Неплохой, в сущности, обмен».
Он принялся прохаживаться тем же коротким маршрутом – от стены к консоли и обратно… Попав на борт, девчонка таоЛини стала представлять собой слишком неопределенную переменную. Надо что-то делать.
«Бесы бы пожрали этого техника!» Оукс снова ударил кулаком по панели. «Ему надо было уговорить ее отправиться в Первую, а не отпускать на борт. Что этот придурок – подумать не может минуту? Или я все за них решать должен?»
Он знал, что Мердок борется за власть на орбите с Ферри, но те, в конце концов, оба были людьми Льюиса. Пусть он с ними разбирается. В конечном счете это он во всем виноват.
– Пока они не перейдут дорогу кэпу, – проговорил он, тыча пальцем в свое отражение в плазовом окне.
И словно в ответ на этот жест, зеркало залива позади отражения подернулось мелкой, мерной рябью.
Интонация – это свойство языка. Она способна передавать тончайшие оттенки восторга или ужаса, сущность общественных и культурных процессов. Таковы световые узоры келпа, такова песнь дирижабликов.
Керро Паниль, из предисловия к «Истории Авааты».
Ваэла просматривала голозаписи Керро Паниля в детстве. В тесной учебной комнате, куда посадила ее Хали Экель, было тихо, слышались только голоса из фокуса проектора. Кресло было совсем примитивным – кусок ткани, натянутый на стальной каркас, – но к подлокотнику был примотан дистанционник от проектора. Синеватые лампы светили слабо, чтобы увеличить разрешение проекции. Когда записанные голоса утихали, отчетливо слышался шелест воздуха в вентиляции.
Ваэле постоянно приходилось отворачиваться, чтобы приложиться губами к патрубку корабельного сосца. Одной рукой она поглаживала вздувшийся живот. Ей казалось, что она почти ощущает, как на глазах растет в ней плод, но девушка старалась не думать об этом. Всякий раз, как она заново осознавала то неведомое, что прирастало в ней, Ваэла вздрагивала от ужаса – и в тот же миг это чувство гасло, словно притушенное кем-то.
Комнату переполняло одиночество. Ваэла не могла отделаться от ощущения, что ее удерживают от общения со внешним миром. Натали делали это намеренно.
Судорожные движения ее головы диктовал мучительный голод. Ваэла ела жадно и сгорала от стыда. Хали Экель не объяснила ей, ни зачем в таком странном месте сосец, ни почему Корабль питает ее, Ваэлу, отказывая в окормлении другим. Время от времени ей хотелось встать и уйти, но даже это желание подавлял чуждый рефлекс. Ей оставалось только сидеть и смотреть на юного Паниля.
Сейчас голопроектор показывал мальчика спящим в каюте. Если верить регистру, Керро в то время было двенадцать стандартных анно, но кто делал запись – сведений не сохранилось.
В каюте задребезжал динамик внутрикорабельной связи, разбудив Керро. Мальчик вскочил, потянувшись спросонья, потом выкрутил регулятор освещенности, другой рукой одновременно протирая глаза.
Каюту наполнил голос Корабля, чудовищно ясный:
– Прошлой ночьстороной ты заявил, что ты в родстве с Богом. Почему ты спишь? Боги не нуждаются во сне.
Керро пожал плечами, глядя в динамик, откуда доносился голос. – Корабль, а Ты когда-нибудь потягивался сколько можешь и зевал?
Ваэла затаила дыхание от такой дерзости. Детский вопрос граничил с богохульством.
Ответа не было долго. Керро ждал – так не по-детски терпеливо, что Ваэла удивилась.
– Ну? – поинтересовался он наконец, мальчишески довольный своей логикой.
– Извини, юный Паниль. Я кивнул, но ты, верно, не заметил.
– Как ты можешь кивнуть? У тебя же нет головы, чтобы положить на подушку.
У Ваэлы дух захватило. Мальчишка бросал вызову Кораблю только потому, что тот поставил под сомнение родство Керро с Богом. Она ожидала ответа, не зная, что услышит сейчас.
– Возможно, голова, которой Я киваю, и мышцы, что Я растягиваю, просто находятся вне твоего поля зрения.
Прежде чем ответить, Керро нацедил стакан воды из-под крана и жадно выпил.
– Ты просто воображаешь, что потянулся. Не одно и то же.
– Я действительно потянулся. Может быть, это ты воображаешь, что потягивался?
– Я потягивался взаправду, потому что у меня есть тело и оно иногда хочет спать.
Ваэле показалось, что мальчик перешел в оборону, но Корабль, кажется, веселился.
– Не стоит недооценивать силу воображения, Керро. Возьми само это слово: во-ображать, создавать образы. Разве не в этом суть человеческого опыта?
– Но образы, они… просто пустышки.
– А что тогда красота? Если в один прекрасный день ты дашь отчет во всем пережитом тобою – будет ли это творением прекрасного? Ответь – откуда ты ведаешь, что жив?
Ваэла отключила проектор. Голографическое изображение повисело еще миг собственным негативом, словно запоздалое сожаление, и растворилось. Но девушке показалось, что в последний момент Керро кивнул, будто слова Корабля привели его ко внезапному озарению.
Но что он получил от своей противоестественной связи с Кораблем? Ваэле казалось, что она не в силах до конца понять Паниля, несмотря на эти загадочные хроники его жизни. Откуда Хали Экель знала про эти записи? Ваэла обвела комнатушку взглядом. Что за странное место… за потайным люком.
«Зачем Хали настояла, чтобы я посмотрела запись? Неужели я смогу найти его в прошлом – изгнать призраки его детства или это голос из своего рассудка?»
Ваэла стиснула ладонями виски. О, этот голос! Он всплывал в сознании в мгновения неконтролируемого ужаса, успокаивая, умоляя примириться, рассказывая что-то нелепое о какой-то Аваате.
«Я схожу с ума. Точно».
Она стиснула выступающий живот, точно пыталась руками остановить его безумный рост.
Хали Экель осторожно постучала в люк и, не дожидаясь ответа, приотворила створку ровно настолько, чтобы проскользнуть в щель. Заперев дверь за собой, она поправила прибокс на бедре.
– И что ты узнала? – поинтересовалась она.
Ваэла обвела рукой груду голозаписей вокруг кресла.
– Кто это снимал?
– Корабль. – Хали пристроила прибокс на подлокотнике кресла.
– В них нет того, что я хочу знать.
– Корабль не гадалка.
Ваэла удивилась ответу. Временами ей казалось, что Хали готова сообщить ей нечто о Корабле, нечто важное, личное, тайное, но время исповеди все не приходило – только такие вот загадочные фразы.
Хали приладила холодный платиновый пуп прибокса к запястью девушки. Левую руку пронзил мучительный зуд и тут же стих.
– Почему мой ребенок растет так быстро? – спросила Ваэла. Тень ужаса вновь коснулась ее рассудка и тут же отступила.
– Мы не знаем, – ответила Хали.
– Что-то не так. Я чувствую.
Слова прозвучали безжизненно, бесстрастно.
Хали поглядывала то на индикаторы прибокса, то на лицо Ваэлы.
– Мы не можем этого объяснить, но уверяю тебя – помимо скорости роста, все в твоем эмбрионе совершенно нормально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Он принялся прохаживаться тем же коротким маршрутом – от стены к консоли и обратно… Попав на борт, девчонка таоЛини стала представлять собой слишком неопределенную переменную. Надо что-то делать.
«Бесы бы пожрали этого техника!» Оукс снова ударил кулаком по панели. «Ему надо было уговорить ее отправиться в Первую, а не отпускать на борт. Что этот придурок – подумать не может минуту? Или я все за них решать должен?»
Он знал, что Мердок борется за власть на орбите с Ферри, но те, в конце концов, оба были людьми Льюиса. Пусть он с ними разбирается. В конечном счете это он во всем виноват.
– Пока они не перейдут дорогу кэпу, – проговорил он, тыча пальцем в свое отражение в плазовом окне.
И словно в ответ на этот жест, зеркало залива позади отражения подернулось мелкой, мерной рябью.
Интонация – это свойство языка. Она способна передавать тончайшие оттенки восторга или ужаса, сущность общественных и культурных процессов. Таковы световые узоры келпа, такова песнь дирижабликов.
Керро Паниль, из предисловия к «Истории Авааты».
Ваэла просматривала голозаписи Керро Паниля в детстве. В тесной учебной комнате, куда посадила ее Хали Экель, было тихо, слышались только голоса из фокуса проектора. Кресло было совсем примитивным – кусок ткани, натянутый на стальной каркас, – но к подлокотнику был примотан дистанционник от проектора. Синеватые лампы светили слабо, чтобы увеличить разрешение проекции. Когда записанные голоса утихали, отчетливо слышался шелест воздуха в вентиляции.
Ваэле постоянно приходилось отворачиваться, чтобы приложиться губами к патрубку корабельного сосца. Одной рукой она поглаживала вздувшийся живот. Ей казалось, что она почти ощущает, как на глазах растет в ней плод, но девушка старалась не думать об этом. Всякий раз, как она заново осознавала то неведомое, что прирастало в ней, Ваэла вздрагивала от ужаса – и в тот же миг это чувство гасло, словно притушенное кем-то.
Комнату переполняло одиночество. Ваэла не могла отделаться от ощущения, что ее удерживают от общения со внешним миром. Натали делали это намеренно.
Судорожные движения ее головы диктовал мучительный голод. Ваэла ела жадно и сгорала от стыда. Хали Экель не объяснила ей, ни зачем в таком странном месте сосец, ни почему Корабль питает ее, Ваэлу, отказывая в окормлении другим. Время от времени ей хотелось встать и уйти, но даже это желание подавлял чуждый рефлекс. Ей оставалось только сидеть и смотреть на юного Паниля.
Сейчас голопроектор показывал мальчика спящим в каюте. Если верить регистру, Керро в то время было двенадцать стандартных анно, но кто делал запись – сведений не сохранилось.
В каюте задребезжал динамик внутрикорабельной связи, разбудив Керро. Мальчик вскочил, потянувшись спросонья, потом выкрутил регулятор освещенности, другой рукой одновременно протирая глаза.
Каюту наполнил голос Корабля, чудовищно ясный:
– Прошлой ночьстороной ты заявил, что ты в родстве с Богом. Почему ты спишь? Боги не нуждаются во сне.
Керро пожал плечами, глядя в динамик, откуда доносился голос. – Корабль, а Ты когда-нибудь потягивался сколько можешь и зевал?
Ваэла затаила дыхание от такой дерзости. Детский вопрос граничил с богохульством.
Ответа не было долго. Керро ждал – так не по-детски терпеливо, что Ваэла удивилась.
– Ну? – поинтересовался он наконец, мальчишески довольный своей логикой.
– Извини, юный Паниль. Я кивнул, но ты, верно, не заметил.
– Как ты можешь кивнуть? У тебя же нет головы, чтобы положить на подушку.
У Ваэлы дух захватило. Мальчишка бросал вызову Кораблю только потому, что тот поставил под сомнение родство Керро с Богом. Она ожидала ответа, не зная, что услышит сейчас.
– Возможно, голова, которой Я киваю, и мышцы, что Я растягиваю, просто находятся вне твоего поля зрения.
Прежде чем ответить, Керро нацедил стакан воды из-под крана и жадно выпил.
– Ты просто воображаешь, что потянулся. Не одно и то же.
– Я действительно потянулся. Может быть, это ты воображаешь, что потягивался?
– Я потягивался взаправду, потому что у меня есть тело и оно иногда хочет спать.
Ваэле показалось, что мальчик перешел в оборону, но Корабль, кажется, веселился.
– Не стоит недооценивать силу воображения, Керро. Возьми само это слово: во-ображать, создавать образы. Разве не в этом суть человеческого опыта?
– Но образы, они… просто пустышки.
– А что тогда красота? Если в один прекрасный день ты дашь отчет во всем пережитом тобою – будет ли это творением прекрасного? Ответь – откуда ты ведаешь, что жив?
Ваэла отключила проектор. Голографическое изображение повисело еще миг собственным негативом, словно запоздалое сожаление, и растворилось. Но девушке показалось, что в последний момент Керро кивнул, будто слова Корабля привели его ко внезапному озарению.
Но что он получил от своей противоестественной связи с Кораблем? Ваэле казалось, что она не в силах до конца понять Паниля, несмотря на эти загадочные хроники его жизни. Откуда Хали Экель знала про эти записи? Ваэла обвела комнатушку взглядом. Что за странное место… за потайным люком.
«Зачем Хали настояла, чтобы я посмотрела запись? Неужели я смогу найти его в прошлом – изгнать призраки его детства или это голос из своего рассудка?»
Ваэла стиснула ладонями виски. О, этот голос! Он всплывал в сознании в мгновения неконтролируемого ужаса, успокаивая, умоляя примириться, рассказывая что-то нелепое о какой-то Аваате.
«Я схожу с ума. Точно».
Она стиснула выступающий живот, точно пыталась руками остановить его безумный рост.
Хали Экель осторожно постучала в люк и, не дожидаясь ответа, приотворила створку ровно настолько, чтобы проскользнуть в щель. Заперев дверь за собой, она поправила прибокс на бедре.
– И что ты узнала? – поинтересовалась она.
Ваэла обвела рукой груду голозаписей вокруг кресла.
– Кто это снимал?
– Корабль. – Хали пристроила прибокс на подлокотнике кресла.
– В них нет того, что я хочу знать.
– Корабль не гадалка.
Ваэла удивилась ответу. Временами ей казалось, что Хали готова сообщить ей нечто о Корабле, нечто важное, личное, тайное, но время исповеди все не приходило – только такие вот загадочные фразы.
Хали приладила холодный платиновый пуп прибокса к запястью девушки. Левую руку пронзил мучительный зуд и тут же стих.
– Почему мой ребенок растет так быстро? – спросила Ваэла. Тень ужаса вновь коснулась ее рассудка и тут же отступила.
– Мы не знаем, – ответила Хали.
– Что-то не так. Я чувствую.
Слова прозвучали безжизненно, бесстрастно.
Хали поглядывала то на индикаторы прибокса, то на лицо Ваэлы.
– Мы не можем этого объяснить, но уверяю тебя – помимо скорости роста, все в твоем эмбрионе совершенно нормально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107