Я знал правило:
«Нельзя не подойти к ней, даже если случайно здесь оказался…»
На полицейском КПП вместе с солдатом-эфиопом стоял светлый российский парень…
— Привет…
— Спасибо.
Я не написал записку Всевышнему с моими просьбами и не оставил в стене.
Господь не был бюрократом, требовавшим письменного ходатайства. Записки передавали от тех, кто не мог прибыть сюда лично…
На обратном пути я прошел мимо белого Троицкого собора и Русского подворья, принадлежащих Московскому патриархату.
Здания последнего арендовало Иерусалимское окружное управление полиции.
В направлении Русского подворья, где помещались тюрьма и полиция, с трелью пронеслась полицейская машина.
Я постоял, наблюдая за израильскими ментами.
В помещении, где принимали передачи для арестованных, толпились несколько арабских женщин в белых платках, соседняя дверь вела в лабораторию Минздрава.
Высокая длинноногая дама-полицейский — в зауженных форменных брючках и голубой сорочке, в шапочке с козырьком — садилась за руль. Ее «тойота» с красными полицейскими номерами преградила путь подъехавшему полицейскому микроавтобусу с опущенными жалюзи… В нем везли арестованных.
Они пели. Я узнал мотив. Знакомая лагерная мелодия. Молодые голоса.
Я разобрал слова. Православный Троицкий собор. Израильская полиция. Зной. Ивритские буквы. Иудейские горы…
Какое-то наваждение… В машине пели на русском:
«Голуби летят над нашей зоной…»
Я вернулся к автомату на площади Кикар Цион. Улица Бен Йегуда после недавнего взрыва, о котором я услышал в Москве накануне вылета, была снова само спокойствие и беспечность.
Какие-то дамы с цветными пляжными зонтами проплыли мимо. Я услышал русскую речь, она звучала тут все чаще.
Пенсионерка «золотого возраста» прошла рядом со мной рука об руку со спутником. Вся в белом. Круглая широкая шляпа. Цветок в руке.
Какая-то женщина впереди не давала себя обогнать. Когда ее крупная верхняя половина уходила вправо, нижняя, не менее мощная, — по синусоиде отклонялась влево.
Я обошел ее, постоял у горящих на тротуаре десятков поминальных свеч — тут были убиты дети, выходившие из магазина с игрушками.
Мимо закрытого в этот час офиса Леа, нашего адвоката в Иерусалиме, вышел к остановке автобуса.
Какой-то пацан лет шестнадцати вынес из супермаркета ящик колы, поставил в багажник «тойоты».
Еще в самолете я прочитал о том, что компания «Кока-Кола» объявила приз — бесплатную поездку в США и еще ряд подарков, стоимостью поменьше, для любителей кока-колы.
Участвовавший в игре должен был собрать определенное слово из букв, скрытых под колпачком-пробкой каждой бутылки. Повсюду на улицах можно было видеть пустые бутылки со свинченными колпачками…
Москва, Шереметьево постепенно удалились от меня.
Я мог теперь ехать на Бар Йохай.
Усатый, с жирными складками на бритом затылке полицейский разговаривал с широкоплечим высоким мужиком, по виду полицейским детективом. Высокий держал в руке шлем мотоциклиста.
Мне следовало держаться от них подальше.
Как человеку, статус которого трудно определить однозначно:
«Телохранитель? Бандит?»
Через несколько минут я был уже на Бар Йохай. Тут жил прежде мой друг, который за это время нашел себе другое пристанище.
Меня смутил район, в котором жил партнер Марины. По моим представлениям, он должен был жить в престижных районах Рехавии, или Бейт-а-Кэрем, или в Восточном Тальпиоте…
«Катамоны — прибежище иерусалимской бедноты…» — охарактеризовал этот район ведущий израильского телевидения, сообщая о терактах в автобусах.
Узкая Бар Йохай вилась по склону одного из застроенных домами холмов, приютивших Святой город. Вдалеке виднелись холмистые складки Иерусалимских гор — и лесистые, и застроенные.
Если Воробьевы горы в Москве перенести в район площади Маяковского, чтобы автобусы огибали их, направляясь к Белорусскому вокзалу на дне глубокой впадины у предгорья, это было бы похоже на то, что я увидел…
Вокруг стоял не колышимый ни малейшим ветерком тяжелый сухой зной. Скрипела проволока… Кто-то подтаскивал вывешенное на просушку за окно белье. Где-то далеко рассыпалась трель мчавшегося на вызов «амбуланса» скорой помощи…
Череда многоподъездных стандартных зданий, построенных во время массового приезда репатриантов из Марокко, — пятиэтажных, на столбах — тянулась по кривой.
Точная копия один другого.
Нужный мне дом не отличался от других. Я его помнил.
На балконе в торце виднелось несколько пар джинсов, похоже, их не снимали со дня моего отъезда.
Тут же рядом высился огромный мусорный контейнер с люками и целым выводком диких израильских кошек…
Все было мне уже знакомо. Нижний, поднятый над тротуаром израильский нулевой этаж, наполовину сквозной, с несколькими квартирами. Незастроенная часть — нечто вроде галереи, закрытой сверху этажами на опорах. В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах,
Летом — обсуждали домашние дела, скрываясь от зноя.
Так было и сейчас.
Молодая великанша — в майке навыпуск, в тапках, в узких, обтягивающих рейтузах, с сотовым телефоном в одной руке, с сигаретой в другой — трепалась с соседями. Беседа текла лениво.
Дети рядом гоняли на роликах…
Первое же, что бросилось мне в глаза, когда я ступил на галерею, был прикрепленный скотчем к стене белый с траурной каймой листок — типографское объявление о смерти…
Я подошел. Сложил ивритские согласные буквы. Мысленно расставил гласные. Это можно было прочитать и как «Амран Коэн»…
Цифры внизу означали возраст, дату и часы погребения.
«На 50-м году жизни… 17-го в 12.30…»
«Мир его памяти…»
Я был готов к этому.
Болтавшие на галерее женщины сразу положили на меня глаз. Замолчали.
Я поздоровался.
Великанша — с гипертрофированными ляжками и грудью, с сотовым в руке — сразу приблизилась. Принялась объяснять:
— Ты не слыхал? — Инициатива исходила от нее.
Все они тут сносно знали английский. А кроме того', выходцы из арабских стран владели арабским или персидским. Марокканцы говорили еще и на французском.
Женщина была определенно марокканка.
— Прямо тут убили, в доме!
— Я, кажется, слышал. Кто он был?
— Нищий…
— Нищий?! Poor?
— Yes…
У миллионеров и уголовников могли быть свои прихоти.
— Нищий. С площади Кикар Цион…
Все сходилось. Адрес, площадь Кикар Цион…
— Я могла тебя видеть с ним? — Она называла меня на «ты», словно мы были знакомы много лет. Другого обращения тут не знали.
— Никогда…
— Почему ты интересуешься?
— Я журналист. Из Тель-Авива… — Ее напористость мне не понравилась. — И за что его убили?
— Из-за чего убивают нищих?! Из-за денег!
Ей не терпелось кому-то позвонить. Она выдернула короткую антенну сотового, набрала номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93