- Нет, Николас. Нет. Ты должен ехать, - решительно сказала Электра, наливая вино в два бокала. - Если мы сейчас поедем вдвоем, нам будет очень трудно. Ты станешь беспокоиться обо мне, о том, где нам жить, где достать деньги. Сначала поедешь ты и заработаешь деньги, а потом приеду я. А сейчас ешь свой ужин, а то он остынет.
Николас был восхищен тем, как умна его молодая жена, а Электра подняла свой бокал и предложила тост: - За Америку, Николас, и за нас.
Николас Станополис прибыл в аэропорт Лос-Анджелеса холодной ноябрьской ночью 1945 года. Продрогнув в своем хлопчатобумажном пиджачке, он стоял в стороне от оживленных пассажиров, размышляя, что теперь делать. Почему здесь так холодно? Ему говорили, что в Калифорнии теплая солнечная погода, такая же, как и на греческих островах. Да, те балбесы, которые говорили ему об этом, явно ошиблись. Было очень холодно, шел мелкий дождь, и с Тихого океана наплывал густой темный туман.
Все, казалось, куда-то спешили, как будто у них была какая-то цель, и они четко знали, что и зачем делают. Николас одиноко стоял в стороне от аэропорта, куда он прилетел из Нью-Йорка на гигантском четырехтурбинном самолете. Он вдруг почувствовал себя очень одиноко, ему захотелось домой, он вспомнил свою любимую Электру и родную Гидру, которая постепенно оживала после войны и тех зверств, которые чинил на ней Умберто Скрофо.
Скрофо. Всякий раз, когда он думал об этом итальянце, в нем закипала слепая ярость. Однажды он найдет его и заставит мучиться так же, как страдали его мать, отец, братья и сестры. Владевшее им страстное желание отомстить было так же сильно, как желание добиться успеха в кино. У него не было ни малейшего представления о том, где сейчас этот итальянец и жив ли он вообще, однако это никоим образом не могло повлиять на его намерения.
Николас знал по-английски всего несколько слов. Его учил один старик, когда-то работавший в Англии, но этого было достаточно, чтобы объяснить носильщику то затруднительное положение, в котором он оказался. На носильщике была красная шляпа и голубая рубашка, у него были светлые волосы и смуглая кожа, как у настоящего грека; он оказался испанцем, который сам недавно прибыл из Барселоны. Он сжалился над Николасом и проводил его два квартала до знака «АВТОБУС В ЦЕНТР ГОРОДА», немного поболтав с ним, мешая испанские и английские слова.
Не переставая дрожать, Николас стоял за двумя полными женщинами, которые о чем-то болтали и были совсем не похожи на женщин Гидры. Когда подъехал автобус, он дал кондуктору пять долларов и ужасно смутился, когда тот спросил его, до какой остановки он едет.
- В центр города, - сказал он с ужасным акцентом, - в центр Лос-Анджелеса, пожалуйста, сэр.
Кондуктор пожал плечами, отдавая ему полную горсть сдачи:
- Центр города большой, малыш. Куда, хоть приблизительно, в центре?
Один из греков, побывавший в Нью-Йорке, называл Николасу один отель, и теперь он гордо произнес:
- Я направляюсь в отель «Рузвельт», бульвар Голливуд, в Голливуд, сэр.
Он был на пути к своей цели.
На следующее утро, в необычайном возбуждении, Николас Станополис подошел к впечатляющему входу на студию «Коламбиа пикчерз».
Хотя у стальных ворот царило деловое оживление, охранник в форме грубовато сказал ему:
- Поворачивай, приятель, слишком рано пришел - никого из администрации еще нет.
Николас с умоляющим видом замахал письмом, в котором рукой Спироса было написано приглашение на работу, но охранник даже не перестал жевать жвачку. Оторвав взгляд от афиши варьете напротив, он рявкнул что-то не очень разборчивое, всем своим видом выражая презрение. Николас не мог попасть на студию другим путем, и ему пришлось бродить рядом с воротами.
- Я же сказал, проваливай, приятель, - прорычал охранник. - Исчезни отсюда. Быстро.
В отчаянии Николас перешел через дорогу и присел на обклеенную рекламными объявлениями лавку. Здесь он, по крайней мере, находился как раз напротив входа в студию и мог видеть большую часть того, что происходило за железными воротами. Несколько часов он зачарованно наблюдал за всеми входящими и выходящими оттуда людьми.
Особенно его поразили и очаровали костюмы статистов. Ковбои и индейцы, крестьяне и солдаты, полицейские и грабители - все они толпились там, по-дружески болтая друг с другом. В одиннадцать часов группка хорошеньких шоу-девочек в ажурных колготках телесного цвета высыпала из огромного здания, на котором было написано «СЦЕНА № 3».
Николас сидел с широко раскрытыми глазами. Таких женщин он еще никогда не видел. Женщины Греции были скромными и носили одежду, полностью скрывающую фигуру, - даже Электра закутывалась с головы до ног. Мысли о жене возбудили его.
У этих женщин были ярко-красные губы и желтые, огненно-рыжие и черные как смоль волосы с «химической завивкой». Вызывающе виляя бедрами, они ходили по площадке, смеялись, курили и пили «кока-колу» прямо из бутылок. Он увидел рабочих студии, одетых в куртки и грубые штаны. Они похотливо глазели на девушек, когда те проходили мимо, и Николас был уверен, что некоторые отпускали пошлые и непристойные шуточки, на которые девушки отвечали смехом. Николас был шокирован. Он, конечно, видел подобных женщин в кино, но его поразило, что они абсолютно бесстыдно расхаживают полуголые на виду у всех и не обращают внимания на заигрывающих с ними мужчин.
Его взгляд привлекла одна из девушек. Она была очень стройной, с роскошными черными волосами, ниспадающими почти до середины спины, где они были прихвачены алыми перышками. Она была ниже других девушек, но у нее была самая красивая грудь (он такой никогда не видел!), более чем на половину выглядывавшая из золотого парчового бюстгальтера.
От желания у Николаса пересохло во рту. Как он скучал по Электре! Прошло чуть больше недели с тех пор, как он видел ее в последний раз: как скромно, но радостно отдавалась она ему каждую ночь, каждое утро, а иногда даже и днем. Эта полногрудая девушка с красными перышками чем-то напомнила ему Электру, и, качая головой, он пошел по бульвару, пытаясь избавиться от этих мыслей и найти способ пройти через священные ворота студии.
Обнаружив телефонную будку, он просмотрел свое потрепанное письмо, чтобы найти номер телефона. Он плохо разбирался даже в греческих телефонах и потратил десять минут и столько же десятицентовых монет, пока в трубке раздался гудок и веселый голос прощебетал:
- Студия «Коламбиа пикчерз», доброе утро.
- Спироса Макополиса, пожалуйста, - сказал Николас, но его греческий акцент сделал его голос практически непонятным для оператора.
- Кого? - громко переспросила она.
- Спирос Макополис, - выговорил он по буквам, чувствуя, как капельки пота выступили на лбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125