Эмма подбежала к несчастному. Животное лежало на боку в неестественной позе. Передние длинные черные ноги поджаты, задние — все в крови. Шерсть так сильно пропиталась кровью, будто ягненок лежал на фонтане, бьющем кровью. Глаза отказывались верить увиденному.
— Бедняжка, — пробормотала Эмма, поглаживая маслянистое шерстяное плечико. Глаза ягненка блеснули, остановились на ней. Он снова проблеял — коротко, жалобно. — Теперь уже не долго терпеть осталось, — сказала Эмма. — О Боже, что они с тобой сотворили!
Где-то неподалеку проблеяла овца. Эмма слышала, как приближается звук. Мать ягненка откликнулась на голос своего ребенка, единственный и неповторимый, на его призыв. Но еще до того, как овца смогла бы разыскать своего сына — а ягненок оказался некастрированным барашком, — он прекратил звать на помощь: больше не мог. Он приоткрыл рот, показав розовый язычок, и затих, уставившись куда-то вперед.
— О! — воскликнула Эмма и закрыла рот ладонью. Глаза ее заволокли слезы.
«Прекрати, — приказала она себе тут же. — Это всего лишь баран. В Йоркшире их тысячи».
Именно так. И никто из местных жителей ни на мгновение не усомнится в драгоценности жизни каждой овцы, барана или ягненка. Овцы означали будущее. Жизнь каждого из фермеров зависела от овец. Зависела от того, сколько ягнят родится, а некастрированные барашки на следующий год дадут жизнь новому потомству. Хорошее стадо означало молоко, еду на столе, одежду, благополучие — все. Сама Эмма не могла назвать себя настоящей фермершей — стадо ее было слишком маленькое, чтобы оно одно могло ее прокормить. Но однажды...
И тогда лишь она заметила пятнышко краски на спине у ягненка — ее собственная метка. Она посмотрела на морду мертвого ягненка, окинула взглядом пропорции тела. Нет, она все никак не могла поверить в это. Ее ягненок? У нее был только один некастрированный барашек. Черт! Она готова была кричать, вопить, ругаться на чем свет стоит. Что он забыл здесь?
Зачем-то она продолжала гладить ягненка, самца, который к зиме уже успел бы достаточно подрасти, чтобы впервые покрыть овец. Почему он оказался здесь, когда по всем законам должен был пастись вместе с матерью?
Как могло случиться, что он, ее единственный самец, лежит сейчас мертвый посреди дороги?
Эмма попыталась распрямиться, но не смогла. Сгорбившись, зажав руки между колен, она отчаянно боролась со слезами. Проклятие! Вот оно, будущее! Вот надежда ее валяется мертвая на дороге! А она стоит и плачет над своим будущим, стоит в одном сапоге и носке, оставшемся от мужа, который сам умер меньше года назад.
— Проклятие, — прошептала она и, распрямившись, затрясла кулаком, грозя невидимой карете. — Пошла вон! — крикнула она овце, отгоняя ее от дороги. — Иди на лужайку! Опять эта западная граница, да?
Западный выпас был огорожен каменной стеной, вернее — остатками стены, построенной еще во времена нашествия римлян. Время от времени овцы расшатывали камни и разбредались. Однако после того как Эмма зацементировала проем пару недель назад, побеги прекратились.
— Где? Где на этот раз дырка?! — орала она не своим голосом.
Овца предпочла спастись бегством. «Скатертью дорога», — мысленно пожелала ей вслед Эмма и вытерла руки о фартук.
— Ах, жизнь, провались ты пропадом! — в сердцах воскликнула Эмма, убирая волосы со лба.
И смерть, чертовка, провались и ты, заодно с чертовыми виконтами — пусть заберут их черти! — что запросто способны переехать беспомощного ягненка и даже не остановиться.
На следующее утро, едва рассвело, Эмма, надев свое лучшее платье и шляпу, уселась на ослицу по кличке Ханна, являвшуюся общественной собственностью — Ханной распоряжались наряду с Эммой еще несколько соседей, — и отправилась прямиком в Данорд, в резиденцию новоявленного виконта, родовое гнездо.
Она надеялась поговорить со своим новым соседом, который причинил ей ущерб, конечно же неумышленно. В конце концов, он сидел в карете и мог даже не видеть того, что произошло. Он мог не знать того, что сбил ягненка. Она все ему расскажет. Он ведь джентльмен, не так ли? Он знает, что такое честь и что такое ответственность. Он поступит так, как надлежит джентльмену.
И в самом деле, когда дорога привела ее к аллее, ведущей к главному входу, сердце Эммы радостно забилось. Уверенность в благоприятном исходе была почти полной, ибо, судя по тому, что она видела, новый виконт имел достаточно средств, чтобы заплатить за тысячу ягнят, не заметив утечки капитала. Впервые за много лет она имела возможность посмотреть на замок вблизи и была приятно удивлена. Некогда позеленевшие от плесени стены были отчищены, повсюду работали люди — строительные рабочие, садовники, разные слуги и прочие. Фасад старого здания Преображался, сад разбивали заново, крышу ремонтировали.
Эмма привязала Ханну к старому дереву, возле которого грудой лежали саженцы молодых деревьев на все вкусы — высокие и тонкие, раскидистые и приземистые. Их молодая листва весело шелестела на легком ветерке. Эмма отправилась туда, где некогда был фонтан. Двое мужчин возились с трубами. Внутри что-то булькало, давая надежду на то, что фонтан тоже скоро заработает.
Несмотря на рабочую суету и шум, издаваемый многочисленными инструментами, в дверях ее встретил чопорный дворецкий в новой ливрее и безукоризненно белых перчатках.
Нет, виконт не принимает посетителей. Когда Эмма постаралась объяснить, что она не просто посетительница, что у нее к виконту дело, дворецкий раздраженно заявил, что «виконт также не ведет дела с теми, кто не потрудился договориться с ним о встрече заранее».
— Виконт переехал моего ягненка.
Дворецкий мигнул, а затем сказал:
— Ответ прежний — нет. — И прикрыл дверь. — Я не уполномочен никого пускать. Его сиятельство велел не беспокоить. Он занят. Всего доброго.
— Тогда не были бы вы так любезны назначить мне встречу, когда его сиятельство освободится?
— У вас есть визитка?
Визитная карточка. Дурацкая прихоть богатых дамочек.
— У меня нет визитной карточки, но зато есть имя: Эмма Хотчкис.
Слуга настороженно приподнял бровь. Во время их с Эммой перепалки дверь оставалась закрытой, но сейчас чей-то голос, доносящийся из-за закрытой двери, заставил дворецкого замереть в напряженном ожидании. Так, будто к нему сзади приближалось что-то весьма пугающее или поражающее воображение, как дракон или существо с другой планеты.
Голос из-за двери, приятный мужской баритон, обратился к дворецкому.
— Местная женщина, сэр, — с испуганной почтительностью поспешил ответить слуга.
Эмма, к ужасу дворецкого, ошарашенного такой дерзостью, сама приблизилась к двери и, распахнув ее, попыталась заглянуть в дом, чтобы увидеть того, к кому обращался дворецкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Бедняжка, — пробормотала Эмма, поглаживая маслянистое шерстяное плечико. Глаза ягненка блеснули, остановились на ней. Он снова проблеял — коротко, жалобно. — Теперь уже не долго терпеть осталось, — сказала Эмма. — О Боже, что они с тобой сотворили!
Где-то неподалеку проблеяла овца. Эмма слышала, как приближается звук. Мать ягненка откликнулась на голос своего ребенка, единственный и неповторимый, на его призыв. Но еще до того, как овца смогла бы разыскать своего сына — а ягненок оказался некастрированным барашком, — он прекратил звать на помощь: больше не мог. Он приоткрыл рот, показав розовый язычок, и затих, уставившись куда-то вперед.
— О! — воскликнула Эмма и закрыла рот ладонью. Глаза ее заволокли слезы.
«Прекрати, — приказала она себе тут же. — Это всего лишь баран. В Йоркшире их тысячи».
Именно так. И никто из местных жителей ни на мгновение не усомнится в драгоценности жизни каждой овцы, барана или ягненка. Овцы означали будущее. Жизнь каждого из фермеров зависела от овец. Зависела от того, сколько ягнят родится, а некастрированные барашки на следующий год дадут жизнь новому потомству. Хорошее стадо означало молоко, еду на столе, одежду, благополучие — все. Сама Эмма не могла назвать себя настоящей фермершей — стадо ее было слишком маленькое, чтобы оно одно могло ее прокормить. Но однажды...
И тогда лишь она заметила пятнышко краски на спине у ягненка — ее собственная метка. Она посмотрела на морду мертвого ягненка, окинула взглядом пропорции тела. Нет, она все никак не могла поверить в это. Ее ягненок? У нее был только один некастрированный барашек. Черт! Она готова была кричать, вопить, ругаться на чем свет стоит. Что он забыл здесь?
Зачем-то она продолжала гладить ягненка, самца, который к зиме уже успел бы достаточно подрасти, чтобы впервые покрыть овец. Почему он оказался здесь, когда по всем законам должен был пастись вместе с матерью?
Как могло случиться, что он, ее единственный самец, лежит сейчас мертвый посреди дороги?
Эмма попыталась распрямиться, но не смогла. Сгорбившись, зажав руки между колен, она отчаянно боролась со слезами. Проклятие! Вот оно, будущее! Вот надежда ее валяется мертвая на дороге! А она стоит и плачет над своим будущим, стоит в одном сапоге и носке, оставшемся от мужа, который сам умер меньше года назад.
— Проклятие, — прошептала она и, распрямившись, затрясла кулаком, грозя невидимой карете. — Пошла вон! — крикнула она овце, отгоняя ее от дороги. — Иди на лужайку! Опять эта западная граница, да?
Западный выпас был огорожен каменной стеной, вернее — остатками стены, построенной еще во времена нашествия римлян. Время от времени овцы расшатывали камни и разбредались. Однако после того как Эмма зацементировала проем пару недель назад, побеги прекратились.
— Где? Где на этот раз дырка?! — орала она не своим голосом.
Овца предпочла спастись бегством. «Скатертью дорога», — мысленно пожелала ей вслед Эмма и вытерла руки о фартук.
— Ах, жизнь, провались ты пропадом! — в сердцах воскликнула Эмма, убирая волосы со лба.
И смерть, чертовка, провались и ты, заодно с чертовыми виконтами — пусть заберут их черти! — что запросто способны переехать беспомощного ягненка и даже не остановиться.
На следующее утро, едва рассвело, Эмма, надев свое лучшее платье и шляпу, уселась на ослицу по кличке Ханна, являвшуюся общественной собственностью — Ханной распоряжались наряду с Эммой еще несколько соседей, — и отправилась прямиком в Данорд, в резиденцию новоявленного виконта, родовое гнездо.
Она надеялась поговорить со своим новым соседом, который причинил ей ущерб, конечно же неумышленно. В конце концов, он сидел в карете и мог даже не видеть того, что произошло. Он мог не знать того, что сбил ягненка. Она все ему расскажет. Он ведь джентльмен, не так ли? Он знает, что такое честь и что такое ответственность. Он поступит так, как надлежит джентльмену.
И в самом деле, когда дорога привела ее к аллее, ведущей к главному входу, сердце Эммы радостно забилось. Уверенность в благоприятном исходе была почти полной, ибо, судя по тому, что она видела, новый виконт имел достаточно средств, чтобы заплатить за тысячу ягнят, не заметив утечки капитала. Впервые за много лет она имела возможность посмотреть на замок вблизи и была приятно удивлена. Некогда позеленевшие от плесени стены были отчищены, повсюду работали люди — строительные рабочие, садовники, разные слуги и прочие. Фасад старого здания Преображался, сад разбивали заново, крышу ремонтировали.
Эмма привязала Ханну к старому дереву, возле которого грудой лежали саженцы молодых деревьев на все вкусы — высокие и тонкие, раскидистые и приземистые. Их молодая листва весело шелестела на легком ветерке. Эмма отправилась туда, где некогда был фонтан. Двое мужчин возились с трубами. Внутри что-то булькало, давая надежду на то, что фонтан тоже скоро заработает.
Несмотря на рабочую суету и шум, издаваемый многочисленными инструментами, в дверях ее встретил чопорный дворецкий в новой ливрее и безукоризненно белых перчатках.
Нет, виконт не принимает посетителей. Когда Эмма постаралась объяснить, что она не просто посетительница, что у нее к виконту дело, дворецкий раздраженно заявил, что «виконт также не ведет дела с теми, кто не потрудился договориться с ним о встрече заранее».
— Виконт переехал моего ягненка.
Дворецкий мигнул, а затем сказал:
— Ответ прежний — нет. — И прикрыл дверь. — Я не уполномочен никого пускать. Его сиятельство велел не беспокоить. Он занят. Всего доброго.
— Тогда не были бы вы так любезны назначить мне встречу, когда его сиятельство освободится?
— У вас есть визитка?
Визитная карточка. Дурацкая прихоть богатых дамочек.
— У меня нет визитной карточки, но зато есть имя: Эмма Хотчкис.
Слуга настороженно приподнял бровь. Во время их с Эммой перепалки дверь оставалась закрытой, но сейчас чей-то голос, доносящийся из-за закрытой двери, заставил дворецкого замереть в напряженном ожидании. Так, будто к нему сзади приближалось что-то весьма пугающее или поражающее воображение, как дракон или существо с другой планеты.
Голос из-за двери, приятный мужской баритон, обратился к дворецкому.
— Местная женщина, сэр, — с испуганной почтительностью поспешил ответить слуга.
Эмма, к ужасу дворецкого, ошарашенного такой дерзостью, сама приблизилась к двери и, распахнув ее, попыталась заглянуть в дом, чтобы увидеть того, к кому обращался дворецкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97