- Я взрослая и несу за нее ответственность, и я никогда, слышите, никогда не позволю ей бесстыдно обнажаться и сниматься в таких мерзких, постыдных сценах! Это отвратительно! Я завтра же позвоню ее родителям и все им расскажу. Она несовершеннолетняя, и вы не должны предлагать ей подобные вещи.
- Присядьте, мадмуазель, - спокойно сказал Хьюберт. Он показал да покрытое бирюзовым бархатом кресло. Агата села вне себя от гнева, она с трудом дышала и обмахивалась сценарием.
Мысль о том, что Джулиан может увидеть Доминик абсолютно голой, наполняла Агату такими противоречивыми чувствами, что у нее начинало ныть все тело. Ее Джулиан, ее любовь… смотрит на Доминик, исполняющую перед ним развратный танец без всякой одежды. Единственной ее одеждой будет улыбка. Ей становилось плохо, когда она наблюдала за их романом на съемочной площадке. Сидя в стороне, где-нибудь в тени, она с пересохшим от похотливого желания ртом смотрела, как они целуют и ласкают друг друга, как влюбленно смотрят и смеются. Все эти сцены были наполнены такой неистовой страстью, что порой Агата ощущала влагу в самом интимном месте своего тела. Для нее было невыносимой мукой смотреть, как Джулиан держит в объятиях этого ребенка, как он целует ее губы, как ее упругие груди прижимаются к его мускулистой груди, как крепко обнимают ее его сильные мужские руки. Это было какое-то горько-сладкое безумие, особенно когда Ник заставлял снимать одну и ту же сцену по нескольку раз с разных камер. Агата страдала… о, как она страдала от разрывавших ее тело ревности и страсти. Не в состоянии контролировать себя, она медленно волочила ноги к пустому вагончику Доминик и удовлетворяла себя тем единственным способом, который был ей известен. Шепча его имя, она била себя по губам до тех пор, пока они не начинали кровоточить, а потом начинала тереть себя его рубашкой, испытывая один за другим невероятные оргазмы.
- А теперь, мадмуазель Гинзберг, - сказал Хьюберт, закуривая сигару и внимательно наблюдая за ней своими маленькими глазками, - успокойтесь… Это все просто чепуха. И вы это знаете, не так ли?
- Естественно, нет, - оскорбилась она. - Доминик всего шестнадцать лет. Я ее наставница и…
- Заткнитесь, мадмуазель Гинзберг, - рявкнул Хьюберт. - Сядьте и прекратите вести себя как двуличная сука.
- Что… что… вы сказали? Как вы назвали меня? - Его резкий командный тон привел ее в ярость и смятение.
- Я сказал, что вы ведете себя, как самая настоящая лицемерка, - ответил он. - Вы думаете, я совсем дурак и не удосужился разобраться в том, что тут происходит?
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - тихо сказала Агата.
- Не притворяйтесь, что вы такая дура, как это кажется со стороны, - резко перебил ее Хьюберт. - Послушайте меня одну минуту перед тем, как звонить родителям девушки, в полицию или в эту проклятую береговую охрану. - Он затянулся сигарой и почти парализовал ее презрительным взглядом. Господи, какой он урод. Его не любит вся съемочная группа. За спиной Скрофо они часто отпускали в его адрес едкие шутки, окрестив его «жабой». Он был похож сейчас на огромную бородавчатую жабу: ссутулившаяся толстая фигура в темно-зеленом балахоне, лысая, блестящая от пота голова и щетина на обвисших щеках, похожая на черную копирку.
- Не надо думать, что я ничего не знаю, особенно о том, что происходит на съемочной площадке, - тихо сказал он. - Я знаю все.
- О чем вы? - Агата пыталась говорить твердо, но Крофт не просто внушал отвращение, он еще обладал способностью подавлять волю своих жертв. Агата ужасно не любила ссоры, и сейчас ей захотелось уйти и никогда больше здесь не появляться.
- Я знаю, что вы думаете, мадмуазель Агата Гинзберг. - Он наклонился вперед и так пристально посмотрел ей в глаза, что она была вынуждена отвести взгляд. - Я знаю каждую вашу мысль, я читаю их, когда вы сидите на съемочной площадке и следите за Джулианом Бруксом.
- Что вы имеете в виду?
- Вы любите его, не так ли, Агата? - Он злорадствовал. - Вы страстно влюблены в него и мечтаете о его теле.
- Нет… нет, не мечтаю, это ложь! Чудовищная ложь!
- Чушь! Я видел вас… знайте, что я ничего не упускаю из виду. - У Хьюберта потухла сигара, и он поднес к ней дорогую золотую зажигалку. - Я видел выражение вашего лица, когда вы с сэром Криспином и Джулианом сидели под зонтиком на берегу. Поэтому я знаю, что сейчас творится в вашей голове, с вашим телом.
- Вы не знаете… вы ничего не можете знать, - со страхом сказала Агата.
- Не будьте идиоткой. - Он снисходительно улыбнулся, зная, что следующее его разоблачение добьет ее окончательно. - Я видел вашу тетрадочку, я имею в виду ваш драгоценный альбомчик. Неужели вы думали, что сможете спрятать его от меня?
- Нет! - закричала Агата. - Вы не могли его видеть!
- О, не только мог, но и видел. Душевный альбомчик, Агата, так красиво оформлен, с таким чувством!.. Я должен вас похвалить за такой тщательный отбор фотографий нашего дорогого мистера Брукса. - Он неприятно рассмеялся. - Он порядочно залапан, этот ваш альбомчик.
- Как вы его нашли? - прошептала Агата, чувствуя, что в ней, как лава в кратере вулкана, поднимаются два чувства - стыд и ненависть.
- Я обыскал твою комнату, дурочка, - снова улыбнулся он. - У меня было подозрение, что у тебя что-то такое есть, что ты где-то это прячешь. Мне надо было найти эту вещь. Ты его не очень хорошо спрятала, Агата. Под матрацем, ха! Очень оригинально. Любая из этих дурных уборщиц легко нашла бы его, несмотря на то, что он был завернут… в одну из рубашек Джулиана, если я не ошибаюсь. - Его глаза так и блестели от удовольствия.
- Нет, - мягко произнесла она. - Нет. Нет, это моя собственность… это личное… личное. Вы нарушаете закон о частной собственности.
- Мадмуазель Гинзберг, я готов забыть о том, что между нами вообще была какая-то беседа, но только если вы прямо сейчас, как умная и понятливая женщина, спуститесь вниз и разрешите Доминик делать свою работу. Ну, а если вы выберете другой путь и захотите закатить скандал или еще что-нибудь в этом роде, например, позвонить ее родителям, то я лично позабочусь о том, чтобы каждый из работающих здесь, включая Джулиана Брукса, узнал о вашей похотливой и жалкой страсти к нему. Надеюсь, я понятно выражаюсь?
Агата кивнула головой. В глазах у нее стояли слезы.
- А если родители Доминик узнают, что та женщина, которой они доверили следить за своей драгоценной дочерью, всего лишь слабовольная, сексуально озабоченная извращенка, то, естественно, вас вышвырнут отсюда в мгновение ока. Я понятно говорю?
Она еще раз кивнула и, не в состоянии ничего сказать, встала, чтобы уйти.
- Из ваших уст, мадмуазель Гинзберг, не вылетит ни одного слова… и вы никому ничего не расскажете… и мы все останемся одной дружной семьей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
- Присядьте, мадмуазель, - спокойно сказал Хьюберт. Он показал да покрытое бирюзовым бархатом кресло. Агата села вне себя от гнева, она с трудом дышала и обмахивалась сценарием.
Мысль о том, что Джулиан может увидеть Доминик абсолютно голой, наполняла Агату такими противоречивыми чувствами, что у нее начинало ныть все тело. Ее Джулиан, ее любовь… смотрит на Доминик, исполняющую перед ним развратный танец без всякой одежды. Единственной ее одеждой будет улыбка. Ей становилось плохо, когда она наблюдала за их романом на съемочной площадке. Сидя в стороне, где-нибудь в тени, она с пересохшим от похотливого желания ртом смотрела, как они целуют и ласкают друг друга, как влюбленно смотрят и смеются. Все эти сцены были наполнены такой неистовой страстью, что порой Агата ощущала влагу в самом интимном месте своего тела. Для нее было невыносимой мукой смотреть, как Джулиан держит в объятиях этого ребенка, как он целует ее губы, как ее упругие груди прижимаются к его мускулистой груди, как крепко обнимают ее его сильные мужские руки. Это было какое-то горько-сладкое безумие, особенно когда Ник заставлял снимать одну и ту же сцену по нескольку раз с разных камер. Агата страдала… о, как она страдала от разрывавших ее тело ревности и страсти. Не в состоянии контролировать себя, она медленно волочила ноги к пустому вагончику Доминик и удовлетворяла себя тем единственным способом, который был ей известен. Шепча его имя, она била себя по губам до тех пор, пока они не начинали кровоточить, а потом начинала тереть себя его рубашкой, испытывая один за другим невероятные оргазмы.
- А теперь, мадмуазель Гинзберг, - сказал Хьюберт, закуривая сигару и внимательно наблюдая за ней своими маленькими глазками, - успокойтесь… Это все просто чепуха. И вы это знаете, не так ли?
- Естественно, нет, - оскорбилась она. - Доминик всего шестнадцать лет. Я ее наставница и…
- Заткнитесь, мадмуазель Гинзберг, - рявкнул Хьюберт. - Сядьте и прекратите вести себя как двуличная сука.
- Что… что… вы сказали? Как вы назвали меня? - Его резкий командный тон привел ее в ярость и смятение.
- Я сказал, что вы ведете себя, как самая настоящая лицемерка, - ответил он. - Вы думаете, я совсем дурак и не удосужился разобраться в том, что тут происходит?
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - тихо сказала Агата.
- Не притворяйтесь, что вы такая дура, как это кажется со стороны, - резко перебил ее Хьюберт. - Послушайте меня одну минуту перед тем, как звонить родителям девушки, в полицию или в эту проклятую береговую охрану. - Он затянулся сигарой и почти парализовал ее презрительным взглядом. Господи, какой он урод. Его не любит вся съемочная группа. За спиной Скрофо они часто отпускали в его адрес едкие шутки, окрестив его «жабой». Он был похож сейчас на огромную бородавчатую жабу: ссутулившаяся толстая фигура в темно-зеленом балахоне, лысая, блестящая от пота голова и щетина на обвисших щеках, похожая на черную копирку.
- Не надо думать, что я ничего не знаю, особенно о том, что происходит на съемочной площадке, - тихо сказал он. - Я знаю все.
- О чем вы? - Агата пыталась говорить твердо, но Крофт не просто внушал отвращение, он еще обладал способностью подавлять волю своих жертв. Агата ужасно не любила ссоры, и сейчас ей захотелось уйти и никогда больше здесь не появляться.
- Я знаю, что вы думаете, мадмуазель Агата Гинзберг. - Он наклонился вперед и так пристально посмотрел ей в глаза, что она была вынуждена отвести взгляд. - Я знаю каждую вашу мысль, я читаю их, когда вы сидите на съемочной площадке и следите за Джулианом Бруксом.
- Что вы имеете в виду?
- Вы любите его, не так ли, Агата? - Он злорадствовал. - Вы страстно влюблены в него и мечтаете о его теле.
- Нет… нет, не мечтаю, это ложь! Чудовищная ложь!
- Чушь! Я видел вас… знайте, что я ничего не упускаю из виду. - У Хьюберта потухла сигара, и он поднес к ней дорогую золотую зажигалку. - Я видел выражение вашего лица, когда вы с сэром Криспином и Джулианом сидели под зонтиком на берегу. Поэтому я знаю, что сейчас творится в вашей голове, с вашим телом.
- Вы не знаете… вы ничего не можете знать, - со страхом сказала Агата.
- Не будьте идиоткой. - Он снисходительно улыбнулся, зная, что следующее его разоблачение добьет ее окончательно. - Я видел вашу тетрадочку, я имею в виду ваш драгоценный альбомчик. Неужели вы думали, что сможете спрятать его от меня?
- Нет! - закричала Агата. - Вы не могли его видеть!
- О, не только мог, но и видел. Душевный альбомчик, Агата, так красиво оформлен, с таким чувством!.. Я должен вас похвалить за такой тщательный отбор фотографий нашего дорогого мистера Брукса. - Он неприятно рассмеялся. - Он порядочно залапан, этот ваш альбомчик.
- Как вы его нашли? - прошептала Агата, чувствуя, что в ней, как лава в кратере вулкана, поднимаются два чувства - стыд и ненависть.
- Я обыскал твою комнату, дурочка, - снова улыбнулся он. - У меня было подозрение, что у тебя что-то такое есть, что ты где-то это прячешь. Мне надо было найти эту вещь. Ты его не очень хорошо спрятала, Агата. Под матрацем, ха! Очень оригинально. Любая из этих дурных уборщиц легко нашла бы его, несмотря на то, что он был завернут… в одну из рубашек Джулиана, если я не ошибаюсь. - Его глаза так и блестели от удовольствия.
- Нет, - мягко произнесла она. - Нет. Нет, это моя собственность… это личное… личное. Вы нарушаете закон о частной собственности.
- Мадмуазель Гинзберг, я готов забыть о том, что между нами вообще была какая-то беседа, но только если вы прямо сейчас, как умная и понятливая женщина, спуститесь вниз и разрешите Доминик делать свою работу. Ну, а если вы выберете другой путь и захотите закатить скандал или еще что-нибудь в этом роде, например, позвонить ее родителям, то я лично позабочусь о том, чтобы каждый из работающих здесь, включая Джулиана Брукса, узнал о вашей похотливой и жалкой страсти к нему. Надеюсь, я понятно выражаюсь?
Агата кивнула головой. В глазах у нее стояли слезы.
- А если родители Доминик узнают, что та женщина, которой они доверили следить за своей драгоценной дочерью, всего лишь слабовольная, сексуально озабоченная извращенка, то, естественно, вас вышвырнут отсюда в мгновение ока. Я понятно говорю?
Она еще раз кивнула и, не в состоянии ничего сказать, встала, чтобы уйти.
- Из ваших уст, мадмуазель Гинзберг, не вылетит ни одного слова… и вы никому ничего не расскажете… и мы все останемся одной дружной семьей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125