– Какой зазвонистый, ладный! А я смотрю – машина-от вроде не наша, не местная, думаю, кто это к нам на такой красавице…
Несколько минут Крутову пришлось терпеть ее поцелуи, слезы, ахи да охи, расспросы и причитания. Потом Осип решительно отодвинул жену в сторону:
– Все, хватит требесить и нюни разводить, размокнет. Готовь на стол, я икру и суп уже сготовил, а ты все остальное ставь. Пусть человек пока в баню сходит. Габерсуп небось давно не хлебал?
Крутов с улыбкой покачал головой. Габерсупом Осип называл овсяный суп с крапивой и грибами.
Ему дали простыню, полотенце, проводили во двор, где стояла новая баня, поставленная уже Осипом, и вскоре Егор сидел в парилке и с удовольствием хлестал себя по спине березовым веником, разомлев от жары и приятных чувств. Блаженство, наступавшее после бани, он не испытывал давно.
Через час, распаренный, розовый, благоухающий травами и березовым духом, счастливый, переполненный ни с чем не сравнимым чувством чистоты тела, он сидел за столом в компании родственников: прибежал дядька Василий, подвижный, худой, с гривой черных волос без единого седого волоска – несмотря на солидный возраст, пришли тетки – Ксения и Валя, и сестры – Нина и Лида. И Крутов впервые за много лет (со времени своего последнего появления на родине с женой) почувствовал себя семейным человеком.
Верховодил за столом, конечно, Осип, умело направляя разговор, сыпля прибаутками и анекдотами, подшучивая над всеми, в том числе и над Крутовым, почти не вмешивающимся в общую беседу. Егор с эйфорическим удовольствием слушал дядьку, и мысли его были легки и просты, занятые только теми, кто сидел рядом. Осип же смешил и смешил всех, неистощимый на выдумку и острое слово. Обладая истинно русским характером, он всю жизнь стойко терпел лишения, любил выпить, хотя до скотского состояния никогда не напивался, любил поесть и побалагурить, побунтарствовать – среди равных ему, был везде лидером и нередко кидался из крайности в крайность. Последнюю черту его характера хорошо иллюстрировал тот факт, что еще пять лет назад, когда Крутов приезжал в Ковали с Натальей, Осип был рьяным атеистом, сегодня же, судя по иконам в горнице и постоянным поклонам красному углу с иконой Божьей матери, дядька ударился в богоискательство, правда, не теряя при этом природного юмора и добродушия.
Аксинья, бдительно присматривающая за «енеральным» гостем, подложила ему в тарелку «чертовой бороды», и Крутов, давно не едавший икры из кочетыжника, он же орляк, а проще говоря – папоротник, с удовольствием очистил тарелку. А поскольку на расспросы о житье-бытье он отвечал коротко и неохотно, женщины завели беседу о видах на урожай, перешли на местные новости и сплетни и говорили бы долго, если бы не неутомимый Осип, принявшийся травить анекдоты. Все они были с бородой, и все же успех у аудитории имели шумный. Однако на последнем Крутов задремал, и вечер кончился. Его всей гурьбой отвели в спальню, уложили на кровать с хрустящими простынями, и в доме наступила тишина. Последней мыслью Крутова была удивленно-благостная: как же здесь хорошо!..
* * *
Утром он по привычке вставать рано проснулся в семь часов, но, вспомнив, где находится, повернулся на другой бок. Окончательно Егор встал в начале десятого, уловив прилетевшие с кухни запахи поджаривающихся шкварок: баба Аксинья пекла блины.
– А где Демьяныч? – Егор вышел из спальни в спортивных трусах, обнял сзади Аксинью, чмокнул в щеку.
– По грибы пошел, – расплылась в улыбке стряпуха, румяная от печного жара; печку она летом не топила, но ради гостя решила истопить, попотчевать его деревенской вкуснятиной.
– Я пока физкультурой позанимаюсь, через полчаса прибегу.
Крутов вышел во двор, по которому бродили куры, заглянул в «хитрый домик», который Осип оборудовал унитазом без дна, и сделал в саду за домом зарядку, после чего выбрался через огород к пруду и побежал вокруг, вдыхая всей грудью чистый, не отравленный никакой химией или газами воздух, напоенный ароматами трав и цветов. А спрыгивая с огромного пня на тропинку, ведущую в лес, неожиданно нос к носу столкнулся с девушкой на велосипеде, которую встретил еще вчера, при въезде в деревню, только на сей раз на ней был летний легкий сарафан вместо джинсов, а волосы были распущены, а не увязаны в длинную косу.
Она бы упала с велосипеда, если бы Егор не успел подставить руку.
– Простите… держитесь.
– А вы не выскакивайте из леса, как леший… извините.
Несколько секунд они рассматривали друг друга: незнакомка сердито, он заинтересованно и оценивающе, – потом Крутов улыбнулся и получил ответную снисходительную улыбку. Девушку нельзя было назвать красавицей. Большегубая, большеглазая, глаза цвета морской волны с густыми и длинными ресницами, лицо продолговатое, с курносым носиком, грудь небольшая, но крепкая (и похоже, девица лифчик не носит), талия тонкая, ноги длинные, но полноватые… И все же присутствовал в ней некий таинственный шарм, проявляющийся не то во взгляде, не то в улыбке, в повороте головы, в жесте, который заставлял вглядываться в нее снова и снова и ждать откровения или чуда, а может быть, просто улыбки.
– Я вас видел вчера.
– Я вас тоже, Егор Лукич. А вы меня не узнаете?
Крутов пригляделся повнимательней и вдруг с удивлением понял, что перед ним повзрослевшая на семнадцать лет толстушка-хохотушка Лизка, дочь соседей Качалиных.
Когда он уезжал из Ковалей, ей едва исполнилось восемь лет.
– Елизавета? Ты же была… такой… такой кругленькой…
– Толстухой, вы хотите сказать? – засмеялась Лиза. – Как видите, кое-что изменилось, узнать меня трудно. А вы на побывку приехали, Егор Лукич? Надолго?
– Зови меня Егор, а лучше Горка, как прежде. Приехал же я скорей всего надолго, не меньше, чем на месяц. Так что заходи в гости, буду рад. Поговорим.
– Ой, непременно зайду, да и вы тоже не забывайте…
– Не забывай, мы же перешли на «ты».
– Ой, ну хорошо, Егор Лу… то есть Горка, – она снова засмеялась, – надо еще привыкнуть, Горка, уж очень ты… суровый и крутой, городской.
– Зазвонистый, как сказала бабка Аксинья. Ты где сейчас обретаешься? Работаешь, учишься?
– Уже год как работаю менеджером в одной брянской рекламной фирме, «Навигатор» называется, может, слышал?
– Я телеболвана смотрю редко. А что заканчивала?
– Рекламно-дизайнерскую академию в Москве.
– Глянь-ка, – удивился Крутов, – я ведь тоже там прописан. Были рядом, можно сказать, и ни разу не встретились. А куда это ты с утра на велосипеде? Я смотрю, это твой «национальный» вид транспорта?
– Удобно, – в который раз улыбнулась Елизавета, и от этой улыбки в душе Крутова тихо зазвенели какие-то чуткие струны. – Я здесь пейзажи снимаю, совершенно чудные, пригодятся для работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118