Оуэн был в конце концов разоблачен после бегства Фролика и еще одного сотрудника СТБ, который был знаком с «делом Ли», – Франтишека Августа. В апреле 1970 года после того, как в результате проверки банковских счетов Оуэна были обнаружены крупные суммы, по которым он никогда не платил налогов, он подал в отставку. Но на процессе, который состоялся месяц спустя в здании Центрального уголовного суда на Олд-Бейли, обвинению не удалось доказать, что Оуэн выдавал секретные сведения. Поскольку ни Фролик, ни Август не были его операторами, их свидетельства были рассмотрены как показания с чужих слов и не были приняты в расчет. После того, как суд оправдал Оуэна, он признался во всем МИ5 в обмен на гарантии, что против него не будут возбуждать нового дела. Член парламента и адвокат Лео Абс, слышавший его признание, позже писал: «Оуэн, безусловно, от души поглумился над своей родиной.»
Самым высокопоставленным членом парламента от лейбористской партии, работавшим на СТБ, Фролик и Август назвали Джона Стоунхауса, который в разные периоды своей карьеры занимал посты парламентского секретаря в Министерстве авиации, заместителя парламентского секретаря в Министерстве по делам колоний, министра авиации, государственного министра техники, министра почт, а затем министра почт и телекоммуникаций в правительстве Вильсона в 1964–1970 гг. СТБ якобы шантажировала Стоунхауса, заманив его сначала в «любовный капкан» во время его визита в Чехословакию в начале пятидесятых. По словам Фролика, он также брал от СТБ и деньги: «Хотя он и не был членом Кабинета, (он) помог нам многое узнать о военной и разведывательной деятельности англичан.» Однако не существует улик, которые бы свидетельствовали о том, что связи Стоунхауса с СТБ носили не просто случайный характер. За несколько месяцев до падения правительства Вильсона в 1970 году ему в присутствии премьер-министра были предъявлены показания Фролика и Аугуста. Стоунхаус все категорически отрицал. Поскольку у МИ5 не было никаких улик, которые могли бы подтвердить показания перебежчиков, дело было закрыто.
Правда, поведение Стоунхауса после этого не очень-то вязалось с его заявлениями о полной невиновности. В 1974 году, столкнувшись с серьезными проблемами в бизнесе, Стоунхаус инсценировал самоубийство и бежал со своей любовницей в Австралию. После того, как его выследили и вернули в Англию, он был приговорен к семи годам тюремного заключения по восемнадцати пунктам обвинения в воровстве и подлоге. Выйдя из тюрьмы, он опубликовал «шпионский» детектив. В этом романе крупного государственного чиновника Европейской комиссии по имени Ральф Эдмондс заманивает в ловушку соблазнительная Лотта из восточногерманской разведки. («Одна из лучших наших сотрудниц, – говорит потом Ральфу его оператор. – Она все это сделала строго в соответствии с заданием.») Ральф проводит приятный вечер в компании Лотты, которая любезно «посылает импульсы радости в каждую извилинку его мозга». Потом, после последнего «великолепного штурма», уже погружаясь в сон, «Ральф вдруг заметил свое отражение в огромном овальном зеркале на потолке.» Потом ему вручают фотографии на память о том вечере, сделанные через зеркальное стекло на потолке, и он соглашается сотрудничать. Несмотря на сомнительные литературные достоинства прозы Стоунхауса, рассказ о том, как Ральф попал в западню, вполне мог быть написан по мотивам его собственного опыта общения с СТБ.
Дело чехословацкого агента в Палате общин по кличке «Крокодил» по сей день остается настолько запутанным, что однозначно его проанализировать не представляется возможным. «Крокодилом» был Том Драйберг, член парламента на протяжении 28 лет, который позже стал лейбористским пэром, а в свое время долго был членом Национального исполнительного комитета, а потом и председателем лейбористской партии. Этот обаятельный человек, талантливый политик и жертва неразрешимых противоречий, который к тому же испытывал непреодолимую страсть к гомосексуальным связям в общественных уборных, умер в 1976 году. В 1956 году во время поездки в Москву, где Драйберг собирался встретиться со своим старым другом Гаем Берджессом (кстати, он написал малоправдоподобную биографию Берджесса, где опровергал утверждения, что тот был шпионом), на него вышел КГБ, и он согласился предоставлять конфиденциальную информацию о личной жизни руководителей лейбористской партии и о внутрипартийных делах. Позже он рассказал МИ5, что в КГБ ему дали два абсолютно одинаковых «дипломата». Когда он передавал своему советскому оператору один из чемоданчиков, в котором лежали его донесения, взамен он получал другой – с деньгами. Драйберг признался и в том, что передавал сведения чехам. «Так, ничего серьезного,» – вроде бы заявил он в МИ5. По словам Фролика, КГБ запретил СТБ связываться с Драйбергом, которого считал «своим человеком». Судя по всему, МИ5 также использовала его в качестве двойного (тройного?) агента. Под конец даже Драйберг, наверное, толком не знал, на кого же он работает.
Четвертым предполагаемым агентом чехословацкой разведки в Палате общин в семидесятых годах был некто по кличке «Густав», личность которого так и не была установлена. По свидетельству Фролика, этого агента завербовал в середине пятидесятых годов Вацлав Таборский, и работал он за деньги. «Густав был не такой важной персоной, как Ли, но имел возможность доставать интересную информацию о внутренней и внешней политике лейбористской партии, когда она находилась в оппозиции, а позднее, когда к власти пришло правительство Вильсона, он давал и военные сведения.»
Неудивительно, что многие авторы, пишущие о шпионаже, «Густавом» считали сэра Барнетта Стросса, члена парламентской фракции лейбористов от Стока, который родился в Чехословакии, свободно говорил по-чешски и ни на кого не мог подать в суд за клевету, поскольку умер в 1967 году. Однако эта версия представляется малоправдоподобной.
И СТБ, и КГБ считали, что наряду с членами парламента от лейбористской партии можно вербовать и консерваторов, но, похоже, они были безнадежно неудачливы в выборе кандидатур. Лондонская резидентура СТБ разработала хитроумнейшую комбинацию, чтобы заманить в Прагу, скомпрометировать и завербовать лидера консерваторов Эдуарда Хита (предполагалось использовать его страсть к игре на органе и предложить ему поиграть в одном из пражских соборов). Как и следовало ожидать, план провалился – Хит не принял приглашения. Михаил Петрович Любимов, исключительно одаренный, но чрезмерно тщеславный сотрудник линии ПР резидентуры КГБ в начале шестидесятых завербовал личного секретаря одного члена парламента. Потом, как он рассказывал Гордиевскому, без всякой надежды на успех пытался завербовать журналиста-консерватора Перегрина Уорстхорна и подающего надежды молодого парламентария от консервативной партии Николаса Скотта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254