он шел твердым, размеренным шагом и никогда не колебался, направляясь как днем, не оборачиваясь, чтоб удостовериться, идет ли за ним его спутница, и вовсе не думая помогать ей в опасных местах, где раз двадцать бедная женщина чуть не потеряла равновесие и не разбилась о скалы; это не было равнодушием со стороны старика, привыкшего во всякое время ходить по этим опасным местам, где он мог бы направляться с завязанными глазами; он не сознавал опасности, представляемой этими местами чужестранцам, ноги которых не были ни так тверды, ни так опытны как у него.
Между тем лес стал редеть, мало-помалу деревья становились дальше одно от другого справа и слева, наконец, совсем исчезли и путешественники очутились у входа в какой-то природный коридор, обрамленный голыми и крутыми скалами, покрытыми изредка только тощим, почти высохшим мхом; среди этой пустынной фиваиды римский путь из огромных плит обрисовывал широкую черную ленту, которую столетия истрескали там и сям, но не сделали в ней ни одной щели.
Этот монументальный путь среди пустыни, это гигантское доказательство терпения римлян является почти в целости там, где современный народ проложил только тропинки; поэтическое воображение молодой женщины укрепило ее мужество и возвратило ей в одно мгновение всю свободу ума; она тряхнула своей очаровательной головкой с лукавым видом, улыбнулась над своим прошлым страхом, забыла свою усталость и спросила проводника веселым голосом:
— Мы приближаемся?
— Да, молодой барин, — ответил старик улыбаясь, — вот посмотрите-ка, — прибавил он, протягивая руку, — на свет, похожий на блуждающий огонек в кустах.
— Вижу, — ответила он.
— Ну, этот свет, слабый по причине отдаленности, зажжен в том доме, куда мы идем.
— Да благословит вас Господь за это приятное известие, господин Иоган! Скоро мы придем?
— По извилинам, которые должны делать, мы придем не прежде, как через двадцать минут.
— Так долго?
— По крайней мере, Людвиг; вы не привыкли к ночным путешествиям и не можете в точности рассчитывать расстояние.
— Это может быть. А знаете ли вы, который час? Старый горец поднял голову и внимательно посмотрел на звезды.
— Десять часов, — сказал он через минуту.
— Вы думаете?
— Я это знаю наверно, — ответил старик улыбаясь, — звезды не обманывают; сам Господь управляет их путем.
В эту минуту, как бы в подтверждение его слов, невидимые часы медленно пробили десять раз.
Звук, хотя довольно отдаленный, достиг однако ясно слуха молодой женщины.
— Ошибся я? — спросил старик, улыбаясь.
— Нет, — ответила графиня, — это я напрасно сомневалась в вас.
Они молча продолжали путь около четверти часа; свет делался все ярче и быстро приближался.
Среди ущелья, окруженного деревьями, смутно начинала виднеться мрачная масса.
Молодая женщина тихо дотронулась до руки своего проводника.
— Остановитесь на минуту, — сказала она.
— Для чего? Мы находимся только в нескольких шагах от дома, куда вы просили меня проводить вас.
— Именно поэтому-то, господин Иоган, остановитесь и позвольте действовать мне.
— Как вам угодно.
— Станьте здесь возле меня за этой скалой.
— Для чего?
— Для того, что нас не должны видеть из дома, прежде чем я удостоверюсь, что нам нечего бояться.
— Как вы сделаете это?
— Это мое дело, господин Иоган.
— Правда.
Старик послушно опустил голову и стал на то место, которое указала ему молодая женщина.
Графиня бросила вокруг себя проницательный взгляд, потом поднесла к губам серебряный свисток, который вынула из кармана жилета, и так искусно крикнула по-совиному, что старый горец, не будучи предупрежден, поднял голову и машинально искал глазами птицу, которая пропела.
Почти тотчас такой же крик ответил, на близком расстоянии послышался шум шагов, и явился человек.
Человека этого Иоган Шинер сейчас узнал; это был один из провожатых графини.
— Это вы, Карл? — сказала молодая женщина.
— Да, господин Людвиг, — ответил молодой человек, подходя.
— Все идет хорошо?
Карл Брюнер не решался отвечать.
— Вы можете говорить при господине Иогане, — с живостью сказала графиня, — разве вы не узнали нашего хозяина?
— Как не узнать! Но ему лучше не знать, того что будет происходить. Господин Иоган по своим летам, а главное по своим религиозным правилам, не должен быть посвящен в наши тайны.
Анабаптист сделал движение, чтоб удалиться.
— Останьтесь, — сказала графиня, положив руку на его плечо, — вы честный человек; я ничего не хочу скрывать от вас, тем более, что причины, которые привели меня сюда, благородны и я хочу убедить вас в этом для того, чтоб вы не сожалели о том, что сделали для меня; притом, может быть, лучше для вас самих не оставаться долее в неведении.
— Как вам угодно, — ответил старик с притворным равнодушием, потому что слова графини произвели на него впечатление гораздо сильнее, чем он хотел показать, — только не рассчитывайте на меня, если б вас пришлось защищать в случае ссоры или нападения с какой бы то ни было стороны.
— Случай, который вы предвидите, невероятен; но успокойтесь, я не стану требовать вашей помощи; если будет битва, у меня в защитниках недостатка не будет. Карл, объяснитесь.
— Я все скажу в двух словах. Герцог и его семья преданы вам; вы будете у них как у себя дома.
— Вы ничего не сказали ни тем, ни другим?
— Ничего; я заплатил им, вот и все, а лесничий дал мне слово.
— Это был лучший способ удостовериться в их преданности, — сказал старик, смеясь. — Герцог любит деньги и честный человек, а жена его молчать будет.
— Итак, мы можем войти?
— Сейчас; я оставил Ото в доме; он пьет с Герцогом.
— Вы хорошо сделали; только не пейте слишком много.
— Опасности нет; мы слишком хорошо знаем, как было бы гибельно для нас не сохранить хладнокровия.
— Покажите мне дорогу.
— Пожалуйте.
Все трое направились к Прейе.
Мы сказали, что в этом доме жил лесничий, сделавший из него гостиницу, к несчастью, слишком мало посещаемую по милости своего уединенного положения в этой пустыне, несмотря на все усилия достойного Герцога, который старался как можно лучше услуживать редким путешественникам, посылаемым ему судьбой.
Комната, в которую вошла графиня за своими двумя спутниками, была большая зала, где бревна были наружи, а стены выбелены известью; в нише, устроенной возле прилавка, топилась печь, без сомнения, затопленная с утра и распространявшая по комнате приятную теплоту; несколько столов со скамьями стояли у стен; другой стол, очень длинный и пропорционально довольно узкий, занимал середину комнаты, две лампы, прибитые между окнами, и третья, поставленная на прилавок, распространяли довольно яркий и более чем достаточный свет; несколько дверей, справа, слева и в глубине, вели во внутренние комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133