В половине июня, невзирая на духоту и ядовитые испарения, повисшие над городом, Танака очень поспешно созвал конференцию по делам Востока. Она так и называлась — Восточная конференция — и проходила при закрытых дверях, окруженная непроницаемой завесой тайны. Число участников ее было ограничено. Кроме членов кабинета пригласили только некоторых японских дипломатов, которых вызвали для этого из Китая; был здесь командующий Квантунской армией, прибывший из Маньчжурии, начальник генерального штаба, руководители военного и морского министерств и, само собой разумеется, представители промышленных концернов, имевших свои интересы в Китае.
Танака разделял тревоги, сомнения, планы, высказанные на Восточной конференции. И кому, как не премьер-министру, надлежит собрать воедино разрозненные мысли участников конференции, обосновать их рекомендации и представить на рассмотрение благословенного императора. Все это надо взвесить, обдумать. Гиити Танака и пригласил в загородный свой дом хваткого и расчетливого Такахаси, чтобы прочитать ему первые наброски закрытого меморандума.
Другим собеседником премьера в тот вечер был генерал Араки — невысокий, коротконогий человек с широкой грудью, неестественно большой головой и задиристо торчащими усами. Его внешность и темперамент были прямой противоположностью спокойному, неторопливому, будто бы равнодушно-сонливому Такахаси.
Когда-то, лет двадцать назад, уже после русско-японской войны, генеральный штаб откомандировал Араки в Петербург для изучения военного дела. Мировую войну он провел военным обозревателем в русской действующей армии. В Токио вернулся с русскими орденами, с медалью в честь трехсотлетия дома Романовых и объемистым досье о состоянии вооруженных сил царской России.
Двух генералов связывала давняя дружба еще с того времени, когда оба они участвовали в интервенции в советском Приморье и Забайкалье. Теперь Араки работал в японской академии генерального штаба, слыл знатоком русского вопроса, и премьеру Танака было крайне важно услышать его мнение о меморандуме.
Араки несколько запоздал, приехал прямо из академии, в военной форме, без регалий, и только один орден «Золотого коршуна» — награда за многолетнее пребывание в России — сиял на его груди. Араки знал, что премьер-министр пригласил его для совершенно частной встречи, и тем не менее совсем не случайно выбрал именно этот орден.
Он бросил фуражку и перчатки на руки Хея и, громыхая саблей, прошел в кабинет. Араки был лет на пятнадцать моложе премьера, и это давало ему основание быть подчеркнуто вежливым и уважительно называть хозяина дома «сэнсэй», то есть «раньше родившийся», в смысле — почтенный учитель.
— Хотите саке? — спросил хозяин.
— О нет! Ничего горячего и крепкого, — возразил Такахаси. Он опустился на циновку и, обжигаясь, взял в руки о-сибори — горячую, влажную салфетку, которую подал ему Хей. — На конференции во дворце я чувствовал себя такой вот салфеткой — горячей и мокрой. Представить не могу, что там решили…
Такахаси, конечно, хитрил. Танака понял. Он приказал слуге подать чай и отпустил его:
— Сегодня ты мне не нужен, можешь спать… Закрой плотнее дверь.
Когда слуга вышел, премьер взял портфель и достал кипу исписанных листов.
— Я бы хотел, — сказал он, — познакомить вас с тем, что предназначено лишь для очей императора, и просить вас о великодушных советах.
Гости молча кивнули, Танака начал читать:
— «Премьер-министр Танака Гиити от имени Ваших многочисленных подданных вручает Вашему величеству меморандум об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии».
«Для того, чтобы завоевать Китай, — читал он дальше, — мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малоазиатские страны. Индия, а также страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша, и не осмелится оспаривать наши права. Таков план, завещанный нам императором Мейдзи, и успех его имеет важное значение для существования нашей Японской империи».
— Могу ли я, Танака-сэнсэй, делать замечания по ходу чтения? — спросил Такахаси.
— О да, это будет самым полезным, что только можно придумать.
— В таком случае мне хотелось бы высказать одну мысль. В Маньчжурии и Монголии, по сведениям дирекции Южчо-Маньчжурской железной дороги, запасы железной руды составляют больше миллиарда тонн, запасы угля — два с половиной миллиарда. Мы можем обеспечить себя железом и углем на семьдесят лет. Потом лес, алюминий, хлеб… Вот где сейсмическая устойчивость японской экономики! Это надо взять! — Рука Такахаси хищно взметнулась над головой и опустилась к столу, будто захватывая добычу. — Но сначала нужно объявить громко, что в этих районах мы не хотим ничего, кроме мира, спокойствия, тишины, что ответственность за тишину берет на себя Япония, что она не допустит никаких беспорядков… А тем временем мы будем внедряться, внедряться, внедряться… — Рука Такахаси теперь делала спокойные пассы, словно кого-то гипнотизируя. — Пусть наши офицеры, которых мы тайно пошлем туда, наденут одежду китайских крестьян, ремесленников, пусть они входят в доверие и покупают земли, а потом мы будем защищать эти земли, для этого пошлем войска. Вы меня поняли?
Араки возразил:
— Но это слишком долгий процесс, армия в состоянии решить все быстрее.
Такахаси снисходительно посмотрел на Араки, ответил пословицей:
— Кто торопится, тот дольше идет…
Танака снова склонился над рукописными страницами меморандума. Порой он отрывался от чтения, выслушивал воинственные замечания Араки или сдержанные, полные тайного смысла предложения Такахаси, делал пометки и снова монотонно читал текст, в котором излагал широкий план агрессии, рожденный еще в умах их далеких предков и не осуществленный ими. Вину за это Танака принимал на себя и свое поколение. «Если эта задача до сих пор не выполнена, — писал он божественному императору Хирохито, — в этом вина ваших слуг».
В стране, где так высоко развит культ предков, где духу их поклоняются в храмах, проще всего привлечь людей к соучастию в агрессии, ссылаясь на зов предков. Но роль исполнителей заветов императора Дзимму принимали на себя теперь представители современных промышленных монополий, банков, армии, военного флота, которым тесно стало на островах, и они, задыхаясь в тисках экономического кризиса, рвались на просторы азиатского континента, готовые скрестить оружие с любым, кто станет наперекор императорскому пути Кондо. Об этом горячо заговорил Араки, возбуждая себя собственными словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
Танака разделял тревоги, сомнения, планы, высказанные на Восточной конференции. И кому, как не премьер-министру, надлежит собрать воедино разрозненные мысли участников конференции, обосновать их рекомендации и представить на рассмотрение благословенного императора. Все это надо взвесить, обдумать. Гиити Танака и пригласил в загородный свой дом хваткого и расчетливого Такахаси, чтобы прочитать ему первые наброски закрытого меморандума.
Другим собеседником премьера в тот вечер был генерал Араки — невысокий, коротконогий человек с широкой грудью, неестественно большой головой и задиристо торчащими усами. Его внешность и темперамент были прямой противоположностью спокойному, неторопливому, будто бы равнодушно-сонливому Такахаси.
Когда-то, лет двадцать назад, уже после русско-японской войны, генеральный штаб откомандировал Араки в Петербург для изучения военного дела. Мировую войну он провел военным обозревателем в русской действующей армии. В Токио вернулся с русскими орденами, с медалью в честь трехсотлетия дома Романовых и объемистым досье о состоянии вооруженных сил царской России.
Двух генералов связывала давняя дружба еще с того времени, когда оба они участвовали в интервенции в советском Приморье и Забайкалье. Теперь Араки работал в японской академии генерального штаба, слыл знатоком русского вопроса, и премьеру Танака было крайне важно услышать его мнение о меморандуме.
Араки несколько запоздал, приехал прямо из академии, в военной форме, без регалий, и только один орден «Золотого коршуна» — награда за многолетнее пребывание в России — сиял на его груди. Араки знал, что премьер-министр пригласил его для совершенно частной встречи, и тем не менее совсем не случайно выбрал именно этот орден.
Он бросил фуражку и перчатки на руки Хея и, громыхая саблей, прошел в кабинет. Араки был лет на пятнадцать моложе премьера, и это давало ему основание быть подчеркнуто вежливым и уважительно называть хозяина дома «сэнсэй», то есть «раньше родившийся», в смысле — почтенный учитель.
— Хотите саке? — спросил хозяин.
— О нет! Ничего горячего и крепкого, — возразил Такахаси. Он опустился на циновку и, обжигаясь, взял в руки о-сибори — горячую, влажную салфетку, которую подал ему Хей. — На конференции во дворце я чувствовал себя такой вот салфеткой — горячей и мокрой. Представить не могу, что там решили…
Такахаси, конечно, хитрил. Танака понял. Он приказал слуге подать чай и отпустил его:
— Сегодня ты мне не нужен, можешь спать… Закрой плотнее дверь.
Когда слуга вышел, премьер взял портфель и достал кипу исписанных листов.
— Я бы хотел, — сказал он, — познакомить вас с тем, что предназначено лишь для очей императора, и просить вас о великодушных советах.
Гости молча кивнули, Танака начал читать:
— «Премьер-министр Танака Гиити от имени Ваших многочисленных подданных вручает Вашему величеству меморандум об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии».
«Для того, чтобы завоевать Китай, — читал он дальше, — мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малоазиатские страны. Индия, а также страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша, и не осмелится оспаривать наши права. Таков план, завещанный нам императором Мейдзи, и успех его имеет важное значение для существования нашей Японской империи».
— Могу ли я, Танака-сэнсэй, делать замечания по ходу чтения? — спросил Такахаси.
— О да, это будет самым полезным, что только можно придумать.
— В таком случае мне хотелось бы высказать одну мысль. В Маньчжурии и Монголии, по сведениям дирекции Южчо-Маньчжурской железной дороги, запасы железной руды составляют больше миллиарда тонн, запасы угля — два с половиной миллиарда. Мы можем обеспечить себя железом и углем на семьдесят лет. Потом лес, алюминий, хлеб… Вот где сейсмическая устойчивость японской экономики! Это надо взять! — Рука Такахаси хищно взметнулась над головой и опустилась к столу, будто захватывая добычу. — Но сначала нужно объявить громко, что в этих районах мы не хотим ничего, кроме мира, спокойствия, тишины, что ответственность за тишину берет на себя Япония, что она не допустит никаких беспорядков… А тем временем мы будем внедряться, внедряться, внедряться… — Рука Такахаси теперь делала спокойные пассы, словно кого-то гипнотизируя. — Пусть наши офицеры, которых мы тайно пошлем туда, наденут одежду китайских крестьян, ремесленников, пусть они входят в доверие и покупают земли, а потом мы будем защищать эти земли, для этого пошлем войска. Вы меня поняли?
Араки возразил:
— Но это слишком долгий процесс, армия в состоянии решить все быстрее.
Такахаси снисходительно посмотрел на Араки, ответил пословицей:
— Кто торопится, тот дольше идет…
Танака снова склонился над рукописными страницами меморандума. Порой он отрывался от чтения, выслушивал воинственные замечания Араки или сдержанные, полные тайного смысла предложения Такахаси, делал пометки и снова монотонно читал текст, в котором излагал широкий план агрессии, рожденный еще в умах их далеких предков и не осуществленный ими. Вину за это Танака принимал на себя и свое поколение. «Если эта задача до сих пор не выполнена, — писал он божественному императору Хирохито, — в этом вина ваших слуг».
В стране, где так высоко развит культ предков, где духу их поклоняются в храмах, проще всего привлечь людей к соучастию в агрессии, ссылаясь на зов предков. Но роль исполнителей заветов императора Дзимму принимали на себя теперь представители современных промышленных монополий, банков, армии, военного флота, которым тесно стало на островах, и они, задыхаясь в тисках экономического кризиса, рвались на просторы азиатского континента, готовые скрестить оружие с любым, кто станет наперекор императорскому пути Кондо. Об этом горячо заговорил Араки, возбуждая себя собственными словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212