С тактом, обязанным опыту, Венеция не сопровождала доктора в комнату пациента. Она попросила Деймрела пойти вместо нее, и он тут же согласился. Венеции внезапно пришло в голову, что она относится к нему как к старому другу. Венеция стала вспоминать затянувшийся обед, то, как они сидели, когда Имбер убрал посуду, — Деймрел, откинувшись на резную спинку стула, с бокалом портвейна в длинных пальцах, а она, опираясь локтями на стол, с огрызком яблока в руке. Сумерки подкрались незаметно, Имбер принес свечи в высоких канделябрах и поставил их на стол. Они сидели, освещенные пламенем горящих фитилей, пока вокруг сгущались тени. Венеция не могла припомнить, о чем они говорили — обо всем или вообще ни о чем, — но знала, что обрела друга.
Когда доктор сказал ей, что не советует перевозить Обри из Прайори, он казался удивленным и обрадованным, что Венеция так спокойно это восприняла. Виноватые нотки в его голосе сначала озадачили ее, но, подумав, она поняла, что он имел в виду, говоря о хлопотах и неловкой ситуации, поэтому с беспокойством обратилась к Деймрелу, когда тот вернулся, проводив доктора к его карете.
— Боюсь, я об этом не подумала… — виновато произнесла она. — Не причинит ли вам неудобства пребывание в доме Обри, пока ему не станет легче?
— Ни малейшего! — тут же отозвался он. — Что внушило вам такую нелепую мысль?
— Доктор Бентуорт сказал, что ему жаль ставить меня в неловкое положение, — объяснила Венеция. — Разумеется, он имел в виду, что неудобно навязывать вам бедного Обри, и был абсолютно прав. Не могу понять, почему это не пришло мне в голову раньше, но я…
— Он не имел в виду ничего подобного, — резко прервал Деймрел. — Доктор беспокоился не обо мне, а о вас. Он понимал, что не подобает навязывать вам знакомство с человеком, склонным к распутству. Мораль и медицина боролись в его душе, и медицина победила, но боюсь, что мораль обеспечит ему бессонную ночь.
— И это все?! — воскликнула Венеция; ее чело прояснилось.
— Все, — кивнул Деймрел. — Если только он не опасается, что я могу дурно повлиять на Обри.
— Не думаю, чтобы вам это удалось, — подумав, сказала Венеция. Она увидела, как дрогнули его губы, и ее серьезность тут же испарилась. — Даже если бы вы устроили здесь оргию, Обри всего лишь подумал бы, что это довольно скучно в сравнении с тем, что вытворяли римляне, не говоря уже о вакханках, которые, насколько мне известно, вели себя таким образом, что мальчику лучше об этом не знать.
Перед подобной точкой зрения не устояло самообладание Деймрела. Прошло некоторое время, прежде чем он перестал смеяться и смог произнести:
— Обещаю, что не буду устраивать никаких оргий, пока Обри находится в моем доме.
— Я в этом не сомневаюсь. Хотя должна заметить, — добавила она с озорным блеском в глазах, — оргию стоило бы устроить только для того, чтобы посмотреть на лицо няни.
Деймрел снова расхохотался, запрокинув голову.
— И почему я не познакомился с вами раньше? — задыхаясь, вымолвил он.
— Я тоже об этом сожалею, — кивнула Венеция. — Мне всегда хотелось иметь друга, с которым можно посмеяться.
— Посмеяться? — медленно переспросил Деймрел.
— Возможно, у вас уже есть друзья, которые смеются вместе с вами, — робко сказала Венеция. — У меня их нет, а это очень важно, по-моему, куда важнее, чем сочувствие в горе, которое вы можете легко найти даже у неприятного вам человека.
— А совместное веселье исключает неприязнь — тут вы правы. Наверное, наши достойные соседи недоуменно смотрят на вас, когда вы смеетесь?
— Да, а когда я шучу, спрашивают, что имею в виду. — Она посмотрела на часы над камином. — Мне пора идти.
— Да, пора. Я уже послал сообщение в конюшню. Еще достаточно светло, чтобы ваш кучер нашел дорогу, но через час стемнеет. — Деймрел взял ее руки в свои. — Приходите завтра навестить Обри. Не позволяйте вашим соседям отговаривать вас. За воротами моего дома я ни за что не ручаюсь — у вас есть основания мне не доверять. Но здесь… — Он иронически улыбнулся и добавил, словно смеясь над собой: — Здесь я буду помнить, что родился джентльменом!
Глава 5
Венеция открыла глаза, разбуженная солнечным светом, который проникал сквозь ситцевые занавески. Несколько минут она лежала в полусне, все яснее ощущая радостное ожидание, подобно тому, как, пробуждаясь в детстве, осознавала, что наступил день, сулящий удовольствия. Где-то в саду пел дрозд — эти радостные звуки гармонировали с ее настроением. Некоторое время Венеция слушала, не раздумывая о причине своего счастья, но вскоре проснулась окончательно и вспомнила, что нашла друга.
Ей показалось, будто кровь сразу же быстрее заструилась в ее жилах, а тело стало невесомым, странное возбуждение нахлынуло на нее, не позволяя оставаться неподвижной. В доме было тихо — слышалось лишь птичье пение за окном. Венеция подумала, что, должно быть, еще очень рано, и, устроившись поудобнее, попыталась заснуть. Но сои ускользал от нее; солнечный свет щекотал веки, и она поднимала их, повинуясь побуждению более сильному, нежели рассудок. Птичьи трели стали властными и зовущими, новый день обещал новые радости. Соскользнув с мягкой перины, Венеция быстро подошла к окну, раздвинула занавески и распахнула створки.
Фазан, шагающий по аллее, застыл как вкопанный, подняв голову на переливчатой шее, и затем, словно почувствовав себя в безопасности, величаво двинулся дальше. Из оврагов поднимался осенний туман: тяжелые капли росы поблескивали на траве, а небо было подернуто дымкой. Несмотря на солнечный свет, воздух оставался прохладным, но день обещал быть жарким, без дождя и даже без ветра, колышущего листья на деревьях.
За парком, по другую сторону аллеи, огибающей Андершо с восточной стороны, и за относящимися к поместью лесными насаждениями, находился Прайори — не слишком далеко по прямой линии, но на расстоянии пяти миль по дороге. Венеция подумала об Обри — спал ли он ночью, сколько часов пройдет, прежде чем она сможет его навестить. Потом ей стало ясно, что не беспокойство за Обри, которое долгие годы было для нее на первом месте, заставляет ее торопиться в Прайори, а желание увидеть нового друга. Это его образ, вытеснив образ Обри, стал перед ее мысленным взором, побуждая ее дрожать от радостного ожидания. Быть может, он также проснулся, смотрит в окно и думает о ней, надеясь, что она скоро появится снова. Венеция пыталась вспомнить, о чем они говорили, но не могла; она припоминала лишь то, что чувствовала себя легко, как будто знала Деймрела всю жизнь. Казалось невероятным, чтобы он не ощущал так же сильно, как она, зов возникшей между ними симпатии, но, поразмыслив, Венеция осознала разницу в их жизненном опыте. То, что для нее являлось новыми радостными впечатлениями, для него могло служить лишь вариацией на старую тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86