дедом.
– Но мадам, – не утерпел и высунулся из-за газеты Каратаев, – мы не можем сейчас вернуться в Германию! У нас дела здесь, в Австрии. Может сложиться так, что нам вообще придется покинуть Европу. Надолго покинуть. Вы понимаете?
– Нет, не понимаю. Почему?
– Почему-почему… Потому. Вы читаете газеты?
– Конечно.
– Что из последних новостей привлекло ваше внимание?
– Что привлекло? – Она задумалась. – Оправдание этой психопатки Келло, застрелившей Кальме, например. Вот вам образчик французского правосудия, которое может и рубить головы своим королям, и объявлять сумасшедших дамочек чуть ли не героинями.
– Но между этими событиями больше ста двадцати лет!
– Не имеет значения. У них это национальное.
Вини многозначительно посмотрела на Нижегородского, затем на Каратаева.
– Вы думаете, я не понимаю, зачем вы спросили меня о газетах? Вы ведь имели в виду политику? Так вот, я никогда не снизойду до того, чтобы обсуждать с мужчинами политику. Единственное, чего они способны добиться в конечном счете, – это война. И чем умнее их разглагольствования о политике, тем неизбежнее тупик, в который они всегда приходят.
– Что же вы предлагаете? Вы же не станете отрицать, что в Европе налицо серьезный политический кризис? – спросил Каратаев.
– Я предлагаю молчать. Игнорировать. Ни о чем не спорить. Если необходимо действовать, то действовать немедленно. Но нет, вы заводите разговоры, повсюду митинги, в пивных стучат кружками, в парламентах оппозиция топочет ножками, газетчики соревнуются друг с другом в красноречии, а через две недели никто уже не помнит, в чем собственно проблема. Все знают, что что-то произошло и кого-то надо непременно наказать, только не помнят кого и за что. А главное, не хотят помнить, ведь первопричина зачастую настолько ничтожна, что становится даже неловко за такое количество произведенного по этому поводу шума.
– Браво! – захлопал в ладоши Нижегородский. – Вы верно подметили: раздуть из мухи слона – это и есть политика. Однако вернемся к нашему маленькому сплоченному коллективу, фрау Винифред. Мне грустно такое говорить, но нам с Августом действительно придется вас покинуть. Это как раз тот случай, когда нужно действовать немедленно.
Вини поняла, что сейчас в обществе этих двоих она лишняя. Как ни любопытно ей было узнать, что они затеяли, но обида, причиненная таким их отношением, оказалась сильнее. Она молча встала и ушла, не попрощавшись. Нижегородский долго смотрел ей вслед.
– Мы не могли поступить иначе, – сказал Каратаев.
Утром следующего дня компаньоны выехали в направлении Грайна. В клубах иссушенной жарким летом пыли их «Ситроен» мчался на запад по левому берегу Дуная, соревнуясь в скорости с догоняющим его ярким августовским солнцем. Солнце победило. Оно обогнало их и уже опускалось за горные пики Дахштайна, когда порядком измотанный Нижегородский подруливал к воротам замка-монастыря новых тамплиеров.
Заранее извещенный двумя немецкими миллионерами Ланц фон Либенфельс ожидал дорогих гостей во дворе.
– Мы к вам по очень важному делу, господин доктор, – сказал Вадим после приветствий. – Ванна, ужин и все остальное чуть позже.
Они прошли в знакомый уже обоим кабинет. Вечер был душным. Сопровождавший гостей фра Томас открыл створку высоченного стрельчатого окна и удалился. Каратаев извлек из прихваченного с собой портфеля пачку отпечатанных листов и положил ее на стол хозяина. Это был журнальный вариант «Последнего смотра императоров», сокращенный до двухсот страниц.
– Сколько времени вам понадобится, чтобы ознакомиться с содержанием этой рукописи? – спросил Нижегородский. – Мы с товарищем хотели бы напечатать ее в вашем журнале. Если я не ошибаюсь, то отдельные номера «Остары» делаются целиком одним автором, вами или кем-нибудь из ваших единомышленников?
Ланц как будто ожидал именно такого предложения и ничуть не удивился.
– Совершенно верно, каждый номер за редким исключением готовится одним человеком. Но что это? «Последний смотр императоров», – прочел он заглавие. – Научное исследование, статья?
– Боюсь, господин доктор, этому нет пока четкого определения. Описанные здесь события реальны, но они пока не произошли по той или иной причине. Как это можно назвать?
– Реальны, вы говорите, но еще не произошли?
– Именно. Понимаете, – принялся объяснять Нижегородский, – это не фантазия на тему, что могло бы быть. Это то, что было бы непременно, если бы двадцать восьмого июня в Сараеве были убиты Франц Фердинанд и его жена. И это также то, что еще может случиться (правда, уже с незначительными отклонениями), если три императора и сотня политиков с генералами не возьмутся наконец за ум.
– Так все же это фантазия, – констатировал приор, – ведь ни эрцгерцог, ни герцогиня не пострадали.
– Они должны были быть убиты, – разглядывая одну из картин на стене, с расстановкой произнес молчавший до сих пор Каратаев и обернулся. – Первая пуля должна была разорвать брюшную аорту графини Хотек, вторая – перебить сонную артерию эрцгерцога. Оба ранения смертельны.
Доктор Ланц застыл с титульным листом в руке. Он переводил удивленный взгляд с одного из гостей на другого.
– Но ведь этого не произошло…
– Не произошло потому, что мы помешали, – буднично заметил Нижегородский, склонившись над глобусом с изображением звездного неба. – Юпитер, говорите, войдет в созвездие Рыб?.. И все же, сколько времени вам потребуется на прочтение?
Ланц оценил толщину пачки.
– Для беглого ознакомления… час-полтора.
Вадим посмотрел на часы.
– Тогда в одиннадцать. Пускай Томас приведет нас сюда в одиннадцать, и вы объявите ваше решение. – С этими словами он расстегнул несколько серебряных пуговиц своего изрядно запыленного кителя и вытащил из внутреннего кармана пухлый конверт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Компаньоны молча переглянулись, после чего Каратаев закрылся газетой, а Нижегородский, сверкнув перстнем, поднял свой бокал с вином.
– Я в историю не влип, фрау Вини, – сказал он с оттенком некоторой печальной торжественности, – я вошел в нее с парадного входа, не вытирая ног. Вот только жаль, что она, эта самая история, никогда об этом не узнает.
Баронесса пригубила вина, причмокнула, оценивая послевкусие, покачала головой, вероятно, что-то отметив про себя, после чего поставила бокал и деловито произнесла:
– Не знаю, куда вы там вошли и почему при этом не вытираете ноги, а только я несу за вас ответственность перед дедом.
– Но мадам, – не утерпел и высунулся из-за газеты Каратаев, – мы не можем сейчас вернуться в Германию! У нас дела здесь, в Австрии. Может сложиться так, что нам вообще придется покинуть Европу. Надолго покинуть. Вы понимаете?
– Нет, не понимаю. Почему?
– Почему-почему… Потому. Вы читаете газеты?
– Конечно.
– Что из последних новостей привлекло ваше внимание?
– Что привлекло? – Она задумалась. – Оправдание этой психопатки Келло, застрелившей Кальме, например. Вот вам образчик французского правосудия, которое может и рубить головы своим королям, и объявлять сумасшедших дамочек чуть ли не героинями.
– Но между этими событиями больше ста двадцати лет!
– Не имеет значения. У них это национальное.
Вини многозначительно посмотрела на Нижегородского, затем на Каратаева.
– Вы думаете, я не понимаю, зачем вы спросили меня о газетах? Вы ведь имели в виду политику? Так вот, я никогда не снизойду до того, чтобы обсуждать с мужчинами политику. Единственное, чего они способны добиться в конечном счете, – это война. И чем умнее их разглагольствования о политике, тем неизбежнее тупик, в который они всегда приходят.
– Что же вы предлагаете? Вы же не станете отрицать, что в Европе налицо серьезный политический кризис? – спросил Каратаев.
– Я предлагаю молчать. Игнорировать. Ни о чем не спорить. Если необходимо действовать, то действовать немедленно. Но нет, вы заводите разговоры, повсюду митинги, в пивных стучат кружками, в парламентах оппозиция топочет ножками, газетчики соревнуются друг с другом в красноречии, а через две недели никто уже не помнит, в чем собственно проблема. Все знают, что что-то произошло и кого-то надо непременно наказать, только не помнят кого и за что. А главное, не хотят помнить, ведь первопричина зачастую настолько ничтожна, что становится даже неловко за такое количество произведенного по этому поводу шума.
– Браво! – захлопал в ладоши Нижегородский. – Вы верно подметили: раздуть из мухи слона – это и есть политика. Однако вернемся к нашему маленькому сплоченному коллективу, фрау Винифред. Мне грустно такое говорить, но нам с Августом действительно придется вас покинуть. Это как раз тот случай, когда нужно действовать немедленно.
Вини поняла, что сейчас в обществе этих двоих она лишняя. Как ни любопытно ей было узнать, что они затеяли, но обида, причиненная таким их отношением, оказалась сильнее. Она молча встала и ушла, не попрощавшись. Нижегородский долго смотрел ей вслед.
– Мы не могли поступить иначе, – сказал Каратаев.
Утром следующего дня компаньоны выехали в направлении Грайна. В клубах иссушенной жарким летом пыли их «Ситроен» мчался на запад по левому берегу Дуная, соревнуясь в скорости с догоняющим его ярким августовским солнцем. Солнце победило. Оно обогнало их и уже опускалось за горные пики Дахштайна, когда порядком измотанный Нижегородский подруливал к воротам замка-монастыря новых тамплиеров.
Заранее извещенный двумя немецкими миллионерами Ланц фон Либенфельс ожидал дорогих гостей во дворе.
– Мы к вам по очень важному делу, господин доктор, – сказал Вадим после приветствий. – Ванна, ужин и все остальное чуть позже.
Они прошли в знакомый уже обоим кабинет. Вечер был душным. Сопровождавший гостей фра Томас открыл створку высоченного стрельчатого окна и удалился. Каратаев извлек из прихваченного с собой портфеля пачку отпечатанных листов и положил ее на стол хозяина. Это был журнальный вариант «Последнего смотра императоров», сокращенный до двухсот страниц.
– Сколько времени вам понадобится, чтобы ознакомиться с содержанием этой рукописи? – спросил Нижегородский. – Мы с товарищем хотели бы напечатать ее в вашем журнале. Если я не ошибаюсь, то отдельные номера «Остары» делаются целиком одним автором, вами или кем-нибудь из ваших единомышленников?
Ланц как будто ожидал именно такого предложения и ничуть не удивился.
– Совершенно верно, каждый номер за редким исключением готовится одним человеком. Но что это? «Последний смотр императоров», – прочел он заглавие. – Научное исследование, статья?
– Боюсь, господин доктор, этому нет пока четкого определения. Описанные здесь события реальны, но они пока не произошли по той или иной причине. Как это можно назвать?
– Реальны, вы говорите, но еще не произошли?
– Именно. Понимаете, – принялся объяснять Нижегородский, – это не фантазия на тему, что могло бы быть. Это то, что было бы непременно, если бы двадцать восьмого июня в Сараеве были убиты Франц Фердинанд и его жена. И это также то, что еще может случиться (правда, уже с незначительными отклонениями), если три императора и сотня политиков с генералами не возьмутся наконец за ум.
– Так все же это фантазия, – констатировал приор, – ведь ни эрцгерцог, ни герцогиня не пострадали.
– Они должны были быть убиты, – разглядывая одну из картин на стене, с расстановкой произнес молчавший до сих пор Каратаев и обернулся. – Первая пуля должна была разорвать брюшную аорту графини Хотек, вторая – перебить сонную артерию эрцгерцога. Оба ранения смертельны.
Доктор Ланц застыл с титульным листом в руке. Он переводил удивленный взгляд с одного из гостей на другого.
– Но ведь этого не произошло…
– Не произошло потому, что мы помешали, – буднично заметил Нижегородский, склонившись над глобусом с изображением звездного неба. – Юпитер, говорите, войдет в созвездие Рыб?.. И все же, сколько времени вам потребуется на прочтение?
Ланц оценил толщину пачки.
– Для беглого ознакомления… час-полтора.
Вадим посмотрел на часы.
– Тогда в одиннадцать. Пускай Томас приведет нас сюда в одиннадцать, и вы объявите ваше решение. – С этими словами он расстегнул несколько серебряных пуговиц своего изрядно запыленного кителя и вытащил из внутреннего кармана пухлый конверт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142