Потом Петрус послал двух человек вперед осмотреть дорогу, а двух других в обе стороны, к долине и к горе.
Оставшихся он расположил таким образом, что волонтеры правой стороны наблюдали за левой, а с левой стороны за правой.
Баронесса фон Штейнфельд, Мишель и Люсьен Гартманы были помещены среди рядов.
Мишель и Люсьен были вооружены и шли гуськом, то есть Люсьен первый, баронесса в середине, а Мишель за ними, чтоб защищать ее.
Баронесса фон Штейнфельд и ее конвой шли в лесу по тропинке довольно широкой, извивавшейся по бокам горы.
С тех пор, как началась война, дороги эти были перерезаны в некоторых местах траншеями, чтоб сделать их неудобными для регулярного войска. Следовательно, идти необходимо было медленно, а в особенности утомительно.
Деревня, в которую Петрусу было приказано отвести баронессу, отстояла от Бараков только на одно лье, а между тем вольные стрелки вышли из лагеря полтора часа тому назад. Им оставалось еще пройти довольно большое пространство, как мы сказали, по причине затруднений всякого рода, какие встречались им на каждом шагу.
К полудню Петрус, останавливавшийся несколько раз из жалости, как он говорил, к хорошеньким ножкам очаровательной путешественницы, объявил баронессе фон Штейнфельд, что через четверть часа или двадцать минут, никак не позже, она прибудет в Войер.
— И если вы хотите удостовериться в справедливости моих слов, — прибавил он, почтительно кланяясь, — вам стоит только взглянуть вниз. Деревня находится в долине, над которою мы идем теперь; нам стоит только спуститься.
— Благодарю вас, — кротко ответила баронесса. — Признаюсь вам, что я очень спешу дойти; я разбита усталостью.
— Усталость ли это только? — робко спросил Петрус своим зловещим тоном, а глаза его сверкали как горячие уголья сквозь очки.
— Какую же другую причину могу я иметь, чтоб желать дойти до этой деревни? Вы не переставали окружать меня вниманием, обращаться со мною с великодушной вежливостью.
— Действуя таким образом, я исполнял только мою обязанность, как в эту ночь, когда обвинял вас так усиленно.
— Не будем говорить об ужасной сцене нынешней ночи, — возразила баронесса с легким трепетом и в то же время смертельная бледность покрыла ее лицо. — Позвольте мне вспоминать эту сцену только как страшный кошмар.
— О! Я вижу, — сказал Петрус, качая головой с отчаянным видом, — вы никогда не простите мне кошмара, как вы это называете, главною причиною которого был я.
— Простить вам! — вскричала баронесса с живостью. — Вы с утра такой добрый, такой услужливый, вы заботитесь обо мне так внимательно!
— С утра? — повторил Петрус плачевным тоном. — А в ночь?
— О! — продолжала баронесса, притворившись, будто не слышит этого вопроса, чтоб не отвечать на него. — Я, напротив, прошу вас простить мне. Поверьте, я буду помнить толькоодно: доброту, которую вы постоянно оказывали мне в продолжительном пути, который мы делали вместе. Сохраните обо мне, господин Петрус, воспоминание такое же приятное, какое я сохраню о вас. Я ничего другого не прошу у неба.
— Баронесса! — вскричал Петрус. — Вы ангел, вот мое мнение!
— Ангел падший! — сказала она, печально улыбаясь.
— Что до этого в тех обстоятельствах, в которых мы находимся? Кто из нас не делал ошибок? Счастлив тот, кто может их загладить так благородно, как вы. Повторяю вам, сердитесь, если хотите, вы ангел; говорю вам это без обиняков. Вы теперь имеете во мне преданного друга. Петрус Вебер, студент медицины, родившийся в Страсбурге, принадлежит вам и телом, и душой. Делайте с ним что хотите, и при первом случае увидите, на что я способен для тех, кого люблю.
Он выпустил четыре клуба дыма из своей трубки, раздвинул свои громадные ноги и зашагал во главе своего отряда.
Через несколько минут наши три путешественника вошли в Войер.
Деревня была пуста. Пруссаки были там несколько раз и оставляли следы, к несчастью, слишком очевидные, своих многочисленных посещений.
Только в одном доме оставались жители, в гостинице, издали обозначаемой глазам путешественников большой вывеской из листового железа, представлявшей солдата старой императорской гвардии с надписью: «Великий Победитель».
Немцы стерли голову солдата и вместо нее нарисовали белым и желтым карандашом огромную прусскую каску. Ничего не могло быть смешнее этой вывески. Перед дверью гостиницы стоял толстяк с веселой физиономией и курил огромную трубку.
В эту войну слишком много было доказательств того, что в деревнях кабатчики и трактирщики очень сговорчивы с политической точки зрения. Они с одинаковым восторгом продают и врагам, и друзьям, только бы получить хорошую плату.
Трактирщик, о котором мы говорим, принадлежал к этой категории платонических патриотов. Он принял прибывших с самыми горячими выражениями удовольствия и тотчас отдал в их распоряжение себя самого и всю свою гостиницу.
Вольные стрелки расположились на площади, приняв предосторожность поставить часовых и у всех входов в деревню, чтоб избежать неожиданного нападения.
Карета баронессы фон Штейнфельд стояла под навесом на дворе гостиницы.
Кучер и лакей баронессы, не надеявшиеся уже увидеть свою госпожу, радостно выбежали к ней на встречу. Но радость их превратилась в испуг, когда они увидали, что ее провожают вольные стрелки.
Мишель с трудом успокоил их и растолковал им, что они свободны и что никто не имеет намерения тревожить их.
— Пойдемте, — обратилась баронесса к Мишелю и Люсьену, направляясь к карете. — Снимите дышло, — приказала баронесса кучеру.
Тот посмотрел на нее с удивлением, почти с испугом.
— Делайте, что я вам приказываю, — продолжала баронесса фон Штейнфельд.
Кучер повиновался.
— Теперь отвинтите дышло.
Кучер бросил на баронессу отчаянный взгляд. Дышло в двух местах было обтянуто колеей. Кучер, принужденный повиноваться, а главное заметивший, что Мишель небрежно гладил дуло револьвера, заткнутого за пояс, ухватился, как говорится, обеими руками и развинтил дышло, разделившееся почти на две ровные части. Перелом был совершенно скрыт кожей, обтягивавшей его.
Дышло, довольно толстое, было пусто в той части, которая приспособлялась к карете.
Люсьен велел отнять этот кусок и длинный футляр из жести упал на землю.
— Вот что я обязалась вручить вам, господа, — сказала баронесса, подавая футляр Мишелю.
Тот взял и поклонился, потом наклонился к Люсьену и сказал ему шепотом несколько слов.
Молодой человек сделал знак согласия и удалился бегом.
— Гребен, — сказала баронесса, — привинтите дышло на место.
Кучер повиновался. В ту же минуту Люсьен вернулся на двор в сопровождении Петруса. Два вольных стрелка шли позади.
— Баронесса, — сказал Мишель, — вы честно сдержали обещание, данное нам, и я благодарю вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133