Уже третья или четвертая загнанная им лошадь, вся в скользкой пене, с выкатившимися глазами, издыхала на обочине тракта вблизи вольного городка Навригр, местечка столь гнусного, что никто во всем Эманде не выразил намерения взять его под свою руку. Гор отсюда видно уже не было, по краям дороги тянулись болотистые низины с худосочными осиновыми рощицами. Кое-где паслись стада мелких пестрых коров.
Лошадь издыхала. Аргаред не оглядываясь шел скорым шагом к приземистым стенам Навригра с широкими зубцами. У низких ворот, украшенных массивным деревянным изображением барсука, не было никакого оживления. Начинающаяся сразу за ними улица, унизанная то тут, то там красноречивыми вывесками кабаков, казалась сильно разъезженной, хотя и была почти пуста. Почерневшие соломенные кровли и сизые от сырости стены придавали домам угрюмый и неприютный вид, точно в них жили не по доброй воле, а по большой обязанности.
Несколько раз вильнув, улочка вывела к незамощенной площади с колодцем, ратушей и церковью. Над ратушей развевался флаг с барсуком. Ее ступенчатый фронтон обсели галки, так же как конек крыши колодца и черепичную кровлю церковной башенки. На площади торговали утварью, едой и конями, неспешно прохаживаясь и вяло препираясь. И торговцы, и покупатели по большей части были не местные – купчишки средней руки из Рингена, Элеранса и Сардана. Аргаред метался от одного к другому, пытаясь, не выдавая себя, выяснить хоть что-нибудь, но получал отовсюду равнодушное «не знаю».
Потом площадь косо пересекли двое черных рейтаров из местного отделения Тайной Канцелярии, и, некоторое время крадучись следуя за ними, он алчно ловил обрывки их фраз, но они говорили о женщинах, обсуждая какую-то Гриту и малютку Ильвинк, которая пыталась отравиться волчьей ягодой, но ее, дескать, выкупил из блудилища и выходил влюбленный в нее медик, и потом на ней женился, и еще о том, что Тимер Цабес хорошо платит за девушек, не то что некоторые вроде Ирсо Лавиза, готового удавиться за ломаный грош. Окер с трудом подавил искушение подойти и спросить прямо, не слышали ли они что-либо о детях знаменитого Аргареда, а потом долго провожал их взглядом. Навригр был самый законопослушный город, рейтары тут явно скучали.
Барышник продал ему коня, темно-гнедого, покладистого, с маленькими глазами беспородного умницы. До Хаара оставались полных два дня пути, – при мысли об этом замирало сердце. Вскоре Навригр пропал за травянистыми взгорками. Конь шел плавным галопом, низкие плотные тучи летели над холмами. То тут, то там теперь маячили замки, иные с вымпелами, чаще маленькие, порою и большие, с двойными, одна другой выше, светло-серыми стенами. Над зубчатыми стенами зеленели острые верхушки елей. На башнях цветным гранитом были выложены гербы: медведи, лоси, соболи, неясыти, косули или же символические деревья, крона которых, украшенная позолоченными светилами, повторяла форму их листа. Дворянство здесь жило боязливое, покорное, поэтому многие сохранили жизнь и имущество.
На дороге попадалось все больше и больше народу, приходилось обгонять длинные обозы с задиристыми верховыми охранниками, фуры бродячих акробатов с пестрыми тряпичными навесами, просевшие возки, набитые девками. Колеса у них всегда виляли, обок обретался щегольски разодетый «милый дружок» на кургузой плебейской лошади.
На обочинах торчали массивные каменные столбы с чашами для огня, через каждые несколько миль стоял заезжий двор, где обычно бывало полно стражников.
Здесь уже могли знать новости, народ был нагловатый и разговорчивый, но Аргаред начинал бояться спрашивать, боялся даже слушать, оправдываясь сам перед собой тем, что его могут опознать и выдать, скрывая истинный страх перед новостями. Он все неуютнее чувствовал себя на этом тракте, точно попал в чужую страну с диковатыми законами.
Стараясь меньше думать, потому что всякая мысль бередила его опасения и предчувствия, в наступающих сумерках он гнал коня по пустеющей дороге, а навстречу ему со станций ехали в одноколках факельщики, неспешно зажигая придорожные огни, пока весь тракт не стал походить на ожерелье кровавых рубинов.
После Навригра дорога повернула не раз. Он мчался навстречу новому дню, понукая уставшего коня, машинально считая проносившиеся мимо огненные колтуны факелов, где горела поднятая из колодцев черная кровь Нуат, которую не могла залить вода.
К рассвету конь стал выдыхаться. Люди так запрудили путь, что пришлось скакать по обочине. Скрип и стук поднялись над дорогой, стало заметно, что в город вместе с вилланами и торгашами стремится множество нарядного праздного люда – женщины в высоких чепцах и с золочеными фермелями, мужчи кистями и камзолах с дуты кают и спешат, словно на праздник.
Он не мог вспомнить, какой выпадал на этот день.
Через два часа конь пал у городского рва, посреди путевого предместья.
Но в город было не войти. Торговцы и путники, были у ворот, вынужденные ждать.
Повсюду блестели латы, слышались команды. Аргаред тщетно попытался найти лошадника, не рискуя попасть на заметку. Растерявшись и с чего быть в Хааре, он отправился на стены, чтобы проникнуть в город шел по берегу рва широким бегом, наклонившись вперед.
Он вышел на просторную площадь, залитую грязью по щиколотку и окруженную кривобокими халупами. В отдалении белела запертая церковь, – на паперти пестрела киноварью, ляписом и позолотой деревянная статуя черноволосой красотки с плоским, густо насусаленным нимбом на затылке. Святая Годива-на-Барг. Он помнил все это, но очень смутно. Возле церкви стояли прилично одетые молодцы и о чем-то беседовали. У них можно было хоть что-то узнать, не опасаясь стражи. Доносчиками они быть не могли – в Новом Городе не было Этарет, чтобы на них доносить. Стараясь двигаться спокойнее, Аргаред направился к ним.
– Почтенные горожане… – Молодчики разом повернули в его сторону откормленные физиономии с одинаково подвитыми и насаленными куцыми челками. – Почтенные горожане, – он стоял в грязи, они на сухой паперти, – не скажете ли вы мне, что происходит в этом городе и куда это все спешат?
Они улыбнулись – сначала друг другу, потом ему.
– А ты что, никак приезжий?
– Да, я только что въехал в город. Из-за ужасной толпы в Посольских воротах пришлось сделать крюк. И лошадь было не купить… – «Что я говорю!» – Он осекся. Приятели усмехались ему в лицо.
– Так из какой же дыры ты явился, что ни пса не знаешь? И что Господь сделал с твоим языком, что ты не спросил ни у кого по дороге? – Они явно развлекались, принимая его за деревенщину.
– Я из Навригра! Добрые господа, скажите мне, что происходит?
– Расскажем, Калле? – кивнул один другому.
– Пусть сначала денег даст, Фимус, – рассмеялся другой в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136