Большинство улиц были узкими и замощенными булыжником, в доки ходить по ним было небезопасно. Да и красивый «Эдвард док» не был тогда еще построен. В старые времена корабли ходили в Африку за рабами. Отец Эллен помнил аукционы, проходившие в сараях доков. Из Вест-Индии приплывали джентльмены, чтобы участвовать в торгах, они увозили рабов на сахарные плантации. Теперь все переменилось. Когда в город прибыл сэр Эдвард Кредитон, он все усовершенствовал, основал «Леди Лайн». Хотя географическое положение Лангмаута и его замечательная гавань все-таки имели значение, он никогда бы не превратился в тот город, каким его сделали великолепные Кредитоны.
Благодаря Эллен жизнь стала терпимой в тот первый год. Миссис Мортон мне не нравилась, слишком она была похожа на тетю Шарлотту. Ее лицо напоминало крепко закрытую дверь, а ее непроницаемые глаза – окна, такие крошечные, что за темными занавесками невозможно было что-либо разглядеть. Она не выносила моего присутствия в доме. Скоро я узнала, что она всякий раз жалуется на меня тете Шарлотте. То я вхожу в дом в грязной обуви; то я оставила мыло в воде, и оно размокло (тетя Шарлотта была очень бережливой и терпеть не могла тратить деньги на что-либо, кроме антиквариата); то я разбила китайскую чашку из сервиза. Со мной миссис Мортон общалась с ледяной вежливостью и никогда не ругалась. Я бы намного лучше относилась к ней, если бы она закричала на меня или высказала бы свои обвинения мне в лицо. Кроме нее в доме работала толстушка миссис Бакл, она смешивала воск со скипидаром, полировала драгоценную мебель и боролась с вечным врагом – древесным жучком. Она была болтушкой, и мне было с ней весело, как и с Эллен.
«Дом Королевы» будил во мне воображение. Я представляла, как он, должно быть, выглядел много лет назад, когда был по-настоящему домом. В холле, наверное, стояли дубовый сундук, длинный узкий обеденный стол, а у подножия красивой лестницы – рыцарские доспехи. На стенах красовались фамильные портреты, а не первые попавшиеся картины, и огромные гобелены, которые вписывались в стиль дома. Мне казалось, что дом возмущается тем, во что его превратили. Сердились стулья и столы, секретеры и бюро, а часы порой стучали так нервно, словно их раздражало все окружающее, а порой так сердито, будто грозили.
Я сказала Эллен, что они твердят: «Торопитесь! Торопитесь!», чтобы напомнить нам, что время течет, и с каждым днем мы становимся старше.
– Да нам и не надо об этом напоминать! – воскликнула миссис Бакл, ее три подбородка затряслись от смеха.
Эллен погрозила мне пальцем.
– Просто она скучает по маме и папе. Не дождется, когда они приедут за ней.
Я согласилась.
– Но когда я не делаю домашнее задание, часы напоминают мне о нем. Часы напоминают, что время бежит быстро или медленно, но, кажется, что они еще и предупреждают.
– Господи, что она говорит! – возмутилась Эллен. А миссис Бакл заколыхалась от смеха, как кисель.
Но все-таки «Дом Королевы» и тетя Шарлотта завораживали меня. Тетя была необычной женщиной, таким же был и «Дом Королевы». Поначалу меня преследовала мысль, что дом представляет собой живое существо, и он ненавидит нас за то, что мы сговорились превратить его в обычный магазин с товарами, пусть даже и ценными.
– Призраки людей, которые жили здесь раньше, разгневаны, потому что тетя Шарлотта сделала дом неузнаваемым, – сообщила я Эллен и миссис Бакл.
– Помилуй меня, Господи! – воскликнула миссис Бакл. Эллен же ответила, что так говорить нельзя.
Но я настаивала.
– Однажды все приведения в доме разозлятся, и произойдет что-нибудь ужасное.
Таковы были первые месяцы моего пребывания в доме. Потом мое отношение к тете Шарлотте изменилось, и хотя я так и не смогла полюбить ее, я стала ее уважать.
Практичная до крайности, приземленная, чуждая романтике, она не видела «Дом Королевы» таким, каким представлялся он мне. Для нее это были просто комнаты в стенах, хотя и древние, ценность которых заключалась лишь в том, что они служили прекрасной оправой ее мебели. Только одну комнату она оставила без изменений, да и то потому, что это было необходимо для дела. Считалось, что в этой комнате ночевала королева Елизавета. Там стояла даже кровать елизаветинского периода, которая, как полагали, являлась той самой кроватью. Для подтверждения легенды (если это была легенда) вся обстановка в комнате была выдержана в стиле Тюдоров. Большинство посетителей приходит специально взглянуть на эту комнату, что приводит их в нужное «настроение»: комната наполняла их таким восторгом, что они были готовы заплатить любую цену, которую она назначит.
Я часто заходила в эту комнату, она навевала на меня покой. Обычно я думала: «Прошлое за меня… против тети Шарлотты. Привидения чувствуют, что я отношусь к ним хорошо». Такие одолевали меня фантазии. А в то время я нуждалась в сочувствии.
Я любила приходить в эту комнату и трогать столбики кровати, вспоминая знаменитую речь в Тильбери, которую так часто цитировал отец: «Мне известно, что у меня тело слабой, безвольной женщины, но я обладаю сердцем и отвагой короля… и короля Англии тоже…» Я была убеждена, что пройду сквозь невзгоды так же уверенно, как она победила испанцев.
Дом, естественно, предлагал мне награду в ответ, я чувствовала, что он живой. Ночные шумы – внезапный, необъяснимый скрип половиц, дребезжание окна, стон ветра, шорох ветвей каштана, похожий на шепот, – стали привычными для меня.
Временами тетя Шарлотта уезжала покупать. Она ездила довольно далеко на распродажи в старых поместьях. Когда она возвращалась, мебели становилось еще больше. У тети Шарлотты в центре города был магазин, в нем она выставляла некоторые образцы, но большая часть мебели находилась в доме, поэтому к нам постоянно приходили покупатели. В магазине с утра до вечера работала мисс Беринджер, что давало тете Шарлотте возможность заниматься другими делами.
Около года я была, по словам тети Шарлотты, «крестом на шее», то есть бременем, но вдруг в один миг все изменилось. Однажды мое внимание привлек стол, который привел меня в такой восторг, что просто глядеть на него мне показалось мало, и я присела на корточки, чтобы рассмотреть на его ножках узор. В таком положении меня застала тетя Шарлотта. Она присела рядом со мной.
– Прекрасный образец, – хрипло сказала она.
– Он ведь французский? – спросила я.
У нее дернулись уголки губ – почти улыбка. Она кивнула.
– Подпись отсутствует, но я считаю, что это работа Рене Дюбуа. Сначала я решила, что мастер – его отец, но теперь мне кажется, что он сделан годом-двумя позже. Видишь, каким лаком покрыт дуб… зеленым с золотым! И обрати внимание на эти бронзовые украшения.
Я с благоговением коснулась стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Благодаря Эллен жизнь стала терпимой в тот первый год. Миссис Мортон мне не нравилась, слишком она была похожа на тетю Шарлотту. Ее лицо напоминало крепко закрытую дверь, а ее непроницаемые глаза – окна, такие крошечные, что за темными занавесками невозможно было что-либо разглядеть. Она не выносила моего присутствия в доме. Скоро я узнала, что она всякий раз жалуется на меня тете Шарлотте. То я вхожу в дом в грязной обуви; то я оставила мыло в воде, и оно размокло (тетя Шарлотта была очень бережливой и терпеть не могла тратить деньги на что-либо, кроме антиквариата); то я разбила китайскую чашку из сервиза. Со мной миссис Мортон общалась с ледяной вежливостью и никогда не ругалась. Я бы намного лучше относилась к ней, если бы она закричала на меня или высказала бы свои обвинения мне в лицо. Кроме нее в доме работала толстушка миссис Бакл, она смешивала воск со скипидаром, полировала драгоценную мебель и боролась с вечным врагом – древесным жучком. Она была болтушкой, и мне было с ней весело, как и с Эллен.
«Дом Королевы» будил во мне воображение. Я представляла, как он, должно быть, выглядел много лет назад, когда был по-настоящему домом. В холле, наверное, стояли дубовый сундук, длинный узкий обеденный стол, а у подножия красивой лестницы – рыцарские доспехи. На стенах красовались фамильные портреты, а не первые попавшиеся картины, и огромные гобелены, которые вписывались в стиль дома. Мне казалось, что дом возмущается тем, во что его превратили. Сердились стулья и столы, секретеры и бюро, а часы порой стучали так нервно, словно их раздражало все окружающее, а порой так сердито, будто грозили.
Я сказала Эллен, что они твердят: «Торопитесь! Торопитесь!», чтобы напомнить нам, что время течет, и с каждым днем мы становимся старше.
– Да нам и не надо об этом напоминать! – воскликнула миссис Бакл, ее три подбородка затряслись от смеха.
Эллен погрозила мне пальцем.
– Просто она скучает по маме и папе. Не дождется, когда они приедут за ней.
Я согласилась.
– Но когда я не делаю домашнее задание, часы напоминают мне о нем. Часы напоминают, что время бежит быстро или медленно, но, кажется, что они еще и предупреждают.
– Господи, что она говорит! – возмутилась Эллен. А миссис Бакл заколыхалась от смеха, как кисель.
Но все-таки «Дом Королевы» и тетя Шарлотта завораживали меня. Тетя была необычной женщиной, таким же был и «Дом Королевы». Поначалу меня преследовала мысль, что дом представляет собой живое существо, и он ненавидит нас за то, что мы сговорились превратить его в обычный магазин с товарами, пусть даже и ценными.
– Призраки людей, которые жили здесь раньше, разгневаны, потому что тетя Шарлотта сделала дом неузнаваемым, – сообщила я Эллен и миссис Бакл.
– Помилуй меня, Господи! – воскликнула миссис Бакл. Эллен же ответила, что так говорить нельзя.
Но я настаивала.
– Однажды все приведения в доме разозлятся, и произойдет что-нибудь ужасное.
Таковы были первые месяцы моего пребывания в доме. Потом мое отношение к тете Шарлотте изменилось, и хотя я так и не смогла полюбить ее, я стала ее уважать.
Практичная до крайности, приземленная, чуждая романтике, она не видела «Дом Королевы» таким, каким представлялся он мне. Для нее это были просто комнаты в стенах, хотя и древние, ценность которых заключалась лишь в том, что они служили прекрасной оправой ее мебели. Только одну комнату она оставила без изменений, да и то потому, что это было необходимо для дела. Считалось, что в этой комнате ночевала королева Елизавета. Там стояла даже кровать елизаветинского периода, которая, как полагали, являлась той самой кроватью. Для подтверждения легенды (если это была легенда) вся обстановка в комнате была выдержана в стиле Тюдоров. Большинство посетителей приходит специально взглянуть на эту комнату, что приводит их в нужное «настроение»: комната наполняла их таким восторгом, что они были готовы заплатить любую цену, которую она назначит.
Я часто заходила в эту комнату, она навевала на меня покой. Обычно я думала: «Прошлое за меня… против тети Шарлотты. Привидения чувствуют, что я отношусь к ним хорошо». Такие одолевали меня фантазии. А в то время я нуждалась в сочувствии.
Я любила приходить в эту комнату и трогать столбики кровати, вспоминая знаменитую речь в Тильбери, которую так часто цитировал отец: «Мне известно, что у меня тело слабой, безвольной женщины, но я обладаю сердцем и отвагой короля… и короля Англии тоже…» Я была убеждена, что пройду сквозь невзгоды так же уверенно, как она победила испанцев.
Дом, естественно, предлагал мне награду в ответ, я чувствовала, что он живой. Ночные шумы – внезапный, необъяснимый скрип половиц, дребезжание окна, стон ветра, шорох ветвей каштана, похожий на шепот, – стали привычными для меня.
Временами тетя Шарлотта уезжала покупать. Она ездила довольно далеко на распродажи в старых поместьях. Когда она возвращалась, мебели становилось еще больше. У тети Шарлотты в центре города был магазин, в нем она выставляла некоторые образцы, но большая часть мебели находилась в доме, поэтому к нам постоянно приходили покупатели. В магазине с утра до вечера работала мисс Беринджер, что давало тете Шарлотте возможность заниматься другими делами.
Около года я была, по словам тети Шарлотты, «крестом на шее», то есть бременем, но вдруг в один миг все изменилось. Однажды мое внимание привлек стол, который привел меня в такой восторг, что просто глядеть на него мне показалось мало, и я присела на корточки, чтобы рассмотреть на его ножках узор. В таком положении меня застала тетя Шарлотта. Она присела рядом со мной.
– Прекрасный образец, – хрипло сказала она.
– Он ведь французский? – спросила я.
У нее дернулись уголки губ – почти улыбка. Она кивнула.
– Подпись отсутствует, но я считаю, что это работа Рене Дюбуа. Сначала я решила, что мастер – его отец, но теперь мне кажется, что он сделан годом-двумя позже. Видишь, каким лаком покрыт дуб… зеленым с золотым! И обрати внимание на эти бронзовые украшения.
Я с благоговением коснулась стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96