Интересно знать, что говорят обо мне родители убитых ребят. Все ждут, что через несколько дней, а еще лучше – часов, я возьму преступника и смогу представить такие доказательства, что самый свирепый прокурор не подкопается. Проблема в том, что в действительности все иначе. У меня ничего нет. Сейчас мы соберемся и начнем все с самого начала. Хотя, как известно, ничто и никогда не повторяется. Это будет уже другое начало. Но все мы чувствуем, что даже близко не подошли к чему-то хоть отдаленно напоминающему прорыв. Мы в тупике.
Он допил свой кофе. За соседним столиком сидел какой-то господин и читал утреннюю газету. Большие черные заголовки – репортажи о следствии. Валландер поспешно вышел. Время было еще довольно раннее, и можно кое-что успеть до начала рабочего дня. Решительным шагом направился он на Ведергренд, где жил бывший директор банка, а ныне пенсионер Сунделиус, и позвонил в дверь. Сунделиус вполне мог бы его не принять – он не договорился заранее. С другой стороны, Валландер был уверен, что Сунделиус уже не спит.
Дверь открылась. Несмотря на ранний час, на Сунделиусе был костюм. Галстук был вывязан превосходно – практически безупречно. Сунделиус решительно распахнул дверь, приглашая Валландера в дом, и тут же принес поднос с кофе.
– Кофе у меня всегда наготове, – пояснил он, – на тот случай, если кто-то неожиданно зайдет. Последний раз это, правда, было с полгода назад, заранее никогда не знаешь.
Валландер сел на диван и придвинул чашку. Сунделиус устроился напротив.
– В последний раз нас прервали, – сказал Валландер.
– По не зависящим от вас и, к сожалению, более чем уважительным причинам. Кого мы, собственно говоря, впускаем в эту страну?
Это замечание обескуражило Валландера.
– У нас нет никаких данных, что преступление совершено эмигрантом, – возразил он. – Почему вы думаете, что это эмигранты?
– По-моему, это совершенно ясно. Истинный швед такого не сделает.
Валландер подумал, что лучше не углубляться в эту проблему. Сунделиус был из тех людей, что твердо стоят на своем и не так-то легко позволяют себя переубедить. Но все равно не удержался.
– Еще раз повторю – ровным счетом ничто не указывает, что здесь замешан иностранец. Давайте лучше поговорим о Карле-Эверте. Вы ведь хорошо его знали?
– Для меня он был Калле.
– Как долго вы были знакомы?
– В какой день он погиб?
И снова Валландер удивился вопросу Сунделиуса:
– Мы еще точно не знаем. А что?
– Тогда я мог бы дать вам точный ответ. Пока могу сказать так: мы были знакомы девятнадцать лет, семь месяцев и около пятнадцати дней. Я всю жизнь веду тщательные записи. Единственная дата, которую я пока не могу внести в дневник, – день моей собственной смерти. Но сейчас это не актуально. Во всяком случае, я дал распоряжение своему адвокату после моей смерти сжечь все записи. Они представляют интерес только для меня, и ни для кого другого.
Валландер понял, что Сунделиус принадлежит к тому многочисленному племени стариков, которым в жизни почти не привелось поговорить с другими людьми. Его отец был совсем другим.
– Если я правильно понял, вас объединяла страсть к астрономии?
– Совершенно верно.
– Судя по выговору, вы не местный. Откуда вы приехали?
– Из Вадстены, двенадцатого мая пятьдесят девятого года. Груз с моими вещами пришел четырнадцатого мая. Тогда я думал, что приехал на два-три года. Но вышло, как видите, по-иному.
Валландер исподтишка посмотрел на полки и секретеры – семейных фото нигде не видно.
И обручального кольца тоже.
– Вы женаты?
– Нет.
– Значит, разведены?
– Я холостяк.
– Как и Сведберг?
– Да.
Валландер подумал, что пора переходить к делу. В кармане куртки у него все еще лежала фотография женщины, которую, по-видимому, звали Луизой. Он положил ее на стол перед Сунделиусом.
– Вы когда-нибудь видели эту женщину?
Сунделиус надел очки, тщательно протерев их носовым платком. Он изучал фотографию довольно долго.
– Это не та же самая женщина, что была в газетах на днях?
– Она.
– Полиция, по-моему, просила сообщить, если кто-нибудь ее знает?
Валландер кивнул. Сунделиус положил фотографию на стол.
– Значит, если бы я ее видел, я бы позвонил в полицию.
– То есть вы ее не знаете.
– Нет. А у меня хорошая память на лица. Это необходимо для работников банка.
Валландер, не утерпев, поинтересовался – почему, собственно, хорошая память на лица так важна для банковских служащих, и опять получил исчерпывающий ответ.
– В годы моей молодости физиономия была единственным документом, необходимым для получения кредита, – сказал Сунделиус, – пока общество не превратилось в некое единое и всеобъемлющее досье на всех и вся. Обычно говорят – до Рождества Христова и после Рождества Христова. По моему мнению, эпохи надо было бы разделять по-другому, во всяком случае в Швеции: до введения персонального номера и после. Имею ли я дело с порядочным человеком? Говорит ли он правду? Не замешан ли он в чем? Помню одного заместителя директора банка в Вадстене – он ни разу в жизни не запрашивал никаких сведений о клиенте. Даже уже и после введения этих правил, после появления куда более жестких условий кредитования. О какой бы сумме речь ни шла, он первым делом смотрел на физиономию и в зависимости от своего впечатления удовлетворял просьбу о кредите или отказывал. И за всю свою долгую банковскую жизнь ни разу не ошибся. Жуликам отказывал, а порядочным людям – нет. Причем без малейших колебаний. Конечно, от невезения никто не застрахован, но тут и персональный номер не поможет.
Валландер кивнул и вернулся к Луизе.
– Эта женщина каким-то образом связана с Калле. По нашим сведениям, они общались не менее десяти лет. Впрочем, общались – не совсем верное слово. У них был роман. Калле, конечно, был холостяк, но у него был роман с этой женщиной, причем долгий.
Сунделиус слушал его не шевелясь, с чашкой кофе на полпути ко рту. Когда Валландер закончил, он медленно поставил чашку на блюдце.
– У вас ненадежные источники, – сказал он. – Это неверно.
– Что неверно? В каком смысле?
– Во всех смыслах. У Калле не было романа с этой женщиной.
– Они скрывали свой роман от всех окружающих.
– Нечего было скрывать. Никакого романа не было.
Сунделиус явно был убежден в своей правоте. Но в его словах проскальзывало что-то еще. Валландер поначалу не понял, что это. Потом понял – волнение. Сунделиус был взволнован, но старался этого не показывать. Однако Валландер заметил.
– Позвольте мне пояснить очень важное обстоятельство, – сказал Валландер. – Никто из его сотрудников, ни я и никто другой, ничего не знали об этой женщине, занимающей, судя по всему, немалое место в его жизни. Ее знал только один человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Он допил свой кофе. За соседним столиком сидел какой-то господин и читал утреннюю газету. Большие черные заголовки – репортажи о следствии. Валландер поспешно вышел. Время было еще довольно раннее, и можно кое-что успеть до начала рабочего дня. Решительным шагом направился он на Ведергренд, где жил бывший директор банка, а ныне пенсионер Сунделиус, и позвонил в дверь. Сунделиус вполне мог бы его не принять – он не договорился заранее. С другой стороны, Валландер был уверен, что Сунделиус уже не спит.
Дверь открылась. Несмотря на ранний час, на Сунделиусе был костюм. Галстук был вывязан превосходно – практически безупречно. Сунделиус решительно распахнул дверь, приглашая Валландера в дом, и тут же принес поднос с кофе.
– Кофе у меня всегда наготове, – пояснил он, – на тот случай, если кто-то неожиданно зайдет. Последний раз это, правда, было с полгода назад, заранее никогда не знаешь.
Валландер сел на диван и придвинул чашку. Сунделиус устроился напротив.
– В последний раз нас прервали, – сказал Валландер.
– По не зависящим от вас и, к сожалению, более чем уважительным причинам. Кого мы, собственно говоря, впускаем в эту страну?
Это замечание обескуражило Валландера.
– У нас нет никаких данных, что преступление совершено эмигрантом, – возразил он. – Почему вы думаете, что это эмигранты?
– По-моему, это совершенно ясно. Истинный швед такого не сделает.
Валландер подумал, что лучше не углубляться в эту проблему. Сунделиус был из тех людей, что твердо стоят на своем и не так-то легко позволяют себя переубедить. Но все равно не удержался.
– Еще раз повторю – ровным счетом ничто не указывает, что здесь замешан иностранец. Давайте лучше поговорим о Карле-Эверте. Вы ведь хорошо его знали?
– Для меня он был Калле.
– Как долго вы были знакомы?
– В какой день он погиб?
И снова Валландер удивился вопросу Сунделиуса:
– Мы еще точно не знаем. А что?
– Тогда я мог бы дать вам точный ответ. Пока могу сказать так: мы были знакомы девятнадцать лет, семь месяцев и около пятнадцати дней. Я всю жизнь веду тщательные записи. Единственная дата, которую я пока не могу внести в дневник, – день моей собственной смерти. Но сейчас это не актуально. Во всяком случае, я дал распоряжение своему адвокату после моей смерти сжечь все записи. Они представляют интерес только для меня, и ни для кого другого.
Валландер понял, что Сунделиус принадлежит к тому многочисленному племени стариков, которым в жизни почти не привелось поговорить с другими людьми. Его отец был совсем другим.
– Если я правильно понял, вас объединяла страсть к астрономии?
– Совершенно верно.
– Судя по выговору, вы не местный. Откуда вы приехали?
– Из Вадстены, двенадцатого мая пятьдесят девятого года. Груз с моими вещами пришел четырнадцатого мая. Тогда я думал, что приехал на два-три года. Но вышло, как видите, по-иному.
Валландер исподтишка посмотрел на полки и секретеры – семейных фото нигде не видно.
И обручального кольца тоже.
– Вы женаты?
– Нет.
– Значит, разведены?
– Я холостяк.
– Как и Сведберг?
– Да.
Валландер подумал, что пора переходить к делу. В кармане куртки у него все еще лежала фотография женщины, которую, по-видимому, звали Луизой. Он положил ее на стол перед Сунделиусом.
– Вы когда-нибудь видели эту женщину?
Сунделиус надел очки, тщательно протерев их носовым платком. Он изучал фотографию довольно долго.
– Это не та же самая женщина, что была в газетах на днях?
– Она.
– Полиция, по-моему, просила сообщить, если кто-нибудь ее знает?
Валландер кивнул. Сунделиус положил фотографию на стол.
– Значит, если бы я ее видел, я бы позвонил в полицию.
– То есть вы ее не знаете.
– Нет. А у меня хорошая память на лица. Это необходимо для работников банка.
Валландер, не утерпев, поинтересовался – почему, собственно, хорошая память на лица так важна для банковских служащих, и опять получил исчерпывающий ответ.
– В годы моей молодости физиономия была единственным документом, необходимым для получения кредита, – сказал Сунделиус, – пока общество не превратилось в некое единое и всеобъемлющее досье на всех и вся. Обычно говорят – до Рождества Христова и после Рождества Христова. По моему мнению, эпохи надо было бы разделять по-другому, во всяком случае в Швеции: до введения персонального номера и после. Имею ли я дело с порядочным человеком? Говорит ли он правду? Не замешан ли он в чем? Помню одного заместителя директора банка в Вадстене – он ни разу в жизни не запрашивал никаких сведений о клиенте. Даже уже и после введения этих правил, после появления куда более жестких условий кредитования. О какой бы сумме речь ни шла, он первым делом смотрел на физиономию и в зависимости от своего впечатления удовлетворял просьбу о кредите или отказывал. И за всю свою долгую банковскую жизнь ни разу не ошибся. Жуликам отказывал, а порядочным людям – нет. Причем без малейших колебаний. Конечно, от невезения никто не застрахован, но тут и персональный номер не поможет.
Валландер кивнул и вернулся к Луизе.
– Эта женщина каким-то образом связана с Калле. По нашим сведениям, они общались не менее десяти лет. Впрочем, общались – не совсем верное слово. У них был роман. Калле, конечно, был холостяк, но у него был роман с этой женщиной, причем долгий.
Сунделиус слушал его не шевелясь, с чашкой кофе на полпути ко рту. Когда Валландер закончил, он медленно поставил чашку на блюдце.
– У вас ненадежные источники, – сказал он. – Это неверно.
– Что неверно? В каком смысле?
– Во всех смыслах. У Калле не было романа с этой женщиной.
– Они скрывали свой роман от всех окружающих.
– Нечего было скрывать. Никакого романа не было.
Сунделиус явно был убежден в своей правоте. Но в его словах проскальзывало что-то еще. Валландер поначалу не понял, что это. Потом понял – волнение. Сунделиус был взволнован, но старался этого не показывать. Однако Валландер заметил.
– Позвольте мне пояснить очень важное обстоятельство, – сказал Валландер. – Никто из его сотрудников, ни я и никто другой, ничего не знали об этой женщине, занимающей, судя по всему, немалое место в его жизни. Ее знал только один человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138