Если даже не принимать в расчёт простейшего желания перестраховаться, ситуация была довольно нелепа. «Разве не для того приносят клятву, чтобы тут же нарушить её?» – гласила известная поговорка. Но является ли Пеменхат круглым дураком, доверяясь слову чуть ли не первого встречного, то ли он не в меру честен и благороден, то ли вовсе потерял голову от осознания того, что находится в самом логове ненавистных гандзаков, только в любом случае, он совершает явную глупость.
– Что ж, изволь, – сказал наконец Читрадрива. – У анхем нет никаких своих особых богов. Когда мы кочевали, то принимали всех божков той местности, через которую пролегал наш путь. Наши боги – ваши боги. Поэтому клянусь всеми твоими и моими, вашими и нашими богами, что не причиню твоему гостю никакого вреда… разумеется, пока он будет оставаться твоим гостем. Как ты понимаешь, я не могу гарантировать ему ровным счётом ничего, когда он покинет окрестности Торренкуля. Не так ли?
Пеменхат некоторое время раздумывал над словами Читрадривы, затем вдруг без всякого перехода сообщил:
– Это Карсидар.
– Ну и что? – не понял Читрадрива.
Гандзаки жили довольно обособленно от прочих людей. Те, которые по примеру кочевников-предков продолжали заниматься скотоводством, основывали небольшие хуторки, куда чужаки-гохем почти не допускались. А те, кто оседал в городах, городках и местечках, селились компактно, в отдельных кварталах-гандзериях, и держались обособленно. Гандзакам дозволялось заниматься некоторыми ремёслами, торговлей, врачеванием; среди них было немало купцов, лавочников, лекарей, фокусников, ведунов и прорицателей, а женщины из низов промышляли гаданием. Пользуясь услугами гандзаков, коренные жители, тем не менее, относились к ним недоброжелательно, а подчас и враждебно. Гандзаки, в свою очередь, не набивались в друзья чужакам, рассматривая их, прежде всего, как клиентов, пациентов, партнёров по различным торговым операциям да как источник возможной наживы – что, в сущности, почти одно и то же.
Поэтому неудивительно, что Читрадрива не имел ни малейшего представления о том, кто такой Карсидар и чем он знаменит.
– Как? Неужели ты ничего не слышал о мастере Карсидаре?! – не сдержав изумления, воскликнул Пеменхат и добавил с затаённой надеждой:
– Ничего-ничего?
Пожалуй, старика вполне устроило бы такое положение дел. В каждой морщинке его круглого лица теперь затаилось сожаление по поводу собственной неосторожности. В самом деле, издалека начал, клятву взял – а в итоге лишь сосредоточил внимание колдуна-гандзака на личности Карсидара. Нехорошо получилось…
Читрадрива не собирался щадить незваного гостя. Напротив, он поспешил использовать промах Пеменхата и по-прежнему мягко, но уже со слегка показной настойчивостью спросил:
– Так кто же такой Карсидар? Судя по твоим словам, он как раз принадлежит к вольным людям, к мастерам. Тогда понятно, почему ты таскаешь мясницкий нож в спинных ножнах… И сдаётся мне, почтенный Пеменхат, ты всё же имеешь некоторое отношение к вольным людям. Не в том смысле, что принимаешь их у себя. У тебя самого замашки мастера.
Некоторое время Пеменхат угрюмо молчал, наконец сказал:
– Да что уж я… Что я… Я стар и никому не нужен, за моей головой не станут охотиться. А вот молодёжь…
– Короче, во сколько оценена его голова? – прямо спросил Читрадрива.
– Она много стоит. У тебя нет столько золота, гандзак. И не знаю, найдётся ли столько золота у самого богатого из ваших мерзких ростовщиков.
– Значит, этот человек достоин если не уважения, то, во всяком случае, самого пристального внимания, – заметил Читрадрива. – И не только со стороны ищеек дворян-гохем, но, пожалуй, также и с моей стороны.
Пеменхат бросил на него исподлобья угрюмый взгляд.
– Не обращай внимания. – Читрадрива усмехнулся и сказал на анхито:
– Гохем вэс анхем ло'хит'рарколь бо-игэйах ло'шлохем.
– Что-что? – переспросил Пеменхат.
– В переводе это звучит примерно как: «Чужаки-гохем и гандзаки не вмешиваются не в свои дела», – то есть в дела друг друга. Можешь не бояться никакого подвоха с моей стороны. Тем более, что этот достойный самого пристального внимания мастер обратился ко мне с какой-то просьбой. Не хочешь же ты сказать, что у гандзаков вовсе нет совести, что они способны совсем потерять голову, едва запахнет наживой! Не обижай меня, Пеменхат, – и Читрадрива погрозил собеседнику пальцем.
Тот тяжело вздохнул:
– Ладно, всё равно я разболтал то, что следовало сохранить в тайне.
– Лучше скажи мне вот что, любезный Пеменхат. Я не знаю Карсидара, но он меня откуда-то знает, раз посылает тебя с поручением. Сам он не может прийти, потому что герцог Торренкульский, как и прочие, наверняка назначил награду за его голову… – Читрадрива послал собеседнику выразительный взгляд. Пеменхат с отсутствующим видом молчал. – Значит, так и есть. И насколько я понимаю, в настоящий момент мастер Карсидар отсиживается в твоём трактире… Ну да ладно, довольно об этом. Объясни, почему Карсидар отправил тебя ко мне, а не к кому-нибудь другому? Разве мало гандзаков в Торренкуле?
– Ему рекомендовал обратиться к тебе мастер Ромгурф, – проворчал Пеменхат и, немного подумав (он явно стал осторожнее после допущенной промашки), добавил:
– Ныне покойный.
– Ах, Ромгурф!
Читрадрива вспомнил тот случай. Они познакомились в Слюже лет семнадцать назад. Конь Ромгурфа пал, причём пал в самую неподходящую минуту – преследователи уже наступали мастеру на пятки. В поисках нового коня он и примчался на гандзакский хутор.
Престарелый анах, к которому он обратился, оказался тем ещё жуликом и, видя бедственное положение покупателя, решил, что тот немедля согласится на любое предложение; поэтому пытался сплавить мастеру старую клячу вместо приличного скакуна. Ромгурф же неплохо разбирался в лошадях, а кроме того, от резвости коня зависела прочность сидения на плечах его головы. Он ни в коем случае не собирался неосмотрительно хватать всякую дрянь и принялся уличать хитрюгу-продавца во лжи при соплеменниках. Возможно, анах не придал бы этому значения, однако язык у мастера был острый, и все принялись смеяться его шуточкам. Это взбесило продавца, и в отместку он попытался натравить на Ромгурфа толпу гандзаков. Читрадрива, как раз бывший на хуторе, вступился за него. Соплеменники-анхем не очень хорошо относились к полукровке, но за своего всё же признавали. А раз на сторону чужака-гохи встал один из их племени, пусть даже незаконнорожденный ублюдок, значит, гохи не так уж не прав. В общем, дело кончилось тем, что к волнующейся толпе вышел сам старейшина общины и велел убираться прочь как Ромгурфу, так и Читрадриве.
Надо сказать, внешность Читрадривы поразила мастера Ромгурфа не меньше, чем почтенного Пеменхата, и он тоже не удержался от соответствующих расспросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
– Что ж, изволь, – сказал наконец Читрадрива. – У анхем нет никаких своих особых богов. Когда мы кочевали, то принимали всех божков той местности, через которую пролегал наш путь. Наши боги – ваши боги. Поэтому клянусь всеми твоими и моими, вашими и нашими богами, что не причиню твоему гостю никакого вреда… разумеется, пока он будет оставаться твоим гостем. Как ты понимаешь, я не могу гарантировать ему ровным счётом ничего, когда он покинет окрестности Торренкуля. Не так ли?
Пеменхат некоторое время раздумывал над словами Читрадривы, затем вдруг без всякого перехода сообщил:
– Это Карсидар.
– Ну и что? – не понял Читрадрива.
Гандзаки жили довольно обособленно от прочих людей. Те, которые по примеру кочевников-предков продолжали заниматься скотоводством, основывали небольшие хуторки, куда чужаки-гохем почти не допускались. А те, кто оседал в городах, городках и местечках, селились компактно, в отдельных кварталах-гандзериях, и держались обособленно. Гандзакам дозволялось заниматься некоторыми ремёслами, торговлей, врачеванием; среди них было немало купцов, лавочников, лекарей, фокусников, ведунов и прорицателей, а женщины из низов промышляли гаданием. Пользуясь услугами гандзаков, коренные жители, тем не менее, относились к ним недоброжелательно, а подчас и враждебно. Гандзаки, в свою очередь, не набивались в друзья чужакам, рассматривая их, прежде всего, как клиентов, пациентов, партнёров по различным торговым операциям да как источник возможной наживы – что, в сущности, почти одно и то же.
Поэтому неудивительно, что Читрадрива не имел ни малейшего представления о том, кто такой Карсидар и чем он знаменит.
– Как? Неужели ты ничего не слышал о мастере Карсидаре?! – не сдержав изумления, воскликнул Пеменхат и добавил с затаённой надеждой:
– Ничего-ничего?
Пожалуй, старика вполне устроило бы такое положение дел. В каждой морщинке его круглого лица теперь затаилось сожаление по поводу собственной неосторожности. В самом деле, издалека начал, клятву взял – а в итоге лишь сосредоточил внимание колдуна-гандзака на личности Карсидара. Нехорошо получилось…
Читрадрива не собирался щадить незваного гостя. Напротив, он поспешил использовать промах Пеменхата и по-прежнему мягко, но уже со слегка показной настойчивостью спросил:
– Так кто же такой Карсидар? Судя по твоим словам, он как раз принадлежит к вольным людям, к мастерам. Тогда понятно, почему ты таскаешь мясницкий нож в спинных ножнах… И сдаётся мне, почтенный Пеменхат, ты всё же имеешь некоторое отношение к вольным людям. Не в том смысле, что принимаешь их у себя. У тебя самого замашки мастера.
Некоторое время Пеменхат угрюмо молчал, наконец сказал:
– Да что уж я… Что я… Я стар и никому не нужен, за моей головой не станут охотиться. А вот молодёжь…
– Короче, во сколько оценена его голова? – прямо спросил Читрадрива.
– Она много стоит. У тебя нет столько золота, гандзак. И не знаю, найдётся ли столько золота у самого богатого из ваших мерзких ростовщиков.
– Значит, этот человек достоин если не уважения, то, во всяком случае, самого пристального внимания, – заметил Читрадрива. – И не только со стороны ищеек дворян-гохем, но, пожалуй, также и с моей стороны.
Пеменхат бросил на него исподлобья угрюмый взгляд.
– Не обращай внимания. – Читрадрива усмехнулся и сказал на анхито:
– Гохем вэс анхем ло'хит'рарколь бо-игэйах ло'шлохем.
– Что-что? – переспросил Пеменхат.
– В переводе это звучит примерно как: «Чужаки-гохем и гандзаки не вмешиваются не в свои дела», – то есть в дела друг друга. Можешь не бояться никакого подвоха с моей стороны. Тем более, что этот достойный самого пристального внимания мастер обратился ко мне с какой-то просьбой. Не хочешь же ты сказать, что у гандзаков вовсе нет совести, что они способны совсем потерять голову, едва запахнет наживой! Не обижай меня, Пеменхат, – и Читрадрива погрозил собеседнику пальцем.
Тот тяжело вздохнул:
– Ладно, всё равно я разболтал то, что следовало сохранить в тайне.
– Лучше скажи мне вот что, любезный Пеменхат. Я не знаю Карсидара, но он меня откуда-то знает, раз посылает тебя с поручением. Сам он не может прийти, потому что герцог Торренкульский, как и прочие, наверняка назначил награду за его голову… – Читрадрива послал собеседнику выразительный взгляд. Пеменхат с отсутствующим видом молчал. – Значит, так и есть. И насколько я понимаю, в настоящий момент мастер Карсидар отсиживается в твоём трактире… Ну да ладно, довольно об этом. Объясни, почему Карсидар отправил тебя ко мне, а не к кому-нибудь другому? Разве мало гандзаков в Торренкуле?
– Ему рекомендовал обратиться к тебе мастер Ромгурф, – проворчал Пеменхат и, немного подумав (он явно стал осторожнее после допущенной промашки), добавил:
– Ныне покойный.
– Ах, Ромгурф!
Читрадрива вспомнил тот случай. Они познакомились в Слюже лет семнадцать назад. Конь Ромгурфа пал, причём пал в самую неподходящую минуту – преследователи уже наступали мастеру на пятки. В поисках нового коня он и примчался на гандзакский хутор.
Престарелый анах, к которому он обратился, оказался тем ещё жуликом и, видя бедственное положение покупателя, решил, что тот немедля согласится на любое предложение; поэтому пытался сплавить мастеру старую клячу вместо приличного скакуна. Ромгурф же неплохо разбирался в лошадях, а кроме того, от резвости коня зависела прочность сидения на плечах его головы. Он ни в коем случае не собирался неосмотрительно хватать всякую дрянь и принялся уличать хитрюгу-продавца во лжи при соплеменниках. Возможно, анах не придал бы этому значения, однако язык у мастера был острый, и все принялись смеяться его шуточкам. Это взбесило продавца, и в отместку он попытался натравить на Ромгурфа толпу гандзаков. Читрадрива, как раз бывший на хуторе, вступился за него. Соплеменники-анхем не очень хорошо относились к полукровке, но за своего всё же признавали. А раз на сторону чужака-гохи встал один из их племени, пусть даже незаконнорожденный ублюдок, значит, гохи не так уж не прав. В общем, дело кончилось тем, что к волнующейся толпе вышел сам старейшина общины и велел убираться прочь как Ромгурфу, так и Читрадриве.
Надо сказать, внешность Читрадривы поразила мастера Ромгурфа не меньше, чем почтенного Пеменхата, и он тоже не удержался от соответствующих расспросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137