А тем временем, никого сюда не пускайте.
Голова немного болела. Я ударился ею, когда мы катались по полу.
— А это что такое? — спросил чей-то голос.
— Дайте-ка сюда, — резко приказал Пепперидж. Рояльная струна, оба конца которой залиты резиновым покрытием. Он смотал ее и сунул в карман.
— Болит?
— Что?
— Рука болит? — Это медсестра.
— Нет.
— Где-нибудь болит?
— Нет. Вы очень симпатичная.
— О! — Ротик у нее округлился от удивления, а потом на ее личике расплылась улыбка, которая согрела мне душу. Позади остались тяжелые, нервные двадцать четыре часа, начавшиеся с того момента, когда прошлым вечером я понял, что нужно делать. И теперь все самое неприятное и грязное осталось позади.
— С тобой все в порядке?
Надо мной внезапно склонился Пепперидж.
— Да.
— Теперь ждать осталось немного. Скорая помощь уже едет.
— Она мне не нужна. Я и сам могу…
— Нет, нужна. — Он снова выпрямился. — Да закроите же двери!
К правой руке стала возвращаться чувствительность, и в этом месте, где ее прорезала струна, запульсировала боль; левое бедро распухло чуть ли не вдвое; он успел-таки нанести несколько ударов по нему прежде, чем я справился с ним; левая рука, что держала осколок, была так располосована, что пришлось наложить несколько швов. Я с трудом отходил от шока и потрясения, но двигаться, скорее всего, уже мог, в чем Пепперидж не сомневался; скорая помощь нужна была из соображений безопасности. Эта шайка знала, что Кишнар отравился в клинику в поисках меня, и они ожидали, что мое тело вынесут на носилках, что Пепперидж и организовал: он не хотел, чтобы все происшедшее тут стало известно слишком рано, и мы должны были незамеченными добраться до нового укрытия.
Кто-то постучал в двери.
Приоткрыв их не больше чем на дюйм, Пепперидж выглянул и распахнул створки.
— Отлично… этот человек здесь.
Когда меня выносили, я был укрыт с головой. Сквозь легкую ткань пробивался свет.
— Под ней тебе будет жарковато, старина, но терпеть осталось недолго. С тобой все в порядке?
Я сказал, что да.
В салоне скорой помощи он сдернул с меня простыню и уселся на боковом сиденье, откинувшись к стене. Тут больше никого не было. В слабом свете лампочки под потолком он выглядел осунувшимся, хотя в его желтоватых глазах порой вспыхивали искорки.
— Пить хочешь?
— Да.
Он дал мне пластиковую бутылку с охлажденной водой.
— Не мог дождаться, — сказал я, оторвавшись от нее.
— Чего?
— Вымотало ожидание.
Он подумал над моими словами.
— Ах, да. Кишнара.
— Да. Это был только вопрос времени, когда он найдет меня, так что я решил, что лучше всего просто пригласить его к себе.
— Ты руководствовался только этим?
— Нет. Я решил довести Шоду до предела раздражения.
— Ты снова попал в ее самое слабое место.
— Да.
— Ты, конечно, прав. Теперь мы сможем справиться с заданием. И это главное. Ты не только избавился от Кишнара как от постоянной угрозы, но и, в сущности, использовал его как орудие своего замысла. Как оружие. Что может стать поворотным пунктом в деле.
Я заерзал на подушке, пытаясь приподняться, но он остановил меня.
— Расслабься. Тебе еще понадобятся силы. Он не сказал, для чего, а я не стал спрашивать.
— Дело в том, — сказал я ему, — что я должен был заставить его явиться в клинику.
— Я знаю.
Конечно, он знал. Выйди я на улицу ночью, дождись Кишнара и прикончи я его, команда головорезов тут же пришибла бы меня — финиш.
— Я должен извиниться перед тобой.
— За что?
— Я держал тебя в неведении, а теперь еще потеряли это, укрытие.
— Ах, это. — Он смотрел в сторону, и я не видел ни его глаз, ни их выражения; затем, повернув голову, он положил руку мне на плечо. — Не беспокойся, старина. Я знал, что ты поступишь именно так.
— Слишком изысканно, — сказал я. — Мне прямо не по себе.
Мы оказались в огромной гостиной, обставленной в викторианском стиле — выцветший красный плюш, позолоченные канделябры, тканые обои, обилие маленьких круглых металлических столиков и стульев, вокруг них нечто вроде сцены для танцев; свет падал из-под розовых абажуров, но воздух тут был душный и застоявшийся.
— Сюда? — удивился я.
— Не беспокойся, старина. Все схвачено. Почему бы нам не присесть?
— Это что, ночной клуб?
— Был им. Владелец не смог перестроить его в соответствии с новыми противопожарными правилами, провести водопровод и все такое, так что он временно закрыт. — Он чуть заметно усмехнулся. — И мы сняли его. Как ты себя чувствуешь?
— В легкой подавленности. — Я опустился на красную бархатную кушетку.
— Из-за Кишнара?
— Да.
Он кивнул, сплетя тонкие кисти рук, и уставился в пол.
— О мертвых ничего, кроме…
Не думаю, чтобы это было смешно. Я знал, что этот подонок пришел за моей жизнью, и я знал, что у него был приказ — отрезать мне голову и доставить ее Шоде — “а вы знаете, что мы нашли в туалете пустую картонную коробку с пластиковым мешком внутри?” — и я знал, что его не посещали никакие сомнения, я был для него всего лишь очередной работой, а моя голова — очередным предметом, который надо засунуть в мешок — но все же я убил человека, а это всегда подавляло меня и заставляло задумываться, какой же все-таки образ жизни я веду.
— Когда ты здесь очутился? — спросил я Пеппериджа.
— В этом месте?
Я не ответил; он знал, что именно это я и имел в виду: чтобы арендовать этот клуб, требовалось время. После его появления рядом со мной в туалете, залитом кровью, он как-то странно себя вел, — то и дело задумывался, отводил глаза, сплетал и расплетал пальцы, словно раздумывая над чем-то. И вел он себя так не из-за судьбы, постигшей Кишнара, в чем я не сомневался — он слишком закален для таких эмоций, потому что и сам не один год работал в поле.
— Снял я его, — осторожно сказал он, — одновременно с клиникой.
Когда мы были в скорой помощи, он признался, что догадывался о моем намерении раскрыть убежище — “я знал, что ты поступишь именно так” — что удивило меня, но, когда я спросил, каким образом это ему стало известно, он ответил, что продолжим разговор попозже. И, думаю, не будь я так измотан после Кишнара, то уловил бы, куда он клонит.
— Хочешь о чем-то спросить меня? — спросил я. Хотя он предложил мне расслабиться, похоже, мне скоро понадобятся силы.
— Нет. — Он резко повернул голову и критически оглядел меня. — Скорее всего, ты хотел бы прикрыть глазки, не так ли?
— Нет. — Я не знал, сколько сейчас времени: часы слетели у меня в туалете, что я заметил только здесь, но в любом случае я не мог бы уснуть; нервы еще не успокоились, ибо находились в таком состоянии с прошлого вечера, когда я понял, что мне предстоит; а день, наполненный ожиданием, тянулся невыносимо долго.
— Значит, хочешь размять ноги? — Пепперидж по-прежнему не спускал с меня взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Голова немного болела. Я ударился ею, когда мы катались по полу.
— А это что такое? — спросил чей-то голос.
— Дайте-ка сюда, — резко приказал Пепперидж. Рояльная струна, оба конца которой залиты резиновым покрытием. Он смотал ее и сунул в карман.
— Болит?
— Что?
— Рука болит? — Это медсестра.
— Нет.
— Где-нибудь болит?
— Нет. Вы очень симпатичная.
— О! — Ротик у нее округлился от удивления, а потом на ее личике расплылась улыбка, которая согрела мне душу. Позади остались тяжелые, нервные двадцать четыре часа, начавшиеся с того момента, когда прошлым вечером я понял, что нужно делать. И теперь все самое неприятное и грязное осталось позади.
— С тобой все в порядке?
Надо мной внезапно склонился Пепперидж.
— Да.
— Теперь ждать осталось немного. Скорая помощь уже едет.
— Она мне не нужна. Я и сам могу…
— Нет, нужна. — Он снова выпрямился. — Да закроите же двери!
К правой руке стала возвращаться чувствительность, и в этом месте, где ее прорезала струна, запульсировала боль; левое бедро распухло чуть ли не вдвое; он успел-таки нанести несколько ударов по нему прежде, чем я справился с ним; левая рука, что держала осколок, была так располосована, что пришлось наложить несколько швов. Я с трудом отходил от шока и потрясения, но двигаться, скорее всего, уже мог, в чем Пепперидж не сомневался; скорая помощь нужна была из соображений безопасности. Эта шайка знала, что Кишнар отравился в клинику в поисках меня, и они ожидали, что мое тело вынесут на носилках, что Пепперидж и организовал: он не хотел, чтобы все происшедшее тут стало известно слишком рано, и мы должны были незамеченными добраться до нового укрытия.
Кто-то постучал в двери.
Приоткрыв их не больше чем на дюйм, Пепперидж выглянул и распахнул створки.
— Отлично… этот человек здесь.
Когда меня выносили, я был укрыт с головой. Сквозь легкую ткань пробивался свет.
— Под ней тебе будет жарковато, старина, но терпеть осталось недолго. С тобой все в порядке?
Я сказал, что да.
В салоне скорой помощи он сдернул с меня простыню и уселся на боковом сиденье, откинувшись к стене. Тут больше никого не было. В слабом свете лампочки под потолком он выглядел осунувшимся, хотя в его желтоватых глазах порой вспыхивали искорки.
— Пить хочешь?
— Да.
Он дал мне пластиковую бутылку с охлажденной водой.
— Не мог дождаться, — сказал я, оторвавшись от нее.
— Чего?
— Вымотало ожидание.
Он подумал над моими словами.
— Ах, да. Кишнара.
— Да. Это был только вопрос времени, когда он найдет меня, так что я решил, что лучше всего просто пригласить его к себе.
— Ты руководствовался только этим?
— Нет. Я решил довести Шоду до предела раздражения.
— Ты снова попал в ее самое слабое место.
— Да.
— Ты, конечно, прав. Теперь мы сможем справиться с заданием. И это главное. Ты не только избавился от Кишнара как от постоянной угрозы, но и, в сущности, использовал его как орудие своего замысла. Как оружие. Что может стать поворотным пунктом в деле.
Я заерзал на подушке, пытаясь приподняться, но он остановил меня.
— Расслабься. Тебе еще понадобятся силы. Он не сказал, для чего, а я не стал спрашивать.
— Дело в том, — сказал я ему, — что я должен был заставить его явиться в клинику.
— Я знаю.
Конечно, он знал. Выйди я на улицу ночью, дождись Кишнара и прикончи я его, команда головорезов тут же пришибла бы меня — финиш.
— Я должен извиниться перед тобой.
— За что?
— Я держал тебя в неведении, а теперь еще потеряли это, укрытие.
— Ах, это. — Он смотрел в сторону, и я не видел ни его глаз, ни их выражения; затем, повернув голову, он положил руку мне на плечо. — Не беспокойся, старина. Я знал, что ты поступишь именно так.
— Слишком изысканно, — сказал я. — Мне прямо не по себе.
Мы оказались в огромной гостиной, обставленной в викторианском стиле — выцветший красный плюш, позолоченные канделябры, тканые обои, обилие маленьких круглых металлических столиков и стульев, вокруг них нечто вроде сцены для танцев; свет падал из-под розовых абажуров, но воздух тут был душный и застоявшийся.
— Сюда? — удивился я.
— Не беспокойся, старина. Все схвачено. Почему бы нам не присесть?
— Это что, ночной клуб?
— Был им. Владелец не смог перестроить его в соответствии с новыми противопожарными правилами, провести водопровод и все такое, так что он временно закрыт. — Он чуть заметно усмехнулся. — И мы сняли его. Как ты себя чувствуешь?
— В легкой подавленности. — Я опустился на красную бархатную кушетку.
— Из-за Кишнара?
— Да.
Он кивнул, сплетя тонкие кисти рук, и уставился в пол.
— О мертвых ничего, кроме…
Не думаю, чтобы это было смешно. Я знал, что этот подонок пришел за моей жизнью, и я знал, что у него был приказ — отрезать мне голову и доставить ее Шоде — “а вы знаете, что мы нашли в туалете пустую картонную коробку с пластиковым мешком внутри?” — и я знал, что его не посещали никакие сомнения, я был для него всего лишь очередной работой, а моя голова — очередным предметом, который надо засунуть в мешок — но все же я убил человека, а это всегда подавляло меня и заставляло задумываться, какой же все-таки образ жизни я веду.
— Когда ты здесь очутился? — спросил я Пеппериджа.
— В этом месте?
Я не ответил; он знал, что именно это я и имел в виду: чтобы арендовать этот клуб, требовалось время. После его появления рядом со мной в туалете, залитом кровью, он как-то странно себя вел, — то и дело задумывался, отводил глаза, сплетал и расплетал пальцы, словно раздумывая над чем-то. И вел он себя так не из-за судьбы, постигшей Кишнара, в чем я не сомневался — он слишком закален для таких эмоций, потому что и сам не один год работал в поле.
— Снял я его, — осторожно сказал он, — одновременно с клиникой.
Когда мы были в скорой помощи, он признался, что догадывался о моем намерении раскрыть убежище — “я знал, что ты поступишь именно так” — что удивило меня, но, когда я спросил, каким образом это ему стало известно, он ответил, что продолжим разговор попозже. И, думаю, не будь я так измотан после Кишнара, то уловил бы, куда он клонит.
— Хочешь о чем-то спросить меня? — спросил я. Хотя он предложил мне расслабиться, похоже, мне скоро понадобятся силы.
— Нет. — Он резко повернул голову и критически оглядел меня. — Скорее всего, ты хотел бы прикрыть глазки, не так ли?
— Нет. — Я не знал, сколько сейчас времени: часы слетели у меня в туалете, что я заметил только здесь, но в любом случае я не мог бы уснуть; нервы еще не успокоились, ибо находились в таком состоянии с прошлого вечера, когда я понял, что мне предстоит; а день, наполненный ожиданием, тянулся невыносимо долго.
— Значит, хочешь размять ноги? — Пепперидж по-прежнему не спускал с меня взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86