Тот справился сначала с бумагами, которые лежали перед ним на столе, потом поднял голову, пристально поглядел на барышника, как бы стараясь дать себе отчет о характере человека, с которым ему предстоит иметь дело, и после этого беглого обзора спросил:
— Ваше имя?
— Ульрих Мейер.
— Откуда вы родом?
— Из Росгейма близ Страсбурга.
— Стало быть, вы эльзасец?
— Точно так, господин председатель, спокон века.Мейеры известны в наших краях.
— Который вам год?
— Сорок семь минуло три месяца назад.
— Чем вы занимаетесь?
— Мы все барышники и ремесло это у нас в роду передается от отца к сыну, Я продаю и покупаю лошадей, как делал это до меня отец, а до него дед.
— Где вы обыкновенно живете?
— В Страсбурге; но бываю там мало. По занятию моему, я в постоянных разъездах. Преимущественно я обделываю свои делишки на ярмарках и деревенских праздниках.
— Покажите ваши бумаги.
— У меня отобрали их, когда я был арестован на постоялом дворе Легофа. Вот они там на столе, — указал он пальцем на грязный бумажник, лежавший возле председателя.
— Бумажник заключает только ничтожные бумаги, которые не могут служить удостоверением вашей личности. Есть у вас другие?
— Нет, господин председатель.
— Вы уверены, что нет?
— Я утверждаю это.
— Хорошо; мы потом вернемся к этому вопросу. Итак, вы говорите, что давно уже ремеслом барышник?
— По крайней мере, лет двадцать.
— Вы торговали вне пределов Эльзаса и Лотарингии?
— Нет, господин председатель.
— А лошадьми какой породы преимущественно?
— Никогда других в руках не имел, как французской породы. Я мог бы доказать посредством господина Жейера, одного из первых банкиров в Страсбурге, что незадолго до войны я имел казенный подряд на ремонт трех кавалерийских полков.
— Вы знаете, что к свидетельству господина Жейера теперь прибегать нельзя. Он находится в Страсбурге, осаждаемом пруссаками.
— К несчастью, это справедливо, господин председатель, но я честный человек.
— Вы никогда не ездили за границу?
— О! Очень редко. Для моих дел езжал.
— В последнее время не были?
— Не был, господин председатель.
— Откуда вы ехали, когда вас остановили на постоялом дворе Легофа?
— Из Лоркена.
— А куда направлялись?
— Я собирался в Сент-Квирин, но узнав, что им овладели пруссаки, решился вернуться назад или, по крайней мере, объехать город на таком расстоянии, чтоб не подвергнуться нападению.
— Зачем вы остановились у Легофа?
— Чтоб дать моей лошади отдохнуть и овса поесть, да и самому перекусить.
— Только для того?
— Ни для чего более, господин председатель.
— Вы уверены, что это была ваша единственная цель, что вы не имели, например, в виду переговорить кое с кем?
— Я, господин председатель? — вскричал обвиняемый, остолбенев. — С кем же мне разговаривать на постоялом дворе Легофа, где никогда ни души не видать?
— Вы это положительно утверждаете?
— Разумеется, господин председатель.
— Хорошо.
Председатель подал едва заметный знак. Мгновенно дверь распахнули настежь и в ней показалась баронесса Штейнфельд.
— Боже, баронесса! — воскликнул барышник в крайнем изумлении.
— Что такое? — спросил председатель.
— Я ничего не говорю.
— Извините, при виде этой дамы вы вскричали: «Боже, баронесса!», что показывает, по крайней мере, что она вам знакома.
Он опять сделал знак.
Дверь затворилась и скрыла за собою баронессу.
— Позвольте мне одно замечание, господин председатель. Предположив даже, что я знаю эту даму, что ж в этом такого, что могло бы мне ставиться в вину?
— Ответьте сперва на вопрос: знаете вы или нет эту даму?
— Я? К чему мне вилять, когда я силен своею невинностью? Мне нечего бояться, чтоб поведение мое могло быть сочтено преступным кем бы то ни было. Давно уже я имею честь знать баронессу фон Штейнфельд. Она очень богата и любит хороших лошадей; я снабдил ее четырьмя парами, когда шесть месяцев назад она устраивала свой дом в Страсбурге.
— Все это очень правдоподобно. К несчастью только, когда баронессу арестовали на постоялом дворе, куда вы прибыли до нее, она заявила, что приехала для свидания, которое вы ей там назначили. Свидание, по-видимому, имело целью нечто очень важное. Заметьте, что это сказано было баронессою полковнику фон Штаадту, начальнику ее конвоя, который не без основания удивился желанию такой важной барыни остановиться на плохом постоялом дворе вместо того, чтоб ехать до Сент-Квирина.
— Я не могу быть ответствен в словах баронессы фон Штейнфельд, господин председатель. Каждый раз, когда еду по этой дороге, я останавливаюсь у Легофа. Может быть, баронесса желала мне сделать заказ, справилась обо мне у своего управляющего, с которым я очень давно дружен, и услышала от него, что она, вероятно, встретит меня у Легофа. Разумеется, это могло побудить ее остановиться на его постоялом дворе.
— Предлог благовиден. Я вижу себя вынужденным предупредить вас, что вы становитесь на опасную почву; мы военный совет, а не асизный суд. Мы не прилагаем всех усилий, чтоб найти вас виновным; напротив, наше величайшее желание выяснить вашу невинность.
— Позвольте, господин председатель, кажется, мои ответы до сих пор…
— Очень были искусны, с этим я согласен, но до сих пор в них слова нет правды.
— О! Господин председатель…
— Выслушайте меня. Вас вовсе не зовут Ульрихом Мейером, вы родились не в Росгейме близ Страсбурга, вам не сорок семь лет и три месяца, и вы не барышник. Хотите ли вы теперь, чтоб я сказал вам, кто вы? Все доказательства у меня в руках.
— Господин председатель…
— Молчать! Вы граф Ульрих фон Бризгау, родились в Кобленце, пятидесяти двух лет и занимаетесь шпионством ради пользы графа Бисмарка, вашего закадычного друга.
— Милостивый государь, подобная клевета…
— Это не клевета; здесь нет клеветников.
— Однако, мне кажется…
— Доказательство моих слов вы сейчас доставите мне сами. Оборотень, ступайте сюда!
Контрабандист вышел из толпы и стал перед барышником, к которому два волонтера молча подошли сзади.
Отвесив глубокий поклон, Оборотень сказал:
— Ваше сиятельство, позвольте мне снять с вас штиблеты.
— Снять с меня штиблеты? — повторил барышник, позеленев. — Для чего же?
— Чтоб вам было свободнее, — ответил контрабандист, посмеиваясь. — Не беспокойтесь, это минутное дело.
Барышник сделал было движение угрозы, но два волонтера тотчас схватили его за руки и заставили сидеть неподвижно.
Между тем контрабандист, нисколько не смущаясь свирепыми взглядами барышника, принялся снимать с него штиблеты, и, действительно, исполнил это мгновенно.
Штиблеты эти, как уже сказано, были кожаные и выше колена.
Контрабандист раскрыл свой нож и без дальних околичностей распорол их на икрах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133