– Особенно выпить, верно?
Спрятанные под покрывалами лица, лица с длинными бородами, умащенными и завитыми, аромат жарящегося мяса, от которого слюнки текут, черная пустая глазница, смех, широко разинутые рты, черные зубы, прищуренные глаза, сверкнувший кинжал.
– А потом, Ронин, мы сходим в одно особое место. О да.
Вскоре толпа на причале рассеялась, и Ронин застыл, заворожено глядя на созвездие покачивающихся огоньков, отражающихся на поверхности воды. Низкие широкие лодки, некоторые из которых имели временные навесы, тихо покачивались на волнах вечернего прилива. На лодках горели фонари. Целые семьи: мужчины, женщины, дети, ползающие по палубе, вопящие младенцы и старики, неподвижные, как изваяния, – все собрались для вечерней трапезы. Они ели длинными палочками, поднося ко ртам обшарпанные неглубокие чашки с рисом. Глотали жадно, почти не жуя, словно изголодавшись.
– У нас многие люди живут на лодках, – заметил Туолин. – Работают на земле, а живут на воде. Уже не одно поколение.
Чьи-то тела закрыли картину в грязном приливе, закрыли все, кроме зыбкого света фонарей, отражавшегося от водной ряби. Ронин с Туолином прошли дальше.
– Для них нет места в Шаангсее.
Крики и топот бегущих ног.
– И не было никогда.
– Но ведь они здесь работают?
– О да.
Рядом с ними возникла какая-то потасовка. Хриплые ругательства. Но вот звуки уже удаляются, тонут в море людских тел.
– Работа найдется всегда: за медную монету, которую в конце дня заберут торговцы, за несвежий рис... В Шаангсее всегда найдется работа для крепкой спины. Но жить негде.
Туолин внезапно рассмеялся и хлопнул Ронина по спине.
– Но хватит уже разговоров. Я слишком долго был в отъезде – успел соскучиться по этому городу.
Он начал ловко пробираться сквозь мельтешащую толпу, ускоряя шаги.
– За мной, – окликнул он Ронина. – Идем на Железную улицу.
* * *
Ночные огни горели на каждой улице: черные железные фонари в ажурных решетках, коптящие в них язычки пламени лизали темноту. Тесные улицы были вымощены камнем, заставлены домами, где вперемешку, без всякой видимой системы, располагалось жилье и торговые лавки. В открытых дверях стояли мужчины, лениво ковыряясь в зубах или покуривая трубочки с длинными изогнутыми чубуками и крохотными чашечками. Люди сидели на корточках, прислонившись к закопченным деревянным или выщербленным кирпичным стенам, болтали друг с другом или тихонько дремали. От основных улиц отходили многочисленные узенькие кривые переулки – темные, чернее ночи, – по которым иногда проходили люди и исчезали мгновенно, оставив после себя лишь тающий сладковатый дым.
Они миновали множество воинов, подчиняющихся, очевидно, разным риккагинам. Казалось, что из всех людей на этих шумных улицах только они одни никуда не торопятся. Ронин был очень доволен, что может пройтись: прогулка давала ему возможность испытать свое тело. Спина не болела уже несколько дней, рана в плече почти затянулась, но он знал, что ребра срастутся лишь через некоторое время. В груди побаливало и тянуло, но острой боли уже не было, и движение не утомляло его, а, наоборот, придавало бодрости.
На Железной улице двое мужчин играли в какую-то игру: метали по пять костей в стену и тихонько переговаривались, внимательно разглядывая грани упавших кубиков. В уличной пыли сидела оборванная женщина, держа младенца на согнутой руке. Она протянула ладонью вверх грязную руку с обломанными, черными от грязи ногтями.
– Подайте, – окликнула она жалким слабым голосом. – Подайте.
Ее печальные глаза, обращенные на Ронина, были исполнены боли.
– Не обращайте внимания, – бросил Туолин, уловив направление взгляда Ронина.
– Но вы же можете дать ей немного.
Туолин покачал головой.
– Подайте, – жалобно протянула женщина.
– Ребенок плачет, – сказал Ронин. – Он голоден.
Туолин стремительно пересек заполненную людьми улицу и, отбросив в сторону складки одежды нищенки, схватил ее за руку. В руке был кинжал, которым она колола ребенка, чтобы заставить его кричать. Ее темные миндалевидные глаза сверкнули, она рывком высвободила руку и попыталась достать Туолина острием. Тот отступил на безопасное расстояние, и они с Ронином возобновили свой путь по Железной улице.
– Вот вам первый урок Шаангсея, – заметил Туолин.
Ронин оглянулся сквозь толпу. Женщина сидела с протянутой рукой, закрыв другую руку складками одежды. Губы у нее шевелились; глаза шарили по лицам прохожих. Ребенок плакал.
* * *
– Война – вот причина того, что Шаангсей вообще был построен, а построили его в один день.
– Вы, наверное, шутите.
– Если я и преувеличиваю, то ненамного.
– И сколько же времени прошло?
– Чтобы построить город?
– Нет. Сколько длится война?
– Она бесконечна. Я не помню. Никто не помнит.
– Кто с кем воюет?
– Все против всех.
– Это не ответ.
– Тем не менее это правда.
Они сидели в таверне с невысоким потолком, за столом из толстых досок у самой дальней стены. Оставшуюся часть стены занимала широкая деревянная лестница на второй этаж.
Воздух был густо насыщен дымом и запахом горящего сала. Перед ними стояли тарелки с жареным мясом и вареной рыбой, сырыми овощами и неизбежным рисом. Чашечки с прозрачным рисовым вином, горячим и крепким, постоянно наполнялись, пока они ели при помощи длинных палочек. Еще на корабле матросы научили Ронина пользоваться этими необычными приспособлениями для еды.
– В этой войне участвуют все расы, – сказал Туолин, перед тем как отправить в рот очередной кусок. – Они все очень разные. Каждая сильна по-своему. И они никогда не уживались между собой.
– Боррос, человек, с которым я путешествовал по ледяному морю, говорил, что магические войны положили конец всем конфликтам.
Туолин улыбнулся, продолжая жевать, но в его голубых глазах не было веселья: от них веяло ледяным холодом.
– Человек никогда ничему не научится, Ронин. Он пребывает всегда в состоянии войны с самим собой. – Он пожал плечами. – Боюсь, что с этим уже ничего не поделаешь.
В таверну вошли шесть воинов в запыленных мундирах и сдвинули стулья вокруг стола возле двери. Они заказали вина и принялись пить, громко хохоча и стуча по столу. Их длинные мечи царапали деревянный пол.
– В городе несколько группировок, – продолжал Туолин, – каждая из которых не доверяет остальным. Вот почему, если вы человек практичный, война дает неплохую возможность подзаработать.
В дальнем углу сидели двое высоких светловолосых мужчин, обнявшись с парой темноглазых женщин – хрупких, с высокими скулами, плосконосых, с длинными черными глянцевыми волосами, ниспадающими почти до середины спины.
– В городе полно хонгов – купцов, которые богатеют и жируют на войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69