Валландер прекрасно помнил, что он тогда ответил Мартинссону – оккультизм и стремление уйти от мира всегда расцветают в периоды экономической депрессии. Когда-то они сидели на балконе у Рюдберга и обсуждали знаменитую Сала-лигу. Они сошлись на том, что слепая вера в магический круг, объединявшая участников банды, могла возникнуть только в годы депрессии – ни раньше, ни позже.
Сейчас мы, может быть, приближаемся к тридцатым годам, подумал Валландер. Особенно по части жестокости.
– То, что ты обнаружила, очень важно, – сказал он, – и, я думаю, нам нужна помощь. В Главном полицейском управлении есть люди, специализирующиеся на современных сектах. Надо запросить и США – что они знают об этих «Divine Movers». Но прежде всего мы должны заставить заговорить ребят, даже если они будут принуждены выдать свои тайны.
– Они приносят присягу, – сказала Анн-Бритт, листая папку. – После принятия присяги полагается съесть кусок сырой лошадиной печени.
– Кому они присягают?
– Здесь, в Швеции, наверное, Лене Норман. Присягали.
Валландер задумчиво покачал головой.
– Но ведь она же мертва? Как же так – она же сама была руководителем шведского отделения секты… как она могла нарушить присягу молчания? А у нее есть преемник?
– Не знаю. Может быть, узнаем, когда внимательно прочитаем все, что в этих папках.
Валландер встал и поглядел в окно. Любительница загара все еще лежала на газоне у подъезда. Он вдруг вспомнил женщину из кафе под Вестервиком. Как ее звали? Ему пришлось как следует порыться в памяти, прежде чем он вспомнил: Эрика. Ее звали Эрика. Вдруг ему очень захотелось ее увидеть.
– Может быть, не стоит намертво привязываться к твоей теории, – вяло заметил он. – Нельзя забывать и другие версии.
– Какие – другие?
Он промолчал. Ответ был и так ясен. У них нет никаких версий, кроме единственной – псих-одиночка. Теория, всегда появляющаяся на свет божий, когда не за что зацепиться.
– В твоей картине нет места для Сведберга, – сказал он. – Не могу представить себе Сведберга активным членом реинкарнационной секты. Сведберг, наряжающийся в панталоны с бантами? Сведберг, приносящий присягу? Поедающий лошадиную печень? Это невозможно. Хотя, конечно, Сведберг был не совсем таким человеком, как нам казалось.
– А ему и не надо было быть напрямую связанным с этими играми, – сказала Анн-Бритт. – Но что-то он о них знал.
Валландер отвлекся – снова вспомнил Вестина, морского почтальона. Что же он такое сказал, пока они плыли на этом катере?
Он попросил Анн-Бритт повторить сказанное и долго думал, прежде чем ответить.
– Конечно, может быть и так – допустим, Сведберг прямого отношения к ним не имел, находился где-то на периферии. Он встречает кого-то, связанного с этой сектой. Скажем, тайна нарушена, и секта посылает убийц, чтобы наказать виновных. Сведберг обеспокоен. Он боится, что оправдаются его худшие опасения. И тогда его путь пересекается с этой таинственной личностью еще раз, и он погибает.
– Звучит не особенно правдоподобно.
– А то, что четверо молодых людей зверски убиты – правдоподобно? Что убит полицейский – правдоподобно?
– А где люди берут лошадиную печень? – спросила Анн-Бритт. – Может быть, стоит связаться со сконскими бойнями?
– Собственно говоря, нам нужно знать только одно. Как и в любом сложном следствии. Ответ на один-единственный, верно поставленный вопрос – и тогда информация хлынет на нас лавиной.
– Кто стоял за дверью Сведберга?
Он кивнул:
– Именно. Ответим мы на этот вопрос – значит, ответим на все остальные. Кроме одного – о мотиве. Каков мотив преступления? Но и это мы поймем, если размотаем весь клубок.
Валландер вернулся к столу и сел.
– Ты говорила с датчанами по поводу этой таинственной Луизы?
– Завтра пошлем фотографии. По-видимому, датская пресса широко освещает всю эту историю. И не только датская – во всей Европе. И даже в США. Лизе сегодня ночью позвонили из одной техасской газеты.
– Раньше звонили мне, – с иронией сказал Валландер. – «Экспрессен» без четверти три, «Афтонбладет» в половине четвертого. Или наоборот.
Он поднялся со стула.
– Эту квартиру надо прочесать основательно, – сказал он. – И подвал и чердак. Сейчас, я думаю, от меня больше толку в Истаде. А насчет секты надо как можно быстрее выйти на Интерпол и связаться с американцами. Мартинссон будет в восторге от такого поручения.
– Он мечтает быть агентом ФБР в Америке, а не рядовым сыщиком в Истаде.
– Все мы мечтаем, – сказал Валландер, пытаясь защитить Мартинссона, но получилось неуклюже.
Он стал собирать со стола папки. Анн-Бритт принесла из кухни пластиковые пакеты. Уходя, они задержались в тесной прихожей.
– У меня все время чувство, что я что-то проглядел, – посетовал Валландер. – Мы все говорим и говорим о точке пересечения. Где-то она должна быть. И мне все время кажется, что она у меня перед носом, а я ее не вижу. Что-то такое говорил Вестин…
– Кто это – Вестин?
– Морской, вернее, островной почтальон, развозит на катере почту по архипелагу. Мы стояли в рубке, говорили, и он что-то такое сказал. А вот что – не могу вспомнить.
– Возьми да позвони ему.
– Он почти наверняка и сам не помнит.
– Даже если и не помнит, все равно вдвоем вам легче будет восстановить разговор. Даже просто услышать его голос, и то будет легче вспомнить.
– Может быть, ты и права, – сказал Валландер с сомнением. – Я ему позвоню.
И тут же вспомнил еще один телефонный звонок.
– А что с этим лже-Лундбергом? С тем, кто звонил по телефону в больницу, спрашивал, как себя чувствует Иса?
– Я передала это дело Мартинссону. Мы поменялись какими-то поручениями, какими именно – не помню. Я занялась тем, чего он не успел, а он пообещал поговорить с сестрой в больнице.
Валландер почувствовал в ее словах скрытое недовольство. Они просто физически не успевают справляться с поручениями.
– Сегодня приедет подмога из Мальмё, – примирительно сказал он. – Они, наверное, уже в Истаде. Знакомятся с делом.
– Скоро все упрется в тупик. Некогда подумать, некогда сесть и привести в порядок мысли, проконтролировать, не забыл ли ты что. Кто захочет идти в полицейские, если единственное, что от нас требуется, – умение побыстрее схалтурить?
– Никто, – согласился Валландер, взял пакеты и поспешил уйти.
Женщины на газоне уже не было. Он поехал назад в Истад. На что указывают находки в квартире Лены Норман? Что эти пирушки были лишь частью чего-то куда более серьезного и тайного?
Он вспомнил, как несколько лет назад с Линдой случилось нечто вроде религиозного кризиса. Это произошло сразу после его развода с Моной. Линда, как, впрочем, и он сам, совершенно не знала, куда себя девать. Он стоял перед ее дверью и слушал, как она что-то бормочет – молится, как он считал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138