Но рядом с Ушаковым на льду нерпы не было.
– Утонула нерпа, – виновато сказал умилык. – Пока я распутывал ремень, она исчезла…
– Это надо делать очень быстро, не мешкать.
В голосе Нанехак слышалось разочарование.
– Со следующей буду проворнее, – обещал Ушаков.
Нанехак пошла назад, даже не заглянув в укрытие, где сидел Апар. Но не успела подойти к упряжкам, как снова послышался выстрел, и она поспешила к мужу.
Это была жирная весенняя нерпа.
Обрадованная Нанехак поволокла ее к нартам и быстро разделала своим женским ножом-улыком, поставив вместо чайника на шумящий примус небольшую походную кастрюлю.
Раздался выстрел и со стороны Ушакова, но уже не было нужды бежать к нему, и Нанехак, окончательно разделав нерпу, дала собакам по куску свежего жира.
Над морем, надо льдами, во всем огромном пространстве между землей и небом, стояла оглушительная тишина. И в этой тишине сначала неправдоподобным и странным показался звук, который дошел до ушей занятой хозяйством женщины. Как будто кто-то стонал и звал на помощь. Прислушавшись, Нанехак первым делом подумала о местном Тугныгаке, который мог притвориться терпящим бедствие и таким образом привлечь к себе людей… Но нет, как будто это голос русского умилыка…
Не помня себя, Нанехак бросилась через торосы к полынье, где охотился Ушаков, и поначалу не поверила своим глазам. Навстречу ей, спотыкаясь о ропаки, сугробы, шел… ледяной человек. Сосульки свисали с меховой оторочки капюшона, ледяная маска покрывала лицо, вся камлейка, камусовые штаны и торбаза – все затянуто блестящей, отражающей алые лучи закатного солнца коркой. Трудно было узнать в этом чудовище жизнерадостного, веселого умилыка, но это был он. Нанехак, прислушавшись, догадалась, что странный, похожий на какое-то дикое мычанье звук – это и есть голос русского умилыка.
– Умилык! Что с тобой? Что случилось?
– В воду упал… Нерпу подстрелил, хотел достать, соскользнул…
Покинув свое ледяное укрытие, к ним уже спешил Апар. Подхватив Ушакова с двух сторон, они довели его до упряжек, посадили на нарту.
Нанехак лихорадочно соображала: как быть, что делать? Ведь умилык скоро совсем закоченеет, тогда ему не поможет даже горячий бульон из свежей нерпы.
– Палатку! Скорее! – крикнула она мужу.
Апар, поняв ее, вмиг распаковал палатку, поставил на льду, а внутрь кинул две оленьи шкуры и меховой спальный мешок.
– Раздевайся! – приказала Нанехак Ушакову. – Снимай с себя все!
Но раздеться Ушаков мог только с ее помощью. Он понял намерение Нанехак и повиновался ей как ребенок, стараясь поворачивать тело так, чтобы удобнее было стаскивать с него оледенелую кухлянку, меховые штаны, торбаза и нижнее белье. На какое-то время он оказался совершенно голым на ворохе своей смерзшейся меховой одежды. Надо было сделать несколько шагов по льду к палатке и залезть в спальный мешок.
Но в мешке было не очень тепло: он ведь лежал на нарте, а не в теплом помещении. Холод еще больше сковал тело, и, прикрыв глаза, Ушаков застонал.
Нанехак растерянно, в бессильном сочувствии смотрела на мучения любимого умилыка.
– Что ты делаешь? – с удивлением спросил Апар, увидев, как жена быстро сбросила с себя кэркэр и остальную одежду.
– Надо его согреть, – торопливо сказала Нанехак и втиснулась в спальный мешок, словно в вырубленную в голубом айсберге ледяную пещеру. Она прижалась своим разгоряченным телом к закоченевшему умилыку, обняла его за плечи, мысленно радуясь тому, что в свое время не пожалела оленьих шкур и сшила просторный мешок. Погрев Ушакова с одного боку, Нанехак выскользнула из мешка и тут же втиснулась с другой стороны. Потом снова вылезла и снова забралась в мешок.
– Спасибо, Нана, спасибо… – услыхала она наконец.
– Теперь давай горячий суп! – скомандовала Нанехак Апару.
Апар, еще не пришедший в себя от всего случившегося, кинулся к кастрюле и налил горячего варева в эмалированную кружку.
Нанехак выпростала из мешка правую руку и принялась осторожно поить Ушакова.
– Пей… Все будет хорошо, ты не замерзнешь, ты не замерзнешь.
Видимо, смертельные тиски стужи начали потихоньку разжиматься. Ушакова бросило в дрожь. Он так сильно дрожал всем телом, что уже не мог пить бульон.
– Ничего, ничего, – приговаривала Нанехак, словно рядом с ней был малый ребенок. – Немного потерпи… Это пройдет…
– Что дальше будем делать? – растерянно спросил Апар, стоящий рядом со спальным мешком с кружкой в руке. – Может, поедем?
– Куда поедем? – сердито оборвала его Нанехак. – Он же не доедет, помрет!
Она еще несколько раз выходила из спального мешка, меняя положение, стараясь согреть Ушакова со всех сторон. Понемногу дрожь унялась, и он попросил горячего супу.
Поев, стал рассказывать, что с ним приключилось.
Нерпа вынырнула буквально в двух шагах от края разводья, и, подстрелив ее, он решил подцепить тушу багром. Он уже почти достал нерпу, как вдруг заскользили лахтачьи подошвы его торбазов, и он свалился в воду. Сначала ему показалось, что он сам сможет легко выбраться на лед. Тем более что он умел хорошо плавать, а меховая одежда пока не тянула ко дну. Несколько раз он безуспешно пытался вскарабкаться на довольно отвесный и высокий край ледового берега, потом решил выбраться в другом месте, где лед был вровень с водой. Тем временем одежда промокла, и вода просочилась внутрь. Но тот лед, который был вровень с водой, оказался молодым, тонким и тотчас ломался, едва Ушаков касался его. Теперь кухлянка отяжелела настолько, что тащила вниз. Огромным усилием воли, собрав последние силы, он все же выкарабкался из воды…
– Надо было сразу позвать на помощь! – с укоризной сказал Апар.
– Думал, что сам выберусь, – виновато произнес Ушаков.
Он теперь, конечно, жалел, что ложный стыд не позволил ему сразу крикнуть. А сейчас он вон в каком положении, хуже некуда…
Апар вышел покормить собак.
Солнце давно село за зубчатые вершины гор, и на небе оставалась лишь алая полоса.
Если русский умилык сам выбрался на берег – это хорошо. У чукчей и эскимосов человек, попавший в воду, считался добычей морских богов и не мог рассчитывать на помощь. А вот если сам выкарабкался, как Ушаков, значит, ему ввезло, значит, такая у него судьба.
Сильный он все же человек, думал Апар, подтаскивая собак поближе к палатке, чтобы хоть немного защитить ее от всепроникающей стужи.
А Нанехак радовалась, видя, как оттаивает, согревается ее умилык, как ровнее становится его дыхание и болезненное забытье переходит в спокойный, восстанавливающий силы сон.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Поднявшееся над горизонтом солнце словно заново пробудило эскимосов. Кроме Аналько весной на северную сторону острова переехали и другие семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Утонула нерпа, – виновато сказал умилык. – Пока я распутывал ремень, она исчезла…
– Это надо делать очень быстро, не мешкать.
В голосе Нанехак слышалось разочарование.
– Со следующей буду проворнее, – обещал Ушаков.
Нанехак пошла назад, даже не заглянув в укрытие, где сидел Апар. Но не успела подойти к упряжкам, как снова послышался выстрел, и она поспешила к мужу.
Это была жирная весенняя нерпа.
Обрадованная Нанехак поволокла ее к нартам и быстро разделала своим женским ножом-улыком, поставив вместо чайника на шумящий примус небольшую походную кастрюлю.
Раздался выстрел и со стороны Ушакова, но уже не было нужды бежать к нему, и Нанехак, окончательно разделав нерпу, дала собакам по куску свежего жира.
Над морем, надо льдами, во всем огромном пространстве между землей и небом, стояла оглушительная тишина. И в этой тишине сначала неправдоподобным и странным показался звук, который дошел до ушей занятой хозяйством женщины. Как будто кто-то стонал и звал на помощь. Прислушавшись, Нанехак первым делом подумала о местном Тугныгаке, который мог притвориться терпящим бедствие и таким образом привлечь к себе людей… Но нет, как будто это голос русского умилыка…
Не помня себя, Нанехак бросилась через торосы к полынье, где охотился Ушаков, и поначалу не поверила своим глазам. Навстречу ей, спотыкаясь о ропаки, сугробы, шел… ледяной человек. Сосульки свисали с меховой оторочки капюшона, ледяная маска покрывала лицо, вся камлейка, камусовые штаны и торбаза – все затянуто блестящей, отражающей алые лучи закатного солнца коркой. Трудно было узнать в этом чудовище жизнерадостного, веселого умилыка, но это был он. Нанехак, прислушавшись, догадалась, что странный, похожий на какое-то дикое мычанье звук – это и есть голос русского умилыка.
– Умилык! Что с тобой? Что случилось?
– В воду упал… Нерпу подстрелил, хотел достать, соскользнул…
Покинув свое ледяное укрытие, к ним уже спешил Апар. Подхватив Ушакова с двух сторон, они довели его до упряжек, посадили на нарту.
Нанехак лихорадочно соображала: как быть, что делать? Ведь умилык скоро совсем закоченеет, тогда ему не поможет даже горячий бульон из свежей нерпы.
– Палатку! Скорее! – крикнула она мужу.
Апар, поняв ее, вмиг распаковал палатку, поставил на льду, а внутрь кинул две оленьи шкуры и меховой спальный мешок.
– Раздевайся! – приказала Нанехак Ушакову. – Снимай с себя все!
Но раздеться Ушаков мог только с ее помощью. Он понял намерение Нанехак и повиновался ей как ребенок, стараясь поворачивать тело так, чтобы удобнее было стаскивать с него оледенелую кухлянку, меховые штаны, торбаза и нижнее белье. На какое-то время он оказался совершенно голым на ворохе своей смерзшейся меховой одежды. Надо было сделать несколько шагов по льду к палатке и залезть в спальный мешок.
Но в мешке было не очень тепло: он ведь лежал на нарте, а не в теплом помещении. Холод еще больше сковал тело, и, прикрыв глаза, Ушаков застонал.
Нанехак растерянно, в бессильном сочувствии смотрела на мучения любимого умилыка.
– Что ты делаешь? – с удивлением спросил Апар, увидев, как жена быстро сбросила с себя кэркэр и остальную одежду.
– Надо его согреть, – торопливо сказала Нанехак и втиснулась в спальный мешок, словно в вырубленную в голубом айсберге ледяную пещеру. Она прижалась своим разгоряченным телом к закоченевшему умилыку, обняла его за плечи, мысленно радуясь тому, что в свое время не пожалела оленьих шкур и сшила просторный мешок. Погрев Ушакова с одного боку, Нанехак выскользнула из мешка и тут же втиснулась с другой стороны. Потом снова вылезла и снова забралась в мешок.
– Спасибо, Нана, спасибо… – услыхала она наконец.
– Теперь давай горячий суп! – скомандовала Нанехак Апару.
Апар, еще не пришедший в себя от всего случившегося, кинулся к кастрюле и налил горячего варева в эмалированную кружку.
Нанехак выпростала из мешка правую руку и принялась осторожно поить Ушакова.
– Пей… Все будет хорошо, ты не замерзнешь, ты не замерзнешь.
Видимо, смертельные тиски стужи начали потихоньку разжиматься. Ушакова бросило в дрожь. Он так сильно дрожал всем телом, что уже не мог пить бульон.
– Ничего, ничего, – приговаривала Нанехак, словно рядом с ней был малый ребенок. – Немного потерпи… Это пройдет…
– Что дальше будем делать? – растерянно спросил Апар, стоящий рядом со спальным мешком с кружкой в руке. – Может, поедем?
– Куда поедем? – сердито оборвала его Нанехак. – Он же не доедет, помрет!
Она еще несколько раз выходила из спального мешка, меняя положение, стараясь согреть Ушакова со всех сторон. Понемногу дрожь унялась, и он попросил горячего супу.
Поев, стал рассказывать, что с ним приключилось.
Нерпа вынырнула буквально в двух шагах от края разводья, и, подстрелив ее, он решил подцепить тушу багром. Он уже почти достал нерпу, как вдруг заскользили лахтачьи подошвы его торбазов, и он свалился в воду. Сначала ему показалось, что он сам сможет легко выбраться на лед. Тем более что он умел хорошо плавать, а меховая одежда пока не тянула ко дну. Несколько раз он безуспешно пытался вскарабкаться на довольно отвесный и высокий край ледового берега, потом решил выбраться в другом месте, где лед был вровень с водой. Тем временем одежда промокла, и вода просочилась внутрь. Но тот лед, который был вровень с водой, оказался молодым, тонким и тотчас ломался, едва Ушаков касался его. Теперь кухлянка отяжелела настолько, что тащила вниз. Огромным усилием воли, собрав последние силы, он все же выкарабкался из воды…
– Надо было сразу позвать на помощь! – с укоризной сказал Апар.
– Думал, что сам выберусь, – виновато произнес Ушаков.
Он теперь, конечно, жалел, что ложный стыд не позволил ему сразу крикнуть. А сейчас он вон в каком положении, хуже некуда…
Апар вышел покормить собак.
Солнце давно село за зубчатые вершины гор, и на небе оставалась лишь алая полоса.
Если русский умилык сам выбрался на берег – это хорошо. У чукчей и эскимосов человек, попавший в воду, считался добычей морских богов и не мог рассчитывать на помощь. А вот если сам выкарабкался, как Ушаков, значит, ему ввезло, значит, такая у него судьба.
Сильный он все же человек, думал Апар, подтаскивая собак поближе к палатке, чтобы хоть немного защитить ее от всепроникающей стужи.
А Нанехак радовалась, видя, как оттаивает, согревается ее умилык, как ровнее становится его дыхание и болезненное забытье переходит в спокойный, восстанавливающий силы сон.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Поднявшееся над горизонтом солнце словно заново пробудило эскимосов. Кроме Аналько весной на северную сторону острова переехали и другие семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85