Джейн работала в секретариате Гровса, ей пригодилась стенография, изученная когда-то давным-давно, точно так же как пригодился и технический опыт, накопленный в конструкторском бюро авиационной фирмы.
Руководитель Манхеттенского проекта бригадный генерал Гровс не часто наезжал в Лос-Аламос. Он проводил здесь неделю, иногда две и снова исчезал. Под его управлением находились еще другие объекты, разбросанные по всей стране — в Чикаго, Ханфорде, Ок-Ридже… Когда приезжал Гровс, в его кабинете начинались бесконечные совещания, беседы, их стенографировала личная секретарша Гровса, но часто, когда в кабинете происходили особо секретные разговоры, Джейн туда не допускалась. В эти дни в кабинете генерала Гровса подолгу засиживался Оппенгеймер, Роберт Оппенгеймер, или просто Опп, как дружелюбно называли его на строительстве. Опп возглавлял основную лабораторию Лос-Аламоса. Внешне он никак не походил на солидного ученого. Худощавый и узколицый, с большим носом, будто пересаженным с другого лица, он ходил в затертых ковбойских штанах, в яркой клетчатой рубахе, всегда с запущенными, давно не стриженными волосами. Погруженный в научные исследования, Опп не обращал внимания на свою внешность и походил скорее на туриста, случайно забредшего в эти края… Вместе с Оппенгеймером приходили его помощники — венгерский физик Сциллард, итальянец Ферми, одноногий Теллер, Буш. Это были эмигранты, покинувшие Европу, захваченную Гитлером. Гровс обращался с учеными-эмигрантами грубовато-фамильярно, но, по всей видимости, они играли основную роль в жизни Манхеттенского проекта. Джейн хорошо знала каждого из них, но не имела представления, чем они занимаются. В Лос-Аламосе существовал непреложный закон — говорить о чем угодно, но только не о делах Манхеттенского проекта
Джейн печатала служебные письма, стенографировала распоряжения Гровса, вела канцелярию, но в ее руки ни разу не попал ни один документ написанный на бумаге оранжевого цвета. Это была оранжевая тайна, к которой имели доступ лишь несколько человек из самого ближайшего окружения бригадного генерала Гровса
Оранжевая тайна… Эта тайна, породившая Манхеттенский проект, возникла накануне того трагедийного дня, который Джейн пережила там, на Гавайях, в своем уютном коттедже на склоне потухшего вулкана.
Шестого декабря 1941 года, за день до японского нападения на Пёрл-Харбор, президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт подписал распоряжение — приступить к изготовлению атомной бомбы, обладающей, по расчетам ученых, фантастической мощью. Президент поставил свою подпись на бумаге оранжевого цвета и распорядился, чтобы все материалы, связанные с разработкой нового сверхсекретного оружия, впредь направлять к нему только на такой бумаге. Их легко будет обнаружить в кипах документов, поступающих на рассмотрение к президенту. Оранжевые письма, адресованные ему, Рузвельт приказал передавать немедленно.
Для сохранения тайны работу по изготовлению атомной бомбы назвали Манхеттенским проектом — по месту расположения резиденции начальника генерального штаба вооруженных сил Маршалла.
Но еще задолго до того, как Рузвельт подписал распоряжение, тайна уже существовала, не окрашенная еще оранжевым цветом, то есть не получившая государственного значения.
В начале тридцатых годов ученые, занимавшиеся ядерной физикой, открыли существование нейтрона, способного расщеплять атом. Французский физик Жолио-Кюри получил Нобелевскую премию за обнаруженное им явление искусственной радиации. В Стокгольме, получая заслуженную премию. Кюри сказал: «Ученые, которые могут создавать и разрушать элементы, способны также осуществлять ядерные реакции взрывного характера… Если удастся осуществить такие реакции в материи, то, по всей вероятности, будет высвобождена в огромных количествах полезная энергия».
Ученые разных стран — в Москве и Берлине, в Стокгольме и Токио, в Риме и Лондоне, в городах Соединенных Штатов — направляли свое внимание к единой цели: раскрыть удивительную тайну расщепления атома. Но энергия, заключенная в атоме, могла служить и войне и миру, и созиданию и разрушению. Все зависит от того, в чьих руках окажется раскрытая тайна ядерных мощностей, чему станет она служить — добру или злу. И это начинало тревожить умы ученых. Жизнь в Европе становилась невыносимой.
В мире слово «нейтрон» упоминалось значительно реже, чем слово «Гитлер».
Один за другим ученые-физики покидали нацистскую Германию, Италию Муссолини, Венгрию диктатора Хорти, переселялись в Англию, Скандинавию, Соединенные Штаты.
Покинул Европу корифей науки Альберт Эйнштейн, освистанный нацистами-студентами в германском университете; эмигрировал из Венгрии Сциллард, только недавно ставший лауреатом Нобелевской премии. Его примеру последовал блестящий итальянский ученый в области ядерной физики Энрико Ферми… Разные пути приводили ученых в Америку, и они продолжали заниматься здесь исследовательской работой. Никто из них не мог сказать, в каком направлении, с каким успехом ведутся исследования ядерных проблем в покинутых ими странах. Из Германии приходили тревожные вести — в лабораториях, исследовательских институтах, в университетах появились доцент-фюреры, политические надсмотрщики, контролирующие научную и педагогическую работу исследователей-ученых. А что, если Гитлер направил свои усилия на то, чтобы заполучить атомное оружие? Такая возможность не исключена — в Германии осталось немало ученых, перешедших на сторону фашизма. Атомная бомба в руках фашистов! Что может быть трагедийнее такой перспективы?! Мир окажется беззащитным против атомной угрозы. Нужно предпринимать контрмеры, предпринимать немедленно. В арсенале народов, борющихся с фашизмом, должно быть свое атомное оружие, одно существование которого сможет обуздать Гитлера. Но что могут сделать ученые без поддержки, вооруженные лишь теоретическими идеями разрушения атома? Нужны эксперименты, нужны громадные средства для того, чтобы превратить научные идеи в реальность, сделать это до того, как фашизм заполучит атомное оружие.
Только атомное оружие демократических стран, противостоящее такому же оружию, изготовленному в фашистской Германии, может спасти мир. Так думал Лео Сциллард, венгерский ученый-атомник, волей горькой судьбы заброшенный в Соединенные Штаты. Надо убедить американское правительство в реальности угрозы атомного нападения со стороны фашистской Германии — так думал и Энрико Форми, итальянский физик, эмигрировавший в США.
Весной 1939 года, когда всем было ясно, что вот-вот начнется вторая мировая война, Энрико Ферми отправился в штаб военно-морского флота Соединенных Штатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212