я знал, как претворить в жизнь то, на что я питал надежды, но удача мне никак не светила, разве что кто-то у меня за спиной поскользнется на сырой траве и потеряет равновесие.
Забудь об удаче и сконцентрируй внимание лишь на высочайших требованиях, которые предъявляет уровень твоего мастерства.
Когда такси остановилось на углу, мимо скользнула синяя “Тойота”, — которая сразу же набрала скорость. Я вернулся в клинику через боковую дверь, не встретив по пути в палату, — никого из знакомых, разве что попались две китаяночки в белых халатах и женщина, которая шла, касаясь рукой стенки, а ее поддерживал мужчина с ее сумочкой под мышкой.
Я набрал номер, который дал мне Пепперидж, но ответил мне кто-то другой;, мы обменялись паролями, и я сказал:
— Скажите ему, что у меня нет пока абсолютной уверенности, но, возможно, вокруг поставят наблюдение. Скажите ему, чтобы он держался в стороне.
— Вы хотите, чтобы мы предприняли какие-то действия? — Тихий спокойный голос, без тени удивления.
— Нет. Просто хочу, чтобы вы были на месте.
Все. Я отключился.
Теперь начинается ожидание.
— Я убила его, — сказала она.
— Понимаю.
Они ошиблись: днем дождя не было, газон, где мы сидели, потерял от жары ту яркость красок, которая бросилась нам в глаза прошлым вечером, когда мы беседовали с доктором Израэлем. Если небо так и не разразится дождем, трава к вечеру совершенно высохнет и не будет скользить под ногами.
— Мае удалось спастись, — предположила Тельма как-ее-там, не разобрал ее фамилии, — но меня на полгода определили сюда для лечения. — Женщина она не крупная и на вид не агрессивная; заметно оживилась, когда я согласился ее выслушать. Около тридцати так лет.
— Почему? — спросил я ее.
— Я же вам сказала — за то, что убила его.
Газон занимал площадь в сто двадцать квадратных футов; я измерил его шагами. В центре его размещался маленький бассейн, в котором могли купаться птицы; дно чуть скошено. Пустая ваза на бортике была неподъемна, если вы пытались сдвинуть ее с места; скорее всего, как я прикинул, она была прикручена болтами.
— Вы говорили мне, что он избивал вас семь лет.
— Совершенно верно.
— Был жесток и пил каждый вечер.
— Да. — У нее был самый обыденный тон, словно она говорила о скучноватой пьесе, которую ей довелось видеть.
— И поэтому вы застрелили его.
— Именно так.
Как меня предупредила одна из медсестричек-индусок, у нее потребность выговориться, если вы согласны ее выслушать.
— Ради Бога, Тельма, как называется ваше заболевание?
— Они называют его патологической потерей самоконтроля. Только что пробило пять; через пару часов стемнеет и тьма навалится неожиданно. Здесь я совсем забыл о неторопливых английских сумерках.
— Патологическое дерьмо, — сказал я, — извините за мой ужасный французский. Вы не могли контролировать себя семь лет, не так ли? И наконец вы сорвались?
Она продолжала смотреть на меня; глаза у нее припухли, волосы спутались, в ней не осталось ни следа привлекательности, вся она была неухоженной, измученная этой жизнью, никому не нужной — и неужели можно себе представить, что эта женщина, в которой не осталось ничего женского, могла кого-то застрелить?
— Вы очень любезны со мной, — сказала она, и на ее пепельном лице проступили черты былой привлекательности. — Мало кто из мужчин согласился бы с вами.
— Это их проблемы.
Последние отсветы дня покидали сад и лужайку; сад еще был на свету — несколько высоких кустов и цветущих деревьев, величественная магнолия, цветы которой напоминали бутоны лотоса, и по мере того, как садилось солнце, тени смягчались, густея под деревьями и около птичьего бассейна в центре газона.
— Где ты болтался? — Пепперидж. Он звонил мне утром, когда я был в Британском Верховном Комиссариате.
— Подвергался процедурам в кабинете физиотерапии.
— Расскажи мне о слежке.
— Пока еще я в ней не уверен. Вроде бы заметил одного из той банды, что крутилась возле гостиницы. Может, это признаки паранойи, но в любом случае я буду очень осторожен.
Его молчание показало, что он обеспокоен. Бог знает, что бы он выдал, узнай, где я был.
— Сообщи мне, — сказал он, — если снова увидишь их.
Я пообещал. Он приложил немало усилий, разыскивая мне это надежное убежище, и ему трудно было поверить, что его так быстро вычислили.
— На всякий случай, — посоветовал я ему, — держись от меня подальше. Я настаиваю. — Мое местопребывание нельзя было больше считать укрытием, потому что я сам взорвал его, показавшись на улице, а дальше события должны развиваться по нарастающей. Мне бы не хотелось, чтобы Пепперидж попал бы под наблюдение в первый же день. Если мне удастся живым и невредимым выбраться из этой заварушки, он мне еще понадобится. — Кстати, Шода в Сингапуре.
— Сайако сказала тебе?
— Да. — Он не удивился, и поэтому я спросил: — “Клоп” замолчал?
— Да. Но мы многое что уже узнали — думаю, его всунули в ее личный самолет.
Со всей доступной для меня небрежностью я обронил:
— Не стоит беспокоиться. — Теперь я знал, что он не собирался предупреждать меня о ее присутствии. Мне это понравилось: хорьку, уходящему от охотников, необходимо, чтобы его ограждали от лишних забот.
— А вы что здесь делаете? — спросила меня Тельма.
— У меня паранойя.
Свет меркнул с каждой минутой, и очертания предметов расплывались в темноте. Обитатели веранды потянулись на ужин.
— И в какой форме она проявляется? — спросила она меня.
— Мне кажется, что ко мне кто-то подкрадывается. Но только когда стемнеет.
На ужин подали свинину с гарниром под каким-то экзотическим названием “порк пад ки мяо”, но я не стал есть мясо, а только овощи. Протеин, который я ввел в свой организм в середине дня, уже внедрился в мышечную ткань, и теперь мне надо было что-то полегче — с острым соусом, чтобы разогреть кровь.
Рядом со мной сидел Дэвид Томас — зови меня Дэйв, отлично, почему бы и тебе не звать меня Марта, я не могу тут больше оставаться, я рассмешил его, но этот человек, потеряв в автокатастрофе жену и детей, заперся в гараже и включил двигатель.
— Ребята, да это блюдо горячо, как расплавленное железо, — возмутился он.
— Кровь будет лучше циркулировать.
Как явствует из отчета патологоанатома, содержимое желудка составляют кукуруза, побеги бамбука, зеленые бобы, лук и соус чили. Порк пад ки мяо.
Рехнуться можно.
— Кто?
— Он сказал, что его зовут Сингх. Сегодня в первой половине дня, проходя через холл, я слышал разговор двух врачей.
— Никогда не слышал о нем.
— Он тут новенький. Из Калькуттского университета.
— Администрация должна была бы представить его нам. Кокосовое мороженое.
— Как у тебя прошел день, — спросил меня Дэйв.
— Не могу жаловаться. А у тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Забудь об удаче и сконцентрируй внимание лишь на высочайших требованиях, которые предъявляет уровень твоего мастерства.
Когда такси остановилось на углу, мимо скользнула синяя “Тойота”, — которая сразу же набрала скорость. Я вернулся в клинику через боковую дверь, не встретив по пути в палату, — никого из знакомых, разве что попались две китаяночки в белых халатах и женщина, которая шла, касаясь рукой стенки, а ее поддерживал мужчина с ее сумочкой под мышкой.
Я набрал номер, который дал мне Пепперидж, но ответил мне кто-то другой;, мы обменялись паролями, и я сказал:
— Скажите ему, что у меня нет пока абсолютной уверенности, но, возможно, вокруг поставят наблюдение. Скажите ему, чтобы он держался в стороне.
— Вы хотите, чтобы мы предприняли какие-то действия? — Тихий спокойный голос, без тени удивления.
— Нет. Просто хочу, чтобы вы были на месте.
Все. Я отключился.
Теперь начинается ожидание.
— Я убила его, — сказала она.
— Понимаю.
Они ошиблись: днем дождя не было, газон, где мы сидели, потерял от жары ту яркость красок, которая бросилась нам в глаза прошлым вечером, когда мы беседовали с доктором Израэлем. Если небо так и не разразится дождем, трава к вечеру совершенно высохнет и не будет скользить под ногами.
— Мае удалось спастись, — предположила Тельма как-ее-там, не разобрал ее фамилии, — но меня на полгода определили сюда для лечения. — Женщина она не крупная и на вид не агрессивная; заметно оживилась, когда я согласился ее выслушать. Около тридцати так лет.
— Почему? — спросил я ее.
— Я же вам сказала — за то, что убила его.
Газон занимал площадь в сто двадцать квадратных футов; я измерил его шагами. В центре его размещался маленький бассейн, в котором могли купаться птицы; дно чуть скошено. Пустая ваза на бортике была неподъемна, если вы пытались сдвинуть ее с места; скорее всего, как я прикинул, она была прикручена болтами.
— Вы говорили мне, что он избивал вас семь лет.
— Совершенно верно.
— Был жесток и пил каждый вечер.
— Да. — У нее был самый обыденный тон, словно она говорила о скучноватой пьесе, которую ей довелось видеть.
— И поэтому вы застрелили его.
— Именно так.
Как меня предупредила одна из медсестричек-индусок, у нее потребность выговориться, если вы согласны ее выслушать.
— Ради Бога, Тельма, как называется ваше заболевание?
— Они называют его патологической потерей самоконтроля. Только что пробило пять; через пару часов стемнеет и тьма навалится неожиданно. Здесь я совсем забыл о неторопливых английских сумерках.
— Патологическое дерьмо, — сказал я, — извините за мой ужасный французский. Вы не могли контролировать себя семь лет, не так ли? И наконец вы сорвались?
Она продолжала смотреть на меня; глаза у нее припухли, волосы спутались, в ней не осталось ни следа привлекательности, вся она была неухоженной, измученная этой жизнью, никому не нужной — и неужели можно себе представить, что эта женщина, в которой не осталось ничего женского, могла кого-то застрелить?
— Вы очень любезны со мной, — сказала она, и на ее пепельном лице проступили черты былой привлекательности. — Мало кто из мужчин согласился бы с вами.
— Это их проблемы.
Последние отсветы дня покидали сад и лужайку; сад еще был на свету — несколько высоких кустов и цветущих деревьев, величественная магнолия, цветы которой напоминали бутоны лотоса, и по мере того, как садилось солнце, тени смягчались, густея под деревьями и около птичьего бассейна в центре газона.
— Где ты болтался? — Пепперидж. Он звонил мне утром, когда я был в Британском Верховном Комиссариате.
— Подвергался процедурам в кабинете физиотерапии.
— Расскажи мне о слежке.
— Пока еще я в ней не уверен. Вроде бы заметил одного из той банды, что крутилась возле гостиницы. Может, это признаки паранойи, но в любом случае я буду очень осторожен.
Его молчание показало, что он обеспокоен. Бог знает, что бы он выдал, узнай, где я был.
— Сообщи мне, — сказал он, — если снова увидишь их.
Я пообещал. Он приложил немало усилий, разыскивая мне это надежное убежище, и ему трудно было поверить, что его так быстро вычислили.
— На всякий случай, — посоветовал я ему, — держись от меня подальше. Я настаиваю. — Мое местопребывание нельзя было больше считать укрытием, потому что я сам взорвал его, показавшись на улице, а дальше события должны развиваться по нарастающей. Мне бы не хотелось, чтобы Пепперидж попал бы под наблюдение в первый же день. Если мне удастся живым и невредимым выбраться из этой заварушки, он мне еще понадобится. — Кстати, Шода в Сингапуре.
— Сайако сказала тебе?
— Да. — Он не удивился, и поэтому я спросил: — “Клоп” замолчал?
— Да. Но мы многое что уже узнали — думаю, его всунули в ее личный самолет.
Со всей доступной для меня небрежностью я обронил:
— Не стоит беспокоиться. — Теперь я знал, что он не собирался предупреждать меня о ее присутствии. Мне это понравилось: хорьку, уходящему от охотников, необходимо, чтобы его ограждали от лишних забот.
— А вы что здесь делаете? — спросила меня Тельма.
— У меня паранойя.
Свет меркнул с каждой минутой, и очертания предметов расплывались в темноте. Обитатели веранды потянулись на ужин.
— И в какой форме она проявляется? — спросила она меня.
— Мне кажется, что ко мне кто-то подкрадывается. Но только когда стемнеет.
На ужин подали свинину с гарниром под каким-то экзотическим названием “порк пад ки мяо”, но я не стал есть мясо, а только овощи. Протеин, который я ввел в свой организм в середине дня, уже внедрился в мышечную ткань, и теперь мне надо было что-то полегче — с острым соусом, чтобы разогреть кровь.
Рядом со мной сидел Дэвид Томас — зови меня Дэйв, отлично, почему бы и тебе не звать меня Марта, я не могу тут больше оставаться, я рассмешил его, но этот человек, потеряв в автокатастрофе жену и детей, заперся в гараже и включил двигатель.
— Ребята, да это блюдо горячо, как расплавленное железо, — возмутился он.
— Кровь будет лучше циркулировать.
Как явствует из отчета патологоанатома, содержимое желудка составляют кукуруза, побеги бамбука, зеленые бобы, лук и соус чили. Порк пад ки мяо.
Рехнуться можно.
— Кто?
— Он сказал, что его зовут Сингх. Сегодня в первой половине дня, проходя через холл, я слышал разговор двух врачей.
— Никогда не слышал о нем.
— Он тут новенький. Из Калькуттского университета.
— Администрация должна была бы представить его нам. Кокосовое мороженое.
— Как у тебя прошел день, — спросил меня Дэйв.
— Не могу жаловаться. А у тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86