— Отложить нельзя? — Голос выдавал недовольство, — Я хочу сказать, у нас много дел, и…
— Делайте, что необходимо, полковник. Мистер Талон проводит меня, поскольку идет к Шото сам. У мистера Шото я найду самое лучшее из того, что мне потребуется для себя и для миссис Хигз. Так что… пока?
Она резко повернулась к нему спиной и взяла меня под руку.
Я довольно усмехнулся.
— Вы, должно быть, ехали очень быстро, — сказала она.
— Да. Очень. Я хотел добраться сюда раньше вас.
— Зачем?
Этот вопрос заставил меня замолчать. Наконец я проговорил:
— Затем, что думал, вам может оказаться нужной помощь, и хотел на этот случай быть рядом.
— Хороший поступок. Знаете, мистер Талон, иногда из вас человек просто чудесный… а иногда глаза бы мои на вас не глядели.
— Значит, нас двое таких, — сухо сказал я.
Она рассмеялась.
— О вашем брате что-нибудь слышно?
— Нет. — Серьезность возвратилась к ней моментально. — Это одна из причин, по которой я хочу видеть мистера Шото.
Ввели нас к нему тут же. Увидев Табиту, он склонился в глубоком поклоне.
— Мисс Мейджорибанкс, я не ошибся?
— Как поживаете? — Она опустилась в предложенное хозяином кресло и подняла на него взгляд. — Про Чарльза не слыхать? Хоть что-то?
— Ничего. Я послал людей разузнать о нем вверх по Миссури и Платт. Будут о нем расспрашивать. Последнее, что о нем говорили, — это, что он на реке Канзас, собирает растения.
— Я должна его найти.
Шото принялся возиться с бумагами на своем столе.
— Не следует вам об этом думать. Оставайтесь с нами в Сент-Луисе, мисс Мейджорибанкс. Мы его разыщем. Земля там лежит огромная, такая, что и представить себе невозможно; и поиски иголки в стоге сена — простое дело по сравнению с тем, что вы затеваете.
— Тем не менее я поеду. Если Чарльз не ранен, он найдет меня сам. Услышит про наш пароход — уж конечно, двух таких не может существовать в целом мире. И подойдет к нему — хотя бы только для того, чтобы деть куда-то свои гербарии. Подойдет обязательно, я уверена.
— Если волен распоряжаться собой, — прибавил я.
Стремительно повернулась ко мне.
— Что вы имеете в виду?
— Чарльза могли захватить в плен силы противника, — ответил я. — Больше ничего.
— А ваш во всем этом какой интерес? — Этого вопроса я от нее не ожидал. — Вы даже не гражданин Штатов. Вы же канадец.
— Американцами можно назвать нас всех, я думаю, — невозмутимо ответил я. — Но я тоже себя об этом спрашивал. Я верю в порядок. Устойчивое правление — вещь, за которую ответственны все мужчины и все женщины где бы то ни было.
Смена власти силой, по любому поводу, сама заключает в себе собственное поражение, потому что насильственное действие вызывает насильственное противодействие, и, как ни странно, самая яростная реакция обычно приходит изнутри самого переворота, и первыми жертвами становятся его зачинщики. Взгляните, что случилось во Франции, например. Те, кто творил революцию, вел ее, все от революции и погибли. А кто пожал плоды? Наполеон. Самые здравые перемены — это мирные перемены, да только если присмотреться получше, увидишь, что так называемый революционер, действующий насилием, попросту к одному насилию и стремится. Он недоволен собой, считает, что не в силах успешно приспособиться к существующему порядку вещей, поэтому старается его разрушить. Вооруженная борьба ему нужна, чтобы излить на что-то собственное возмущение и накопившуюся ненависть.
— Но ведь он заявляет, что действует от имени народа? — возразил Шото.
Я пожал плечами.
— «Народ» — понятие отвлеченное. Одно из тех обобщений, которым в реальной жизни соответствия нет. На самом деле народ состоит из разных людей с различными интересами и различными способностями. Меня всегда интригует, что среди тех, кто, по их словам, борется за народ, ни один этот самый народ не спрашивал.
— А наш барон Торвиль?
— Просто-напросто авантюрист. По сей день живет идеями Вильгельма Завоевателя или норманнов, которые когда-то вторглись на Сицилию и устроили там свое королевство. Устарел не хуже динозавра, сэр, но никак этого не поймет.
Шото смотрел на меня озадаченно, и, подозреваю, Табита тоже не ждала от меня подобного. Если держаться истины, я сам не ждал.
— Похоже, у вас богатые источники информации, молодой человек.
— Нет, таких у меня нет. Но когда я еще не вышел из детского возраста, за столом у нас велось много разговоров на исторические темы, и события в жизни далеких народов казались близкими, точно происходят в соседнем доме. Тот, кто положил начало нашему роду, много жил в Азии, и интерес к делам наций и их истории остался всем нам в наследство.
— Посчастливилось вам. Но откуда эти мысли? О переворотах, революционерах?
— За работой и по пути кто не велит человеку размышлять? Времени развивать ум у меня было много, вот высказывать их — меньше.
— И чем, по-вашему, такие дела кончаются?
— Убивают сколько-то ни в чем не повинных людей, иногда тех, кто мог бы сочувствовать революционному делу, производится разрушение имущества, часто такого, которое очень бы пригодилось революционному правительству при его успехе, и в конце концов появляется Наполеон: более жестокий, более последовательный и менее стесняющийся в средствах, чем оставшиеся за бортом.
Но само собой, большинство путчистов не желает — не желает по-настоящему — никаких социальных перемен. Они просто хотят порулить. — Я остановился. — Вы хотели со мной говорить, мистер Шото. Чем могу вам помочь?
— Вы отправляетесь на Запад. Мне подумалось, что вам не грех получше экипироваться. Не знаю, что у вас за оружие, но уверен: ничего, что бы шло в сравнение с тем, какое есть у меня, быть не может. Дело обстоит так: молодой австриец, очень богатый, приехал сюда охотиться на бизонов. Убить медведя гризли ему хотелось тоже. Привез превосходное оружие, много всякого снаряжения… и заболел. Тому уже не один месяц. Недавно он распорядился его вещи продать. Поскольку вы собрались в опасные места, я посчитал, вы можете быть заинтересованы.
— Определенно заинтересован.
Он подошел к двери.
— Жак? Будьте добры, покажите мистеру Талону ружья Паули, пожалуйста!
Я последовал за Жаком.
Когда за мной закрылась дверь, задумался, не было ли у Шото охоты заодно удалить меня из комнаты, чтобы его разговор с Табитой никто не слышал. Но в любом случае предлога остаться у меня не было, а оружие меня действительно интересовало.
Жак не скрывал зависти.
— Сам бы их приобрел, — говорил мне, — да денег таких нет. Очень дорого, очень, очень!
— Кто их сделал, расскажите.
— Паули — швейцарец, из Берна или откуда-то поблизости, и служил в швейцарской армии, потом перебрался во Францию. На показательных стрельбах в присутствии одного из генералов Наполеона он сделал двадцать два выстрела за две минуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39