Полковника фон Штаадта схватили его солдаты и увели, несмотря на его усилия и беспрестанные приказания не думать о нем, а заниматься одной баронессой.
Если положение полковника в хижине сделалось на минуту критическим, то на дворе оно было не менее опасно.
Кроме нескольких солдат, оставшихся на седле, все сошли наземь, и солдаты, собравшись небольшими группами, разговаривали и курили.
Следовательно, неожиданное нападение удалось вполне, и когда раздался первый залп, ни одна пуля не пропала даром.
Испуганные лошади вырвались из рук державших их и разбежались во все стороны, что еще увеличило беспорядок.
Полковник фон Штаадт почувствовал себя погибшим. Всякое сопротивление было невозможно.
Оставалось только несколько человек, да и те до того перепугались, что вместо того, чтоб защищаться, клали оружие и умоляли о сострадании невидимых врагов.
Вольные стрелки не выходили из засады и стреляли наверняка.
Полковник, побуждаемый инстинктом самосохранения, скорее чем всяким другим чувством, машинально схватил повод лошади, мчавшейся мимо него, вскочил в седло, вонзил шпоры в бока и помчался во весь опор по направлению к Сент-Квирину среди насмешек вольных стрелков, которые тогда появились и проводили его градом пуль.
Но беглец исчез так быстро, что им невозможно было узнать, ранен ли он.
Пока на дороге происходили эти события, внутри трактира разыгрывались другие сцены, не менее интересные.
По знаку Легофа, вольные стрелки, занимавшие гостиницу, приблизились к баронессе с очевидным намерением взять ее в плен.
Тот, кто распоряжался ими, имел нашивки сержанта, был высокий человек футов шести, худой как тычина, резкие черты которого, и смешные, и насмешливые, напоминали нюрнбергские карикатуры, и мрачная физиономия которого казалась еще зловещее от огромных очков. Читатель, без сомнения, угадал, что это наш старый знакомый Петрус Вебер.
Достойный сержант вежливо поклонился баронессе, почти лишившейся чувств, и наклонившись в то же время к уху одного из товарищей, пробормотал вполголоса:
— Какая красивая женщина! Она напоминает мне Маргариту Гёте… после греха, — прибавил он с сардонической улыбкой. — Что мы будем с нею делать?
— Это нас не касается, — ответил капрал, — нам надо только арестовать ее. Остальное касается командира.
— Освальд, друг мой, — возразил Петрус, — я нахожу, что вы любите арестовывать немок, особенно когда они хорошенькие. Но довольно об этом. Позвольте мне объясниться с этой благородной госпожой. Милостивая государыня, — прибавил он, снова кланяясь баронессе, — с кем я имею честь говорить?
— Напрасно заговариваешь, — возразил Освальд, — она не будет отвечать тебе.
— Ты думаешь? Почему же, позволь спросить? Разве я невежливо говорю?
— Я тебе замечу со всем уважением к твоим нашивкам, что ты совсем не понимаешь женщин.
— Освальд! Освальд! Я очень боюсь, друг мой, что ты слишком хорошо их знаешь.
— Может быть, но не надо быть очень сведущим, чтоб видеть, что эта женщина почти лишилась чувств. Притом, она находится в таком нервном волнении, что если б даже хотела отвечать тебе, то не может.
— Это основательная причина. Стало быть, мы знаем, что ты должен делать.
Освальд сделал утвердительный знак и с помощью двух своих товарищей тихо поднял баронессу и вышел из большой залы.
— Что мы будем теперь делать, Легоф? — спросил Петрус.
— После того, что случилось, мне это место кажется довольно опасным. Что вы думаете об этом?
— Да. Вероятно, полковник, которого наши товарищи имели слабость выпустить из рук, скоро вернется.
— Мое такое мнение, что нам убраться бы отсюда поскорее…
— Да, да, — сказал Оборотень, входя, — я послал к моим товарищам моего мальчугана; они уже на пути в главную квартиру. Куда девалась женщина, которая была здесь?
— Я ее арестовал, Оборотень, друг мой. Она в безопасности. Будьте спокойны.
— Тем лучше, потому что мы затеяли это дело собственно из-за нее.
— Что хотите вы делать с женщиной?
— Господин Петрус, несмотря на все уважение к вашей науке, позвольте мне сказать вам, что вы глупец.
— Как очарователен этот Оборотень! — сказал Петрус. — Точь-в-точь колючий терновник! Продолжайте, друг мой, вы очень интересуете меня.
— Хорошо! Хорошо! Насмехайтесь надо мною, но скоро вы будете принуждены сознаться, что мы напрасно потеряли время, захватив эту женщину.
— Это может быть. Что делаем мы? Едем? Остаемся?
— Не занимайтесь этим, господин Петрус. Возьмите на себя заботу о вашей пленнице, а главное, не дайте ей убежать; вот все, о чем я вас прошу.
— О! Относительно этого вы можете быть спокойны. Она в хороших руках. Итак, я оставляю вас?
— Да. Я скоро к вам приду.
— Как знаете!
Не настаивая долее, сержант ушел, набив трубку, и исчез в ту самую дверь, в которую вошли его товарищи.
Оборотень следовал за ним глазами, потом подошел и свистнул особенным образом.
— Что вы там делаете? — спросил Легоф.
— Зову наших товарищей. Разве вы не знаете, о чем мы условились?
— А! Очень хорошо! — отвечал моряк со вздохом.
— Знаете, если вам неприятно это…
— Нет, это необходимо, — ответил Легоф с энергией. — Наше спасение зависит от этого. Притом, — прибавил он, осматриваясь вокруг, — для того, что я оставляю здесь, не к чему церемониться.
В ту же минуту вошли Мишель и Паризьен.
— Ну что? Какие известия? — с живостью спросил Оборотень.
— Ничего очень важного. Пруссаки бегут как зайцы.
— А наши?
— Должно быть, также ушли; я не мог найти ни одного. Однако, я надеялся, судя по тому, что вы мне сказали…
— Терпение, терпение! Вы скоро увидите их, капитан, будьте спокойны, и тогда вы сожалеть не будете, что ждали. Я приготовил вам сюрприз; но перейдем к самому спешному. Не пройдет и часа, как пруссаки вернутся в большом числе. Вы знаете их привычку. У них то хорошо, что манеры все одни и те же, и сейчас знаешь как себя держать: бегут, когда их мало, а потом вернутся, чтобы быть десятерым против одного; но на этот раз напрасно будут трудиться. Не найдут никого. Помогите-ка мне загородить двери мебелью.
— Что вы хотите делать? Не думаете ли запереться в этом доме? Вот было бы безумство!
— Не тревожьтесь.
Подавая пример, Оборотень начал запирать двери, ставни, потом стал громоздить столы, стулья, табуреты и даже конторку притащил на середину комнаты.
Его три товарища так деятельно помогали ему в этой работе, что она скоро была окончена.
— Теперь вот это, — сказал Оборотень, вытаскивая из шкафа бочонок с порохом и подкатив его на середину комнаты.
— Видали вы когда мышеловку? — смеясь, сказал Легоф. — Ну, смотрите-ка. Если она удастся, пруссаки будут иметь по возвращении очень приятный сюрприз. Принесите мне все камни и все бревна, какие только найдете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133