– Что, никак тоже хочешь полакомиться? Нет, извини, я еще сам голодный. Ниссагль поставил светильник на пол и утомленно сел на скрипнувшую ступеньку. – Ох, как я ее отделал, так и в казарме не всегда сумеют. Ты вот что: последи, чтобы она не сбежала отсюда. Хотя я сомневаюсь, что после меня она будет способна на такие подвиги. Я-то сейчас в Сервайр.
Время – боль. Только болью и меряют здесь время. Днем боль слабеет, тает, как снег на солнце, вернее, превращается в гнетущую усталость. А ночью снова волокут на муки, а когда истерзают всего, натешатся, то и бросят в углу, накроют холстиной: хочешь – живи, хочешь – подыхай. Нет, подохнуть не дадут. На перины уложат. Отогреют, отпоят, погладят по голове. И по новой. Плети, дыба, каленые шины, чугунные тиски, дубовые венки, воронки, чтобы кипятком накачивать, тонкие иглы, уколами которых приводят в чувство. И снова в луже воды и крови распластаешься в углу под холстиной. Палач подойдет, даст попить воды из деревянной чашки. Горькая вода, с укрепляющим снадобьем.
И так изо дня в день… «Да убейте вы меня, что ли…»
Элас лежал на боку, скорчившись, как дитя в утробе матери, укрывшись почти что с головой куском поеденного молью сукна, чтобы не очень знобило. Смотрел в черный от сырости потолок. На кирпичном полу стояла щербатая миска с безвкусной водой. Ниссаглю уже не требовалось пускать в ход зелье – боль теперь не оставляла Эласа, всегда была с ним. Да и как от нее отрешиться, если даже дышать больно – ребра-то сломаны. Куда воспаришь чистым сознанием – под этот низкий потолок, что ли? Элас горько усмехнулся в темноту.
День долог, а ночь еще длиннее.
В дверях заскрежетал ключ.
– Кто это? – Элас слегка приподнялся и прищурил глаза:
– Кто там?
Дверь со скрипом отворилась. На Эласа смотрел принц Эзель.
– Как? Высокий принц, вас тоже… тоже схватили?
– Нет, мне позволили свидание… Я попросил. – Эзель помолчал, потом спросил, не скрывая дрожи в голосе:
– Элас… Тебя что – пытали?
– Как и всех, высокий принц…
– Но как они смели?
– Странный вопрос, высокий принц. Они смеют все. Они власть.
– Но хотя бы из уважения к вашему роду они могли бы не подвергать тебя этому ужасу? Это неслыханно. – Эзель, стоя посреди камеры, развел руками.
– Как? Я говорю – как всех. Или немножко сильнее. Я не могу встать. Дайте мне, пожалуйста, воды. Стоит в миске рядом с нарами. Я не могу дотянуться до нее. Вам просто позволили свидание или просили что-то мне сказать? Я понял, что они ничего не позволяют без задних мыслей.
– Нет, они не посмели бы… Скажи… Это возможно выдержать?
– Почти невозможно. Я, кажется, пока еще могу… Сам не знаю зачем, потому что все уже признались и в том, что было, и в том, чего не было.
– Как же тебя выследили?
– Тише, высокий принц. Кажется, я понял, зачем вы здесь. Они думают, что мы помянем в разговоре что-нибудь для них важное… Меня выследил Ниссагль. Он умен, как сто дьяволов. А я глупец. Я не хочу об этом говорить. Все вышло так по-дурацки. Он пустил по моему следу мэйлари. Несмотря на все предосторожности, к которым я прибег. Потому что я пожалел Анэху, не поехал на нем по воде, как хотел. Анэху так устал тогда. Я понадеялся на человеческую глупость. Я понадеялся, что Ниссагль будет с королевой… То есть я рассчитывал, что она умрет… Видите, мысли путаются… – Элас говорил, еле шевеля губами, его слова скорей можно было угадать, чем услышать.
– Ниссагль не совсем человек. Мы забываем об этом.
– Он наша тень. Он знает все, что знаем мы, и даже больше. Не только как заклясть боль, но и как ее усилить. Перед первым допросом он напоил меня каким-то зельем. Не знаю, как остался тогда жив.
– А если не пить?
– Несколько дней продержат без воды. Если спешки нет. А если спешат, разожмут тебе зубы кинжалом и вольют прямо в горло. При мне так делали.
– Элас, Элас… Я могу хоть что-нибудь для тебя сделать?
– Расскажите, как на воле. Что с Лээлин? Эзель потупился.
– Я… На днях я видел ее в открытых носилках с Ниссаглем, – сказал он нарочито медленно.
– И что? – оживился Элас. – Она говорила с Ниссаглем обо мне? Не вижу другого повода, чтобы находиться в обществе этого негодяя…
– Нет. – Лицо Эзеля стало жестким, голос звучал глухо:
– Многие, очень многие видели ее с Ниссаглем повсюду, и в таких открытых платьях, какие носит королева, а Лээлин отроду не носила.
– Ну так что же! Может статься, она просто не хочет выделяться среди придворных дам. Глупости, конечно, да мне ее отсюда не поправить. Увидите – передайте, что мне это не по душе.
– Она в последнее время редкая гостья у кого-либо из нас. Так что, боюсь, не в том дело. Лээлин не к лицу такие наряды, в которых принято вертеть голыми плечами и задом. – Эзель очень не хотел причинять Эласу боль, он отчаянно пытался как можно дольше не называть вещи своими именами.
– Ну не невеста же она ему?! Хотя как знать, к чему он ее принудил! Возможно, заставил называться невестой! Возможно, даже тайно обвенчался…
– Я не думаю, что Ниссаглю взбредет в голову тайно венчаться с сестрой преступника. Поговаривают, что он любовник Беатрикс.
– Послушайте, да что вы все вокруг да около? – раздраженно спросил Элас. Он слегка закинул голову, чтобы видеть собеседника. Его волосы рассыпались по соломе, стали видны глубоко запавшие глаза и ранние морщины. – Я же чувствую, – продолжал он, стараясь говорить тихо, чтобы не тревожить ребра, – что вы что-то хотите мне сказать и не можете.
– Элас, я хотел, чтобы ты догадался сам… Ладно. Знай же, что твоя сестра Лээлин стала любовницей Гирша Ниссагля.
– Что? Как вы сказали? Как такое может быть?
– Из-за тебя, Элас, – отозвался принц и отвернулся к окну. – Она хотела тебя спасти. Или до сих пор еще хочет. – Эзель смотрел в окно, которое было прорезано в цоколе башни и раньше служило бойницей, Вагерналь была не видна, но в воздухе носилась водяная пыль.
Элас молчал, прикусив костяшки здоровой правой руки – левая, сильно вывихнутая, а может, и сломанная, неестественно свисала из-под сукна, полуразжатые пальцы отливали синевой.
– Как он смел? И как она могла? Она же Посвященная, невеста короля! Она божество. У него что, совсем разум помутился? Как он посмел к ней прикоснуться? Проклятый ублюдок! – Элас закашлялся, сгибаясь и давясь от боли.
– Какие высокие слова! Прямо как в рыцарских романах. И как нелепо они звучат здесь! Элас, за то время, что мы его знаем, он посмел совершить множество куда более гадких вещей! Он отрубил руки Этери, казнил сотни наших братьев, он спит с королевой, он самочинно погубил Энвикко Алли, и ничего ему за это не было, так почему же ему не призвать в свой дом и твою сестру, не приказать ей раздеться, не повалить ее на кровать, не…
– Замолчи!
– Не замолчу. Неужели ты, говоривший еще недавно о том, что Ниссагль – наша тень, так и не понял, что он давно уже смеет все не только в этих стенах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Время – боль. Только болью и меряют здесь время. Днем боль слабеет, тает, как снег на солнце, вернее, превращается в гнетущую усталость. А ночью снова волокут на муки, а когда истерзают всего, натешатся, то и бросят в углу, накроют холстиной: хочешь – живи, хочешь – подыхай. Нет, подохнуть не дадут. На перины уложат. Отогреют, отпоят, погладят по голове. И по новой. Плети, дыба, каленые шины, чугунные тиски, дубовые венки, воронки, чтобы кипятком накачивать, тонкие иглы, уколами которых приводят в чувство. И снова в луже воды и крови распластаешься в углу под холстиной. Палач подойдет, даст попить воды из деревянной чашки. Горькая вода, с укрепляющим снадобьем.
И так изо дня в день… «Да убейте вы меня, что ли…»
Элас лежал на боку, скорчившись, как дитя в утробе матери, укрывшись почти что с головой куском поеденного молью сукна, чтобы не очень знобило. Смотрел в черный от сырости потолок. На кирпичном полу стояла щербатая миска с безвкусной водой. Ниссаглю уже не требовалось пускать в ход зелье – боль теперь не оставляла Эласа, всегда была с ним. Да и как от нее отрешиться, если даже дышать больно – ребра-то сломаны. Куда воспаришь чистым сознанием – под этот низкий потолок, что ли? Элас горько усмехнулся в темноту.
День долог, а ночь еще длиннее.
В дверях заскрежетал ключ.
– Кто это? – Элас слегка приподнялся и прищурил глаза:
– Кто там?
Дверь со скрипом отворилась. На Эласа смотрел принц Эзель.
– Как? Высокий принц, вас тоже… тоже схватили?
– Нет, мне позволили свидание… Я попросил. – Эзель помолчал, потом спросил, не скрывая дрожи в голосе:
– Элас… Тебя что – пытали?
– Как и всех, высокий принц…
– Но как они смели?
– Странный вопрос, высокий принц. Они смеют все. Они власть.
– Но хотя бы из уважения к вашему роду они могли бы не подвергать тебя этому ужасу? Это неслыханно. – Эзель, стоя посреди камеры, развел руками.
– Как? Я говорю – как всех. Или немножко сильнее. Я не могу встать. Дайте мне, пожалуйста, воды. Стоит в миске рядом с нарами. Я не могу дотянуться до нее. Вам просто позволили свидание или просили что-то мне сказать? Я понял, что они ничего не позволяют без задних мыслей.
– Нет, они не посмели бы… Скажи… Это возможно выдержать?
– Почти невозможно. Я, кажется, пока еще могу… Сам не знаю зачем, потому что все уже признались и в том, что было, и в том, чего не было.
– Как же тебя выследили?
– Тише, высокий принц. Кажется, я понял, зачем вы здесь. Они думают, что мы помянем в разговоре что-нибудь для них важное… Меня выследил Ниссагль. Он умен, как сто дьяволов. А я глупец. Я не хочу об этом говорить. Все вышло так по-дурацки. Он пустил по моему следу мэйлари. Несмотря на все предосторожности, к которым я прибег. Потому что я пожалел Анэху, не поехал на нем по воде, как хотел. Анэху так устал тогда. Я понадеялся на человеческую глупость. Я понадеялся, что Ниссагль будет с королевой… То есть я рассчитывал, что она умрет… Видите, мысли путаются… – Элас говорил, еле шевеля губами, его слова скорей можно было угадать, чем услышать.
– Ниссагль не совсем человек. Мы забываем об этом.
– Он наша тень. Он знает все, что знаем мы, и даже больше. Не только как заклясть боль, но и как ее усилить. Перед первым допросом он напоил меня каким-то зельем. Не знаю, как остался тогда жив.
– А если не пить?
– Несколько дней продержат без воды. Если спешки нет. А если спешат, разожмут тебе зубы кинжалом и вольют прямо в горло. При мне так делали.
– Элас, Элас… Я могу хоть что-нибудь для тебя сделать?
– Расскажите, как на воле. Что с Лээлин? Эзель потупился.
– Я… На днях я видел ее в открытых носилках с Ниссаглем, – сказал он нарочито медленно.
– И что? – оживился Элас. – Она говорила с Ниссаглем обо мне? Не вижу другого повода, чтобы находиться в обществе этого негодяя…
– Нет. – Лицо Эзеля стало жестким, голос звучал глухо:
– Многие, очень многие видели ее с Ниссаглем повсюду, и в таких открытых платьях, какие носит королева, а Лээлин отроду не носила.
– Ну так что же! Может статься, она просто не хочет выделяться среди придворных дам. Глупости, конечно, да мне ее отсюда не поправить. Увидите – передайте, что мне это не по душе.
– Она в последнее время редкая гостья у кого-либо из нас. Так что, боюсь, не в том дело. Лээлин не к лицу такие наряды, в которых принято вертеть голыми плечами и задом. – Эзель очень не хотел причинять Эласу боль, он отчаянно пытался как можно дольше не называть вещи своими именами.
– Ну не невеста же она ему?! Хотя как знать, к чему он ее принудил! Возможно, заставил называться невестой! Возможно, даже тайно обвенчался…
– Я не думаю, что Ниссаглю взбредет в голову тайно венчаться с сестрой преступника. Поговаривают, что он любовник Беатрикс.
– Послушайте, да что вы все вокруг да около? – раздраженно спросил Элас. Он слегка закинул голову, чтобы видеть собеседника. Его волосы рассыпались по соломе, стали видны глубоко запавшие глаза и ранние морщины. – Я же чувствую, – продолжал он, стараясь говорить тихо, чтобы не тревожить ребра, – что вы что-то хотите мне сказать и не можете.
– Элас, я хотел, чтобы ты догадался сам… Ладно. Знай же, что твоя сестра Лээлин стала любовницей Гирша Ниссагля.
– Что? Как вы сказали? Как такое может быть?
– Из-за тебя, Элас, – отозвался принц и отвернулся к окну. – Она хотела тебя спасти. Или до сих пор еще хочет. – Эзель смотрел в окно, которое было прорезано в цоколе башни и раньше служило бойницей, Вагерналь была не видна, но в воздухе носилась водяная пыль.
Элас молчал, прикусив костяшки здоровой правой руки – левая, сильно вывихнутая, а может, и сломанная, неестественно свисала из-под сукна, полуразжатые пальцы отливали синевой.
– Как он смел? И как она могла? Она же Посвященная, невеста короля! Она божество. У него что, совсем разум помутился? Как он посмел к ней прикоснуться? Проклятый ублюдок! – Элас закашлялся, сгибаясь и давясь от боли.
– Какие высокие слова! Прямо как в рыцарских романах. И как нелепо они звучат здесь! Элас, за то время, что мы его знаем, он посмел совершить множество куда более гадких вещей! Он отрубил руки Этери, казнил сотни наших братьев, он спит с королевой, он самочинно погубил Энвикко Алли, и ничего ему за это не было, так почему же ему не призвать в свой дом и твою сестру, не приказать ей раздеться, не повалить ее на кровать, не…
– Замолчи!
– Не замолчу. Неужели ты, говоривший еще недавно о том, что Ниссагль – наша тень, так и не понял, что он давно уже смеет все не только в этих стенах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136