Весной 1933 года крестьяне из нескольких окрестных, деревень напали на зерновой склад станции Гоголево Полтавской области и наполнили свои мешки кукурузой, которая там хранилась. Как ни удивительно, арестовано было всего пятеро из них.[] Такие акции были следствием крайнего отчаяния. Уже осенью и зимой, не дожидаясь, пока голод схватит их за горло, многие крестьяне начали покидать деревни, как два года назад это сделали кулаки.
Пограничники не пропускали украинских крестьян на территорию собственно России; и если кому-то удавалось пробраться и он возвращался с хлебом, который еще можно было там достать, то на границе хлеб отнимали, а его, крестьянина, нередко сажали. (Подробно об этом мы расскажем в главе 18-й.)
ГПУ пыталось не пускать голодающих и в зоны, пограничные с Польшей и Румынией;[] есть сведения, что сотни крестьян из пограничных районов были убиты при попытке перехода Днестра, чтобы попасть в Румынию[]. (С другой стороны, похоже, что в эти годы украинским крестьянам не мешали ездить на Северный Кавказ, где в отдаленных районах Дагестана и Каспия можно было раздобыть еду.)[]
По некоторым подсчетам, к середине 1932 года три миллиона крестьян покинули деревню и толпились на станциях, устремляясь в более благополучные районы[]. 0дин из иностранных коммунистов вспоминает такую сцену:
«Грязные толпы заполняют станции; кучи мужчин, женщин и детей дожидаются Бог знает каких поездов. Их разгоняют, но они возвращаются уже без денег или билетов. Садятся в любой поезд, если им это удается, и едут в нем, пока их не высадят. Они молчаливы и пассивны. Куда они едут? Просто ищут хлеб, картофель, работу на заводах, где рабочих кормят чуть получше. Хлеб – великий двигатель этих толп».[]
И тем не менее, до самой весны, когда голод достиг своей высшей точки, большинство все еще пыталось продержаться на всевозможных суррогатах, надеясь дотянуть до следующего урожая и на то, что правительство как-то поможет – чего так никогда и не произошло.
А пока они продавали все, что имели, в обмен на хлеб.
Как мы видели, крестьянину совсем не легко было легально переехать в город, даже в пределах Украины. Однако на этой стадии голода запрет соблюдался уже не так тщательно (действительно, трудно было навязать этот запрет даже в более позднюю и отчаянную пору голода). Многим удалось добраться до Киева и других больших городов. Жены высоких чиновников, у которых были большие пайки, продавали излишки на киевском базаре, беря у крестьян по дешевке их немудреные ценности. Богато расшитая скатерть шла за буханку хлеба в четыре фунта, хороший ковер – за несколько буханок. А «красиво вышитые кофты из шерсти или полотна… обменивались на одну или две буханки хлеба».[]
Однако государство предусмотрело и другие, гораздо более систематические пути выкачивания из семьи крестьянина ее ценностей. Даже в малых райцентрах или больших селах имелись магазины торгсина («торговля с иностранцами»), которыми крестьянам позволяли пользоваться. В них торговали только на валюту или на драгоценные металлы и камни; и купить можно было любые товары, в том числе продукты питания.
У многих крестьян имелись отдельные золотые украшения или монеты, за которые они могли купить немного хлеба (хотя ходить в торгсины было опасно: ГПУ, в противовес самому смыслу существования таких магазинов, часто пыталось изъять потом ценности, которые посетители торгсина не успели там потратить). Создание торгсинов диктовалось стремлением советского правительства изыскать все возможные ресурсы для использования их на мировом рынке. В торгсинах золотые кресты или серьги шли за несколько килограммов муки или жира.[] За серебряный рубль некий учитель получал «50 граммов сахара или кусок мыла и 200 граммов риса».[]
В одном из сел Житомирской области местные помещики и другие богатые жители были католиками. На католическом кладбище до революции их хоронили с кольцами или другими драгоценностями. В 1932–1933 гг. жители этой деревни тайно вскрыли могилы и на добытые украшения покупали еду в торгсинах. Относительная смертность здесь была ниже, чем во всей округе.[]
* * *
С наступлением зимы дела шли все хуже и хуже. 20-го ноября 1932 года постановлением Совнаркома Украины была приостановлена оплата зерном трудодней колхозным крестьянам до выполнения ими нормы госпоставок.
6 декабря 1932 года вышел еще один декрет Укрсовнаркома и ЦК компартии Украины, в котором шесть сел (по два в каждой из трех областей: Днепропетровской, Харьковской и Одесской) были объявлены «саботирующими поставки зерна». На них налагались следующие санкции:
«Приостановить немедленно поставку продуктов, прекратить местную кооперативную и государственную торговлю. Изъять все имеющиеся товары из государственных и кооперативных магазинов.
Запретить продажу сельхозпродуктов всем колхозам, их членам и единоличникам.
Прекратить выплату авансов, наложить запрет на все кредиты и иные финансовые обязательства.
Проверить и вычистить все иностранные и враждебные элементы из аппарата кооперативов и государственных предприятий, что должны осуществить органы рабоче-крестьянской инспекции.
Проверить и провести чистку в поименованных выше селах всех контрреволюционных элементов…»[]
Последовали еще и другие указы, и те украинские села, которые не могли выполнить норму, были буквально блокированы от проникновения в них продуктов из городов.[]
15 декабря 1932 года был опубликован список районов, «в которые поставка коммерческих продуктов запрещалась до тех пор, пока они не достигнут решительного улучшения в выполнении коллективных планов по зерну». Таких районов было 88 (из 358 во всей Украине) – в Днепропетровской, Донецкой, Черниговской, Одесской и Харьковской областях. Жителей этих «блокированных» районов массами депортировали на север.[]
Несмотря на все усилия партии, к концу 1932 года было поставлено только 4,7 миллиона тонн зерна, то есть только 71,8 плана.
В официальном «Списке крестьян с высоким установленным налогом в натуре и выполнением зернопоставок на 1 января 1933 года» в Криницком районе значились 11 сел и 70 имен. Из них только 9 выполнили установленную норму. Большинство же сумело поставить только половину или четверть обязательных поставок. Единственный случай перевыполнения ее единоличником объяснили тем, что «все поставленное зерно было выкопано им из ям. Приговорен». Кроме него, «приговорили» еще шестерых (в их числе жену и сына двух отсутствующих «виновных» крестьян); у 39 конфисковали и распродали имущество, 21 «исчез из деревни»[]. Так было по всей Украине.
В начале 1933 года была объявлена третья принудительная поставка зерна, и в самых страшных условиях продолжалось наступление на уже несуществующие резервы зерна украинского крестьянства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Пограничники не пропускали украинских крестьян на территорию собственно России; и если кому-то удавалось пробраться и он возвращался с хлебом, который еще можно было там достать, то на границе хлеб отнимали, а его, крестьянина, нередко сажали. (Подробно об этом мы расскажем в главе 18-й.)
ГПУ пыталось не пускать голодающих и в зоны, пограничные с Польшей и Румынией;[] есть сведения, что сотни крестьян из пограничных районов были убиты при попытке перехода Днестра, чтобы попасть в Румынию[]. (С другой стороны, похоже, что в эти годы украинским крестьянам не мешали ездить на Северный Кавказ, где в отдаленных районах Дагестана и Каспия можно было раздобыть еду.)[]
По некоторым подсчетам, к середине 1932 года три миллиона крестьян покинули деревню и толпились на станциях, устремляясь в более благополучные районы[]. 0дин из иностранных коммунистов вспоминает такую сцену:
«Грязные толпы заполняют станции; кучи мужчин, женщин и детей дожидаются Бог знает каких поездов. Их разгоняют, но они возвращаются уже без денег или билетов. Садятся в любой поезд, если им это удается, и едут в нем, пока их не высадят. Они молчаливы и пассивны. Куда они едут? Просто ищут хлеб, картофель, работу на заводах, где рабочих кормят чуть получше. Хлеб – великий двигатель этих толп».[]
И тем не менее, до самой весны, когда голод достиг своей высшей точки, большинство все еще пыталось продержаться на всевозможных суррогатах, надеясь дотянуть до следующего урожая и на то, что правительство как-то поможет – чего так никогда и не произошло.
А пока они продавали все, что имели, в обмен на хлеб.
Как мы видели, крестьянину совсем не легко было легально переехать в город, даже в пределах Украины. Однако на этой стадии голода запрет соблюдался уже не так тщательно (действительно, трудно было навязать этот запрет даже в более позднюю и отчаянную пору голода). Многим удалось добраться до Киева и других больших городов. Жены высоких чиновников, у которых были большие пайки, продавали излишки на киевском базаре, беря у крестьян по дешевке их немудреные ценности. Богато расшитая скатерть шла за буханку хлеба в четыре фунта, хороший ковер – за несколько буханок. А «красиво вышитые кофты из шерсти или полотна… обменивались на одну или две буханки хлеба».[]
Однако государство предусмотрело и другие, гораздо более систематические пути выкачивания из семьи крестьянина ее ценностей. Даже в малых райцентрах или больших селах имелись магазины торгсина («торговля с иностранцами»), которыми крестьянам позволяли пользоваться. В них торговали только на валюту или на драгоценные металлы и камни; и купить можно было любые товары, в том числе продукты питания.
У многих крестьян имелись отдельные золотые украшения или монеты, за которые они могли купить немного хлеба (хотя ходить в торгсины было опасно: ГПУ, в противовес самому смыслу существования таких магазинов, часто пыталось изъять потом ценности, которые посетители торгсина не успели там потратить). Создание торгсинов диктовалось стремлением советского правительства изыскать все возможные ресурсы для использования их на мировом рынке. В торгсинах золотые кресты или серьги шли за несколько килограммов муки или жира.[] За серебряный рубль некий учитель получал «50 граммов сахара или кусок мыла и 200 граммов риса».[]
В одном из сел Житомирской области местные помещики и другие богатые жители были католиками. На католическом кладбище до революции их хоронили с кольцами или другими драгоценностями. В 1932–1933 гг. жители этой деревни тайно вскрыли могилы и на добытые украшения покупали еду в торгсинах. Относительная смертность здесь была ниже, чем во всей округе.[]
* * *
С наступлением зимы дела шли все хуже и хуже. 20-го ноября 1932 года постановлением Совнаркома Украины была приостановлена оплата зерном трудодней колхозным крестьянам до выполнения ими нормы госпоставок.
6 декабря 1932 года вышел еще один декрет Укрсовнаркома и ЦК компартии Украины, в котором шесть сел (по два в каждой из трех областей: Днепропетровской, Харьковской и Одесской) были объявлены «саботирующими поставки зерна». На них налагались следующие санкции:
«Приостановить немедленно поставку продуктов, прекратить местную кооперативную и государственную торговлю. Изъять все имеющиеся товары из государственных и кооперативных магазинов.
Запретить продажу сельхозпродуктов всем колхозам, их членам и единоличникам.
Прекратить выплату авансов, наложить запрет на все кредиты и иные финансовые обязательства.
Проверить и вычистить все иностранные и враждебные элементы из аппарата кооперативов и государственных предприятий, что должны осуществить органы рабоче-крестьянской инспекции.
Проверить и провести чистку в поименованных выше селах всех контрреволюционных элементов…»[]
Последовали еще и другие указы, и те украинские села, которые не могли выполнить норму, были буквально блокированы от проникновения в них продуктов из городов.[]
15 декабря 1932 года был опубликован список районов, «в которые поставка коммерческих продуктов запрещалась до тех пор, пока они не достигнут решительного улучшения в выполнении коллективных планов по зерну». Таких районов было 88 (из 358 во всей Украине) – в Днепропетровской, Донецкой, Черниговской, Одесской и Харьковской областях. Жителей этих «блокированных» районов массами депортировали на север.[]
Несмотря на все усилия партии, к концу 1932 года было поставлено только 4,7 миллиона тонн зерна, то есть только 71,8 плана.
В официальном «Списке крестьян с высоким установленным налогом в натуре и выполнением зернопоставок на 1 января 1933 года» в Криницком районе значились 11 сел и 70 имен. Из них только 9 выполнили установленную норму. Большинство же сумело поставить только половину или четверть обязательных поставок. Единственный случай перевыполнения ее единоличником объяснили тем, что «все поставленное зерно было выкопано им из ям. Приговорен». Кроме него, «приговорили» еще шестерых (в их числе жену и сына двух отсутствующих «виновных» крестьян); у 39 конфисковали и распродали имущество, 21 «исчез из деревни»[]. Так было по всей Украине.
В начале 1933 года была объявлена третья принудительная поставка зерна, и в самых страшных условиях продолжалось наступление на уже несуществующие резервы зерна украинского крестьянства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146